Николай Хмурый. Западная война

Командирский самолёт покачал крыльями, давая сигнал к перестроению. И ведомый поменялся с ведущим местами. Просто потому, что у того имелся полный боезапас. И снова в бой. Только теперь не общей массой, а отдельными звеньями. Ведь строй германских дирижаблей, пусть и условный, рассеялся. Все небесные великаны бросились в разные стороны. Вот и пришлось догонять. Впрочем, это ожидалось. Это планировалось. Поэтому все занялись своим делом…

Потсдам. Вечером того же дня.

Кайзер в немом молчании стоял у окна своей резиденции и смотрел на чистое небо. Голубое-голубое. Ни облачка. Даже птицы, казалось, не летают совсем. Во всяком случае, в поле зрения не было ни одной. За ним у двери стоял мрачный и какой-то потерянный адъютант с небольшим листком телеграммы. За ним – спешно вызванные министры.

– Прочтите ещё раз, – тихо, на пределе слышимости, произнёс Вильгельм II.

– Дирижабли уничтожены все. Семь сбито при пересечении линии фронта. Остальные расстреляли русские самолёты. Потеряно пять самолётов.

– Это точная информация?

Адъютант даже как-то растерялся от такого вопроса. Что на него отвечать? Нашёлся полковник, который в Генеральном штабе отвечал за разведку.

– Сбитых над прифронтовыми позициями мы сами видели. Действительно – семь. Судьба остальных не известна. Наши люди в Кёнигсберге подтвердили: налёта на город не было.

– То есть что-то остановило дирижабли? – с некоторой надеждой в голосе спросил Кайзер.

– Боюсь, что смерть, – тихо ответил начальник разведки. – Бой шёл вдали, но в прямой видимости города. Пылающие огарки, то и дело осыпающиеся на землю, многие видели. Да и последующие взрывы слышали в Кёнигсберге. Русские использовали весь полк специальных пулемётных самолётов[91]. Войска в Западной Пруссии и Позене прикрываются таким же. Из-за чего наши самолёты там практически не могут летать. Они очень сильно вооружены и быстры. Мы пока ничего не можем им противопоставить. Мы специально провели дирижабли так, чтобы они избежали контакта с их самолётами в Позене. И не знали, что под Кёнигсбергом стоит их столько.

– А что вы знали?! – с раздражением воскликнул Кайзер.

– Лётные данные этих самолётов были неизвестны. Мы смогли узнать, какие двигатели туда ставят и общее устройство. На основе этих данных наши конструкторы пришли к выводу об очень скромных лётных качествах. Но на деле всё оказалось не так. Они предполагают, что русские применили существенно более мощный двигатель. Сейчас мы над этим работаем.

– Понятно… – холодно произнёс Вильгельм. – А что, так сложно было оценить количество русских самолётов и где они базируются?

– Предприятие, где производят эти самолёты, является режимным, закрытым объектом. Перегонка осуществляется и днём, и ночью. Мы даже приблизительно не можем сказать, сколько этих пулемётных самолётов изготовлено. Там нужен свой человек, но с внедрением не складывается. Про размещение в Восточной Пруссии – тоже не очевидно. Нам было известно, что там размещались русские тяжёлые самолёты – вроде тех, что летали над Берлином. Видимо, вместе с ними и пулемётные самолёты стояли. Так как они располагались в тылу позиций и в операциях на линии фронта не участвовали, то… – произнёс начальник разведки и замолчал.

– А полёты? Разве они ничего не давали?

– Дирижабли надёжно сбивали, а самолётов у нас очень мало, и все они совершенно загружены в прифронтовой линии. Только с их помощью удалось оттеснить этих наёмников за линию фронта.

– Наёмники… – тихо, сквозь зубы прошипел Вильгельм, вспоминая, как орал на своих подчинённых, приказывая использовать все возможные ресурсы, чтобы этих мерзавцев или уничтожить, или хотя бы оттеснить.

– Да и наши самолёты сбивают не только в воздушных боях, – продолжил начальник разведки. – У русских на удивление много средств противовоздушной обороны. Они не стали использовать старые малокалиберные морские пушки. Они на их основе разработали новые, с длинными стволами и увеличенной зарядной каморой. И теперь эти узлы противовоздушной обороны постоянно мигрируют. Мы раз за разом натыкаемся на засады. Мы делаем всё возможное, но…

– Понятно, – мрачно процедил Кайзер и скосился на стол, где у него лежал доклад Фридриха фон Ингеноля об ошибках в подготовке к войне. – И что вы предлагаете делать сейчас?

– Как проверить слова русских?

