Никто не знает тебя
Часть 2 из 63 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Маяча за левым плечом Шонесси, детектив излучала уверенность, стойкость и почтительность. Но маска серьезности на ее лице не могла скрыть ее невероятной естественной красоты, от созерцания которой на Гретхен обычно нападало желание замучить кого-нибудь самым немыслимым образом.
Гретхен прищурилась и перевела взгляд на Шонесси.
— Наш местечковый социопат… — пожевал тот губами, — …и бесценный внешний консультант полицейского управления. Помогла нам распутать несколько десятков дел, связанных с диссоциальным расстройством личности и преступлениями насильственного характера.
— «Консультант» — значит человек, делающий за него всю работу, — пробормотала Гретхен, наклоняясь к Маркони. Если Шонесси утром встал не с той ноги и мечтает затеять свару, она в долгу не останется. — Меня зовут, когда полицейские не могут выбраться из тупика, в который сами себя завели.
— Зовут на свою голову, — вяло, без должного огонька буркнул Шонесси. — Лучше бы сразу призывали дьявола, а ее бы оставили леденцы сосать.
Это была их старая, избитая шутка, скорее дразнилка, вряд ли, впрочем, понятная стороннему слушателю. Гретхен вопросительно покосилась на Маркони, но отрешенное лицо детектива хранило выражение полнейшей невозмутимости.
— Из-за твоей чудовищной некомпетентности у меня дел невпроворот, — огрызнулась Гретхен, немного кривя душой.
Убийства в таком крупном городе, как Бостон, происходили нечасто, и хотя Гретхен несколько раз оказывала услуги ФБР, агентство не привлекало ее к расследованиям за пределами штата Массачусетс.
Но Гретхен не жаловалась. Солидный трастовый фонд поддерживал бренное существование, а консультирование загружало интеллектуальной работой ее мозг. Работой важной и необходимой. Любой ценой Гретхен старалась избежать скуки. Скука вела к нервным срывам и безобразным выходкам, грозившим разрушить жизнь, которой она в настоящее время искренне наслаждалась.
Расследуя преступления, она удовлетворяла нездоровое, зародившееся в ней еще в детстве любопытство к мертвым телам. Когда же расследовать было нечего, она писала статьи для научных журналов. Статьи, которые, естественно, никто не читал, укрепляли ее профессиональную репутацию, что давало копам весомое основание обращаться к ней за помощью.
Гретхен снова уставилась на Лену, распростершуюся на диване стоимостью в десять тысяч долларов. Лена два месяца колебалась, стоит ли его покупать.
— Итак, Грета, каким ветром тебя сюда занесло? — озабоченно спросил Шонесси, подходя ближе.
Полицейские, словно темно-синие волны, плещущиеся о берег однотонных бежевых стен, сновали туда-сюда по квартире, но Гретхен и Шонесси их не замечали.
— Таким, что именно я обнаружила тело.
Шонесси недоверчиво запыхтел:
— Копы находят меньше мертвецов, чем ты.
Гретхен вздохнула — крыть было нечем.
Ее глаза зашныряли по телу, отмечая и занося в память первые признаки трупного окоченения, обусловленного химическими процессами в мышечной ткани: остекленевшие зрачки, стиснутые челюсти, сведенная судорогой шея. Час назад, когда Гретхен ворвалась в квартиру, ей померещилось, что Лена безмятежно спит.
Теперь же у нее не оставалось ни малейших сомнений: подруга мертва.
— Передозировка, — вздохнула Гретхен.
В прошлом Лена баловалась обезболивающими, но всегда — благо в средствах она не нуждалась — покупала очень добротную наркоту. Правда, Гретхен не поручилась бы, что в наши дни даже добротную наркоту не разбавляют фентанилом. С другой стороны, с Лены сталось бы потерять осторожность и пуститься во все тяжкие, не заботясь о последствиях.
— Передозировка, а не самоубийство? — уточнила Маркони, видимо получив от Шонесси условный сигнал, что Гретхен допущена к расследованию, невзирая на отсутствие у нее полицейского значка. — Я так понимаю, посмертной записки нет?
Этот глупый вопрос взбесил Гретхен окончательно, и она поспешно отступила на пару шагов, чтобы не броситься на Маркони с кулаками. Давно ее не охватывал приступ столь неистовой злобы. Давно железный занавес ее внутреннего самообладания не ослабевал под натиском столь бешеной ненависти. Давно ее не трясло от желания переломать кому-нибудь кости и обагрить ладони свежей человеческой кровью.