– Судя по всему, им нет смысла врать. Нет, я о другом говорю. Очевидно, что наша разведка не справляется со своей работой. Если бы мы знали о размещении полка русских пулемётных самолётов в Восточной Пруссии, то вряд ли бы совершили попытку налёта дирижаблей. Это страшное поражение – целиком и полностью лежит на разведке. Какие меры собираетесь предпринять, чтобы в дальнейшем подобных ошибок не было?

Начальник разведки завис, обдумывая ответ.

– Ладно. Ступайте. Через три дня жду вас с докладом. Все ступайте и думайте. Мне надоело, что мы постоянно проигрываем. Думайте. Все думайте…

Кайзер был психологически раздавлен. Он хотел орать и карать, разя громом и молнией провинившихся подчинённых. Но эта новость, вслед за полным разгромом флота, совершенно его опустошила в эмоциональном плане. Даже чтобы покричать. У него просто не было сил. Поэтому, когда вызванные чиновники ушли, он безвольной тряпочкой стёк на пол. Прислонился к стенке спиной. И беззвучно заплакал, возводя глаза к небесам. За что ему всё это? За что? Чем он прогневил Всевышнего, что тот так карает его? Удар за ударом. Поражение за поражением. Унижение за унижением.

Правитель Германского Райха прокручивал в голове события с первого дня войны и скрежетал зубами. Что бы они ни начали делать – всё шло не так. За что бы ни брались – ничего не получалось. Даже в, казалось бы, беспроигрышной ситуации. Особенно ему было больно и обидно за промахи разведки. Сколько раз ему докладывали всякую чушь с умным видом? Сколько раз называли русских варварами и дикарями, используя эти эпитеты в качестве доказательств? И он слушал их… и принимал их доводы… Словно помешательство какое-то.

Последнее время он листал старые учебники истории и видел: в былые времена Россия тоже удивляла. Ни в одной стране мира не было полководцев, которые всегда побеждали. Ни в одной, кроме России. А там их аж целые две штуки нашлось: Ушаков и Суворов. Да, бывали и позорные страницы в её истории, но случались и удивительные успехи. Особенно в XVIII веке. Ещё за полвека до того её все били. А тут раз – и одна из сильнейших армий Европы! Шведов бьёт, турок бьёт, пруссаков бьёт… Потом новый период позора в XIX веке. И вот – вновь пошли успехи. Нет бы к ним присмотреться… нет бы подумать… Император правильно говорил: они навыдумывали себе каких-то сказок и жили в этом коконе самолюбования… обидно… больно… стыдно… И что делать дальше – непонятно. Война ведь проиграна. В этом Вильгельм уже не сомневался…





Глава 6

1914, май, 14, Москва




Вечерело.

Император стоял у окна Путевого дворца и задумчиво смотрел на цветущую черёмуху. Пахло одуряюще. Казалось, что этот поток благоухания просто сорвёт ему голову. Не так чтобы очень вкусно или приятно – просто насыщенно. Завтра его ждал важный день, о котором он как-то за всей этой вознёй с войной забыл.

Религия.

Опиум для народа[92].

Один из важнейших аспектов жизни людей.

И с ней нужно было что-то делать.


Да, конечно, его личная позиция в этом вопросе была очень близка к тому, что считал Бог-Император из франшизы Warhammer 40000. Он тоже думал, что люди станут по-настоящему свободны, когда последний камень последнего храма упадёт на могилу последнего священника[93]. Но в то же самое время Николай понимал, насколько нереальна и идеалистична эта позиция.

Почему религия так популярна? Любая. Будь то вера в Зевса или поклонение Светлому будущему? Потому что человек по своей природе – ленивая задница. Религия даёт простые ответы на сложные вопросы. Не верные. Но простые, легкоусвояемые и взаимосвязанные в единую картину мира. То есть позволяет объяснить всё или почти всё вокруг самым простым для человека способом. Да, когда люди ещё прыгали по ёлкам и пребывали в совершенной дикости, религия стала откровением, позволившим им выйти на организационно более высокий, сложный уровень. Но ложка дорога к обеду. Первобытные времена канули в прошлое. Появилась наука. Она позволила взглянуть на мир точнее, глубже, правдивее, казалось бы. Однако наука требует слишком большого количества усилий. Слишком всё сложно. Слишком всё долго. И чем сильнее развивалась наука, тем больше нужно было напрягаться для познания мира. Религия же так и оставалась на уровне примитивного мифа.

Контраст? Ото же!