— А тебя каким ветром сюда занесло? — спросила она Шонесси, пропуская вопрос Маркони мимо ушей. Она давно поняла, что лучший способ обуздать внезапно накатывающую безумную ярость — усилием воли выбросить все из головы и отвлечься на что-нибудь постороннее. — Передозировки не твой конек.
Шонесси долго молчал, оглядывая тело, оставленное врачами скорой лежать в той же позе, в котором оно изначально находилось, и произнес:
— Я веду дело Виолы Кент.
— А я будто не знаю, — хмыкнула Гретхен и, не скрывая пренебрежения, повернулась к детективу спиной.
— Лена Букер защищала Виолу Кент, — упрямо гнул Шонесси, словно бостонская пресса не трубила об этом деле на первых полосах газет. Словно Лена Букер не была близка с Гретхен. Так близка, что Гретхен называла ее «подругой».
— Хочешь верь, хочешь не верь, но это не ускользнуло от моего внимания, — процедила Гретхен.
Ни один мускул не дрогнул на ее бесстрастном лице. Никто не прочел бы на нем ни о последнем сообщении, оставленном Леной на автоответчике незадолго до смерти, ни о папке с документами, подобранной Гретхен рядом с телом усопшей до того, как приехали медики и криминалисты. Папке, подписанной «Виола Кент».
— И по этой причине они не увезли тело?
Шонесси приподнял плечо:
— Мэр и комиссар требуют досконального расследования. Сама понимаешь, какая свистопляска начнется, если со смертью Лены не все окажется чистым.
«Свистопляска» — это слабо сказано. Если выяснится, что смерть Лены связана с самым громким за последнее время убийством, закрутится бешеная карусель. Трагедию, обрушившуюся на семью Кентов, успели перетереть до мельчайших подробностей, и наскучившим читателям требовались новые сенсации.
Полгода назад, чуть ли не день в день, тринадцатилетняя Виола Кент до смерти заколола свою мать, Клэр Кент, пока та спала. Отец Виолы, Рид Кент, когда его прижали к стенке, сознался, что дочь проявляла склонность к насилию и наблюдалась у психиатра. Дальше события нарастали как снежный ком: сплетники трезвонили по всей округе об обнаруженных на участке костях животных, смаковали фотографии младших братьев Виолы, чьи изувеченные тела покрывали синяки и шрамы, а родители одноклассников Виолы делились историями об издевательствах и манипуляциях над своими детьми.
Вскоре ни у кого, в том числе и у бостонских полицейских, не осталось сомнений, что Виола Кент, несмотря на юный возраст, не позволяющий врачам поставить ей окончательный диагноз, — форменный психопат.
Все было яснее ясного: кровожадность Виолы, годами томившаяся под гнетом, наконец пробудилась и, как и боялись ее родители, потребовала выхода.
И хотя Виола приковала к себе пристальное внимание публики, всем казалось, что дело ее не стоит выеденного яйца. В то же время Лена, пока была жива, отказывалась отвечать на вопрос, почему она взялась защищать девчонку, которую все — не только в городе, но и в стране — считали виновной.
И вот вам — пожалуйста. Даже если смерть Лены не имела никакого отношения к убийству, совершенному Виолой Кент, одно неверное слово об их возможной связи — и журналисты своего не упустят и знатно нагреют руки, поднимая рейтинги газет и телепрограмм. А уж о давлении, которое окажут на полицейских, чтобы они отработали на совесть и, не дай бог, ничего не скрыли от общественности, и говорить не приходится.
Малейший намек на скандал в преддверии судебного разбирательства — и все их труды пойдут насмарку.
Гретхен затрепетала, вспомнив приглушенный всхлип Лены, ее судорожное дыхание и покаянные слова.
«Я наломала дров, Грета».
2. Рид. Через три месяца после гибели Клэр Кент…
Эйнсли выключила телевизор, но Рид упорно продолжал таращиться в темный экран.
— Хватит себя изводить.
Швырнув пульт на журнальный столик, Эйнсли присела рядом.
Рид знал, что сестра права, однако с ненасытной жадностью поглощал телевизионные новости и прямые репортажи с места событий, посвященные убийству Клэр. Но проходили недели, и телевизионные хроники всё чаще сменялись тупейшими, муссировавшими кривотолки телешоу, не приносившими ему ничего нового. Державшими их с Эйнсли на голодном пайке.