А главное – большинству людей в жизни просто не требуется действительно адекватное восприятие реальности и окружающего мира. Дом – работа – дом – работа. И так из года в год. Причём работа монотонная и не требующая каких-то особенно широких и глубоких познаний о мире. В большинстве своём достаточно дисциплины и исполнительности, замешенной на хорошем знании своего небольшого участка. Причём без теории. Простое погружение в мелочи и рабочие нюансы, нужные именно здесь. Зачем им что-то большее? Оно им разве денег приносит? Нет. Лучше жить помогает? Нет. Вот и не напрягаются попусту, выбирая облегчённую и упрощённую версию, пусть и в корне кривую. Этакое краткое изложение «Войны и мира», которое нужно прочитать к уроку. Книга скучная. Книга неинтересная. Книга не приносит никакой пользы. И совершать над собой какие-либо значимые усилия ученики не хотят. Да и зачем? Им ведь нужно просто ответить преподавателю на типовые вопросы, чтобы потом забыть это всё как страшный сон. Поэтому, будучи хоть и ленивыми, но вполне разумными задницами, люди выбирают путь минимальных усилий.

Николай нередко ловил себя на мыслях о том, что, даже по-настоящему выйдя в космос и начав заселять другие звёздные системы, люди продолжат молиться духам кубрика или какому-нибудь очередному богу термоядерного реактора. Ну или чему-нибудь подобному. И Бог-Император из франшизы Warhammer 40000 прекрасно это показал. Как только он уничтожил все основные культы Империи, люди стали молиться… ему. Без религии, в представлении Николая Александровича, никак не обойтись, её невозможно изжить или победить. Никак. Вообще никак. В широких массах во всяком случае. Такова природа человека. А значит – что? Если чего-то нельзя избежать, это нужно стремиться возглавить.

Главной проблемой Российской Империи в этом плане было то, что религий получалось чего-то очень много. И придерживаться старой стратегии, опираясь только на одну из конфессий, было чревато проблемами. Да, православных насчитывалось сильно больше половины Империи. Но это было до того, как Николай Александрович начал «свою игру». Сейчас же Россия в той или иной форме была представлена практически везде. Африка, Азия, Америка… И её населяли православные, католики, протестанты, древневосточные христиане[94], иудаисты, сунниты, шииты, синтоисты, конфуцианцы, буддисты, индуисты, различные местные верования вроде тотемизма или ещё одна Кхалиси знает кто. Короче – всякой твари по паре. И православие в новой Империи уже было не столь доминирующим, как раньше. Да чего уж там – даже пятидесяти процентов не имело. Чего стоил один только Китай! А ведь он по итогу Русско-Японской войны был частично включён в состав России, а частично превращён в сателлита-колонию, и рабочие руки из него активно перетекали в Россию.

Конечно, можно было взять яйца в кулак и начать вводить на всём пространстве державы одну религию. Как в былые времена случалось не раз. Но это ни разу ничем хорошим не заканчивалось. В лучшем случае порождало продолжительные и весьма кровавые неурядицы. А они Империи сейчас ой как не нужны. Да, религию можно огнём и мечом утвердить единую, но какой ценой? Природный хомяк давил обновлённого Николая Александровича всей тяжестью своих щёк. Он никак не желал расставаться с таким количеством ресурсов ради каких-то там «невидимых друзей» и прочих форматов навязчивых идей и «коллективных галлюцинаций».

После довольно долгих размышлений Николай пришёл к выводу, что нужно перенимать передовой опыт прошлого. В частности – Римской Империи. Не Византии, нет. А ещё древней Империи, где деструктивные политико-экономические обстоятельства не вынудили принимать христианство[95]. Империи, а не Республики, потому что это всё-таки были два разных мира.

Священный Синод в России был упразднён ещё в начале 1890‐х годов, одновременно с возрождением Патриаршества. Да какого! Возвращение в лоно Константинопольского патриархата с переносом его резиденции в Москву. Новый грандиозный храм на Воробьёвых горах. Кремль, перестроенный под новый Ватикан… Однако в разгар этой войны наконец-то удалось завершить долгие и очень непростые переговоры. И собрать Вселенский собор. Причём не христианский. Нет. В нём были представители всех более-менее оформленных религий Империи и ассоциированных государств. Даже Папа римский и то прислал своего легата – представлять интересы католиков. Вот на этот Собор Император и прибыл.

Николай хотел упорядочить и хоть как-то регламентировать то фактическое многобожие, что сложилось на территории Империи[96]. И всецело ограничить развитие религиозного экстремизма. Отныне в Российской Империи разрешены без ограничений любые религии, но при условии, что они входят в постоянно действующий Духовный совет, а также безусловно поддерживают центральную власть. То есть поклоняться они могут кому угодно и чему угодно[97]. Хоть макаронному монстру. Главное, чтобы во главе угла была поставлена Империя (и Император). А все вопросы межконфессионального толка решались исключительно в рамках Совета. Все конфессии, входящие в этот орган, председательствовали по очереди. А те, что имели более дюжины процентов от населения, обретали право вето. Всех тех же, кто выступал против этой инициативы, ждала мрачная судьба. Им предлагалось в течение трёх месяцев покинуть территорию Империи. В противном случае их ждали конфискация имущества и пожизненный срок в строительных армиях. Что самих проповедников-сепаратистов, что их сторонников. Никаких казней. Цезарь банально забирал цезарево и оставлял их наедине с их богом за пределом своих владений.