— Себастиан и Майло? — прокаркал Рид.
Его помешательство на сыновьях, на том, где они и чем заняты, граничило с паранойей. Двадцать минут назад он пожелал им спокойной ночи и теперь не находил себе места, терзаясь, не стряслась ли с ними беда. Он никак не мог унять тревогу. Она стала его постоянной спутницей.
— Уснули, не успев головами подушек коснуться, — улыбнулась сестра, игриво подталкивая его плечом. — Тебе тоже не мешало бы поспать.
Рид почесал костяшку пальца с еле заметным, пересекавшим сустав шрамом. Нельзя срываться на Эйнсли — она все бросила ради него. Заменила ему и мальчикам мать, пока шел процесс над Виолой. Однако ее нежелание оставить его в покое действовало ему на нервы. Эйнсли вечно пыталась учить его жизни. Разумеется, для его же блага.
— Я не устал, — прошептал он.
У него нет прав раздражаться. Он должен быть благодарен сестре за доброту и заботу.
Схватив пульт, он включил телевизор. Передавали новости. Эйнсли вздохнула, но ничего не сказала, когда в левом углу экрана появилось точеное, красивое лицо Клэр. Журналистка с постной миной, приличествующей серьезности момента, безмолвно открывала и закрывала рот, так как Рид выключил звук. Какая разница. Он знал наизусть, о чем она там талдычит.
— Господи, когда ж это кончится, — пробормотала Эйнсли. — Клэр умерла три месяца назад. Можно подумать, за это время в мире не произошло ничего более важного.
«Клэр убили три месяца назад», — мысленно поправил ее Рид. Послушать Эйнсли, так Клэр погибла в автокатастрофе или скончалась от хронического недуга, а не пала жертвой безжалостного убийцы.
Впрочем, стоит ли удивляться повышенному интересу средств массовой информации и публики к его семье? Американские кабельные каналы грезят о таких лакомых кусочках, как дело Виолы. Здесь есть все, чтобы раздуть шумиху: богатая семья, неуправляемая психопатка-дочь, подавленный горем моложавый и очаровательный вдовец.
И представить страшно, что произойдет, копни репортеры эту историю чуть глубже.
«Никто копать не станет, — успокоила его Лена пару недель назад, когда он поделился с ней опасениями, открылся: мысль о том, что все выплывет наружу, не дает ему сомкнуть глаз. — Они даже не подозревают, что мы с тобой лет сто как знакомы».
Сущая правда. «Говорящие головы» терялись в догадках, зачем Лена Букер взялась за дело Виолы Кент, но никто из них так и не нащупал путеводной нити, которая размотала бы клубок, связывающий воедино жизни Рида и Лены, некогда двух бедных ребятишек, умудрившихся назло всем выбиться в люди из нищеты и грязи Саути, Южного Бостона.
«Гляжу, ты не особо благоволишь к своим корням», — хихикнула Лена, ткнув его в бок острым локтем.
В восемнадцать лет Рид повстречал Клэр, девушку из высшего общества, единственную дочь одного из городских богатеев. По какой-то неведомой причине она сочла, что он достоин водить ее на свидания, спать с ней и жениться на ней.
Тайну, почему она выбрала именно его, Клэр унесла в могилу.
В то время, однако, ему было не до тайн. И не до вопросов. Он прочно врос в залитую бетоном почву Саути. Когда Клэр предложила ему убраться оттуда, он не заставил просить себя дважды.
Фотография Клэр над плечом телеведущей исчезла, появилась фотография Виолы.
Эйнсли безмолвно вытянулась, готовая в любое мгновение приободрить и приласкать испуганного зверька, своего брата. Но на Рида ее утешения больше не действовали.
Не отрываясь от экрана, он скреб шрам на костяшке.
О чем болтала эта женщина? Обстоятельно перечисляла зверства Виолы? Недавно кто-то пустил слушок о висячем замке на двери в спальне мальчиков — и на улице сарафанного радио вновь наступил праздник. Да и кто пропустил бы такую пикантную подробность?
Или дикторша поражалась нанесенным Клэр ножевым ранам, ища и не находя ответа: что переполнило чашу терпения Виолы и толкнуло ее на убийство матери?
На экран поместили его собственное фото, и телеведущая сочувственно и скорбно понурилась, как делали все вокруг, когда речь заходила о Риде.
Эйнсли попыталась выхватить у него пульт, но он отвел руку.
Интересно, а что бы эти люди сказали — да, да, что бы сказали все эти люди, взирающие на него со смесью жалости и откровенного любопытства, — узнай они правду?
Гретхен прищурилась и перевела взгляд на Шонесси.
— Наш местечковый социопат… — пожевал тот губами, — …и бесценный внешний консультант полицейского управления. Помогла нам распутать несколько десятков дел, связанных с диссоциальным расстройством личности и преступлениями насильственного характера.
— «Консультант» — значит человек, делающий за него всю работу, — пробормотала Гретхен, наклоняясь к Маркони. Если Шонесси утром встал не с той ноги и мечтает затеять свару, она в долгу не останется. — Меня зовут, когда полицейские не могут выбраться из тупика, в который сами себя завели.
— Зовут на свою голову, — вяло, без должного огонька буркнул Шонесси. — Лучше бы сразу призывали дьявола, а ее бы оставили леденцы сосать.
Это была их старая, избитая шутка, скорее дразнилка, вряд ли, впрочем, понятная стороннему слушателю. Гретхен вопросительно покосилась на Маркони, но отрешенное лицо детектива хранило выражение полнейшей невозмутимости.
— Из-за твоей чудовищной некомпетентности у меня дел невпроворот, — огрызнулась Гретхен, немного кривя душой.
Убийства в таком крупном городе, как Бостон, происходили нечасто, и хотя Гретхен несколько раз оказывала услуги ФБР, агентство не привлекало ее к расследованиям за пределами штата Массачусетс.
Но Гретхен не жаловалась. Солидный трастовый фонд поддерживал бренное существование, а консультирование загружало интеллектуальной работой ее мозг. Работой важной и необходимой. Любой ценой Гретхен старалась избежать скуки. Скука вела к нервным срывам и безобразным выходкам, грозившим разрушить жизнь, которой она в настоящее время искренне наслаждалась.
Расследуя преступления, она удовлетворяла нездоровое, зародившееся в ней еще в детстве любопытство к мертвым телам. Когда же расследовать было нечего, она писала статьи для научных журналов. Статьи, которые, естественно, никто не читал, укрепляли ее профессиональную репутацию, что давало копам весомое основание обращаться к ней за помощью.
Гретхен снова уставилась на Лену, распростершуюся на диване стоимостью в десять тысяч долларов. Лена два месяца колебалась, стоит ли его покупать.
— Итак, Грета, каким ветром тебя сюда занесло? — озабоченно спросил Шонесси, подходя ближе.
Полицейские, словно темно-синие волны, плещущиеся о берег однотонных бежевых стен, сновали туда-сюда по квартире, но Гретхен и Шонесси их не замечали.
— Таким, что именно я обнаружила тело.
Шонесси недоверчиво запыхтел:
— Копы находят меньше мертвецов, чем ты.
Гретхен вздохнула — крыть было нечем.
Ее глаза зашныряли по телу, отмечая и занося в память первые признаки трупного окоченения, обусловленного химическими процессами в мышечной ткани: остекленевшие зрачки, стиснутые челюсти, сведенная судорогой шея. Час назад, когда Гретхен ворвалась в квартиру, ей померещилось, что Лена безмятежно спит.
Теперь же у нее не оставалось ни малейших сомнений: подруга мертва.
— Передозировка, — вздохнула Гретхен.
В прошлом Лена баловалась обезболивающими, но всегда — благо в средствах она не нуждалась — покупала очень добротную наркоту. Правда, Гретхен не поручилась бы, что в наши дни даже добротную наркоту не разбавляют фентанилом. С другой стороны, с Лены сталось бы потерять осторожность и пуститься во все тяжкие, не заботясь о последствиях.
— Передозировка, а не самоубийство? — уточнила Маркони, видимо получив от Шонесси условный сигнал, что Гретхен допущена к расследованию, невзирая на отсутствие у нее полицейского значка. — Я так понимаю, посмертной записки нет?
Этот глупый вопрос взбесил Гретхен окончательно, и она поспешно отступила на пару шагов, чтобы не броситься на Маркони с кулаками. Давно ее не охватывал приступ столь неистовой злобы. Давно железный занавес ее внутреннего самообладания не ослабевал под натиском столь бешеной ненависти. Давно ее не трясло от желания переломать кому-нибудь кости и обагрить ладони свежей человеческой кровью.
— А тебя каким ветром сюда занесло? — спросила она Шонесси, пропуская вопрос Маркони мимо ушей. Она давно поняла, что лучший способ обуздать внезапно накатывающую безумную ярость — усилием воли выбросить все из головы и отвлечься на что-нибудь постороннее. — Передозировки не твой конек.
Шонесси долго молчал, оглядывая тело, оставленное врачами скорой лежать в той же позе, в котором оно изначально находилось, и произнес:
— Я веду дело Виолы Кент.
— А я будто не знаю, — хмыкнула Гретхен и, не скрывая пренебрежения, повернулась к детективу спиной.
— Лена Букер защищала Виолу Кент, — упрямо гнул Шонесси, словно бостонская пресса не трубила об этом деле на первых полосах газет. Словно Лена Букер не была близка с Гретхен. Так близка, что Гретхен называла ее «подругой».
— Хочешь верь, хочешь не верь, но это не ускользнуло от моего внимания, — процедила Гретхен.
Ни один мускул не дрогнул на ее бесстрастном лице. Никто не прочел бы на нем ни о последнем сообщении, оставленном Леной на автоответчике незадолго до смерти, ни о папке с документами, подобранной Гретхен рядом с телом усопшей до того, как приехали медики и криминалисты. Папке, подписанной «Виола Кент».
— И по этой причине они не увезли тело?
Шонесси приподнял плечо:
— Мэр и комиссар требуют досконального расследования. Сама понимаешь, какая свистопляска начнется, если со смертью Лены не все окажется чистым.
«Свистопляска» — это слабо сказано. Если выяснится, что смерть Лены связана с самым громким за последнее время убийством, закрутится бешеная карусель. Трагедию, обрушившуюся на семью Кентов, успели перетереть до мельчайших подробностей, и наскучившим читателям требовались новые сенсации.
Полгода назад, чуть ли не день в день, тринадцатилетняя Виола Кент до смерти заколола свою мать, Клэр Кент, пока та спала. Отец Виолы, Рид Кент, когда его прижали к стенке, сознался, что дочь проявляла склонность к насилию и наблюдалась у психиатра. Дальше события нарастали как снежный ком: сплетники трезвонили по всей округе об обнаруженных на участке костях животных, смаковали фотографии младших братьев Виолы, чьи изувеченные тела покрывали синяки и шрамы, а родители одноклассников Виолы делились историями об издевательствах и манипуляциях над своими детьми.
Вскоре ни у кого, в том числе и у бостонских полицейских, не осталось сомнений, что Виола Кент, несмотря на юный возраст, не позволяющий врачам поставить ей окончательный диагноз, — форменный психопат.
Все было яснее ясного: кровожадность Виолы, годами томившаяся под гнетом, наконец пробудилась и, как и боялись ее родители, потребовала выхода.
И хотя Виола приковала к себе пристальное внимание публики, всем казалось, что дело ее не стоит выеденного яйца. В то же время Лена, пока была жива, отказывалась отвечать на вопрос, почему она взялась защищать девчонку, которую все — не только в городе, но и в стране — считали виновной.
И вот вам — пожалуйста. Даже если смерть Лены не имела никакого отношения к убийству, совершенному Виолой Кент, одно неверное слово об их возможной связи — и журналисты своего не упустят и знатно нагреют руки, поднимая рейтинги газет и телепрограмм. А уж о давлении, которое окажут на полицейских, чтобы они отработали на совесть и, не дай бог, ничего не скрыли от общественности, и говорить не приходится.
Малейший намек на скандал в преддверии судебного разбирательства — и все их труды пойдут насмарку.
Гретхен затрепетала, вспомнив приглушенный всхлип Лены, ее судорожное дыхание и покаянные слова.
«Я наломала дров, Грета».
2. Рид. Через три месяца после гибели Клэр Кент…
Эйнсли выключила телевизор, но Рид упорно продолжал таращиться в темный экран.
— Хватит себя изводить.
Швырнув пульт на журнальный столик, Эйнсли присела рядом.
Рид знал, что сестра права, однако с ненасытной жадностью поглощал телевизионные новости и прямые репортажи с места событий, посвященные убийству Клэр. Но проходили недели, и телевизионные хроники всё чаще сменялись тупейшими, муссировавшими кривотолки телешоу, не приносившими ему ничего нового. Державшими их с Эйнсли на голодном пайке.
— Себастиан и Майло? — прокаркал Рид.
Его помешательство на сыновьях, на том, где они и чем заняты, граничило с паранойей. Двадцать минут назад он пожелал им спокойной ночи и теперь не находил себе места, терзаясь, не стряслась ли с ними беда. Он никак не мог унять тревогу. Она стала его постоянной спутницей.
— Уснули, не успев головами подушек коснуться, — улыбнулась сестра, игриво подталкивая его плечом. — Тебе тоже не мешало бы поспать.
Рид почесал костяшку пальца с еле заметным, пересекавшим сустав шрамом. Нельзя срываться на Эйнсли — она все бросила ради него. Заменила ему и мальчикам мать, пока шел процесс над Виолой. Однако ее нежелание оставить его в покое действовало ему на нервы. Эйнсли вечно пыталась учить его жизни. Разумеется, для его же блага.
— Я не устал, — прошептал он.
У него нет прав раздражаться. Он должен быть благодарен сестре за доброту и заботу.
Схватив пульт, он включил телевизор. Передавали новости. Эйнсли вздохнула, но ничего не сказала, когда в левом углу экрана появилось точеное, красивое лицо Клэр. Журналистка с постной миной, приличествующей серьезности момента, безмолвно открывала и закрывала рот, так как Рид выключил звук. Какая разница. Он знал наизусть, о чем она там талдычит.
— Господи, когда ж это кончится, — пробормотала Эйнсли. — Клэр умерла три месяца назад. Можно подумать, за это время в мире не произошло ничего более важного.
«Клэр убили три месяца назад», — мысленно поправил ее Рид. Послушать Эйнсли, так Клэр погибла в автокатастрофе или скончалась от хронического недуга, а не пала жертвой безжалостного убийцы.
Впрочем, стоит ли удивляться повышенному интересу средств массовой информации и публики к его семье? Американские кабельные каналы грезят о таких лакомых кусочках, как дело Виолы. Здесь есть все, чтобы раздуть шумиху: богатая семья, неуправляемая психопатка-дочь, подавленный горем моложавый и очаровательный вдовец.
И представить страшно, что произойдет, копни репортеры эту историю чуть глубже.
«Никто копать не станет, — успокоила его Лена пару недель назад, когда он поделился с ней опасениями, открылся: мысль о том, что все выплывет наружу, не дает ему сомкнуть глаз. — Они даже не подозревают, что мы с тобой лет сто как знакомы».
Сущая правда. «Говорящие головы» терялись в догадках, зачем Лена Букер взялась за дело Виолы Кент, но никто из них так и не нащупал путеводной нити, которая размотала бы клубок, связывающий воедино жизни Рида и Лены, некогда двух бедных ребятишек, умудрившихся назло всем выбиться в люди из нищеты и грязи Саути, Южного Бостона.
«Гляжу, ты не особо благоволишь к своим корням», — хихикнула Лена, ткнув его в бок острым локтем.
В восемнадцать лет Рид повстречал Клэр, девушку из высшего общества, единственную дочь одного из городских богатеев. По какой-то неведомой причине она сочла, что он достоин водить ее на свидания, спать с ней и жениться на ней.
Тайну, почему она выбрала именно его, Клэр унесла в могилу.
В то время, однако, ему было не до тайн. И не до вопросов. Он прочно врос в залитую бетоном почву Саути. Когда Клэр предложила ему убраться оттуда, он не заставил просить себя дважды.
Фотография Клэр над плечом телеведущей исчезла, появилась фотография Виолы.
Эйнсли безмолвно вытянулась, готовая в любое мгновение приободрить и приласкать испуганного зверька, своего брата. Но на Рида ее утешения больше не действовали.
Не отрываясь от экрана, он скреб шрам на костяшке.
О чем болтала эта женщина? Обстоятельно перечисляла зверства Виолы? Недавно кто-то пустил слушок о висячем замке на двери в спальне мальчиков — и на улице сарафанного радио вновь наступил праздник. Да и кто пропустил бы такую пикантную подробность?
Или дикторша поражалась нанесенным Клэр ножевым ранам, ища и не находя ответа: что переполнило чашу терпения Виолы и толкнуло ее на убийство матери?
На экран поместили его собственное фото, и телеведущая сочувственно и скорбно понурилась, как делали все вокруг, когда речь заходила о Риде.
Эйнсли попыталась выхватить у него пульт, но он отвел руку.
Интересно, а что бы эти люди сказали — да, да, что бы сказали все эти люди, взирающие на него со смесью жалости и откровенного любопытства, — узнай они правду?