Слишком грубо и жестоко?

Может быть.

Однако Николай был в курсе того, как много в обществе регулярно возникает всякого рода религиозных сект и какое чудовищно разрушительное воздействие на людей они оказывают. Что скопцы, что толстовцы, что ваххабиты, что ещё кто. Вот и взялся за наведение порядка в этом царстве, давая бардаку и сепаратизму бой. Много конфессий и богов? Пусть. Главное, чтобы плоскость взаимодействия их была конструктивной и ни одна из религий не выступала оппонентом Империи и Императора.

Эта сложная и непростая задача прорабатывалась с конца XIX века, после обретения Россией колоний и ассоциированных держав – таких как Персия, Абиссиния и Сиам. Долгие, многолетние переговоры. Торг. Споры. Снова спор. И новые споры. И лишь военные успехи Российской Империи в апреле 1914 года поставили окончательную точку. Вот и уступили духовные лидеры уговорам, поняв, что, завершив войну, Император продолжит давить. С уже новой позиции, куда менее конструктивной…

В дверь постучались.

Секретарь сообщил, что пришёл папский легат.

Николай Александрович тяжело вздохнул и велел приглашать. Очередной гость. Они, казалось, все желали пообщаться перед строго формальной «вечеринкой», где будут подписаны официальные бумаги.

– Ваше Императорское Величество, – с почтением произнёс тот и поклонился.

– Вы тоже пришли просить? – устало поинтересовался Николай.

– Нет, что вы, нет, – чрезмерно наигранно ответил легат.

– И что же вас привело ко мне в столь поздний час? Мне казалось, что мы всё уже обсудили в рабочем порядке и остались лишь формальности.

– Его Святейшество уполномочил обсудить с вами один вопрос, если позволите.

– Что за вопрос?

– Двадцать лет назад, приглашая Патриарха Константинополя в Москву, вы позиционировали себя как истинно православный монарх. Десять лет назад, совершив венчание на царство по византийскому обряду, вы только это подчеркнули. Всё было понятно. Всё было ясно. Вы придерживались очень веротерпимой позиции по отношению к католикам, но без всяких оговорок выставляли себя монархом православным. Сейчас же… Его Святейшество в некотором замешательстве. Вы ведь пригласили его лично участвовать в Соборе…

– И он не приехал, – перебил легата Император. – Все Патриархи древней Пентархии[98] прибыли, кроме него.

– Он опасается быть неправильно понятым в Германии и Австро-Венгрии.

– А почему он не боится быть неправильно понятым мною? Тем более что Германия и Австро-Венгрия проиграли.

– Мне кажется, что вы спешите с выводами. Да, Германия потерпела серию поражений и потеряла часть территорий. Да, Германия потеряла флот морской и небесный. Но она всё ещё сражается. И её дела не выглядят так уж плохо.

– Да-да, конечно. Особенно после измены Франции. Тоже католиков, к слову. Не их ли на самом деле опасается папа?

– Измены? – наигранно удивился легат.

– Ой, оставьте, – махнул рукой Император. – Мы здесь беседуем приватно и можем говорить прямо. Франция предала условия союзного договора. Впрочем, Россия на это и не рассчитывала. Поведение Франции что в 1888–1889 годах, что во время Русско-Японской войны было слишком показательно, чтобы кто-либо в здравом уме мог ей доверять. Демократия слишком продажна и ветрена. Боюсь, что в 1793 году французы отрубили собственную голову и теперь вместо неё там кочан капусты.

– Республика – их выбор.

– Права и свободы одного человека заканчиваются там, где начинаются права и свободы другого человека. Это их выбор. Но ровно до того момента, как он пересекается с моим. И мне было бы всё равно, каким именно образом они кидаются головой в навоз, если бы мне с ними не пришлось вести дела. И я расстроен. СИЛЬНО расстроен.

– К сожалению, Святой Престол не может повлиять на французов.

– И нашим, и вашим – всем спляшем? – усмехнулся Николай Александрович. – Боюсь, что выбирать сторону Святому Престолу всё же придётся.

– Сторону? Святой Престол, безо всякого сомнения, давно и прочно выбрал сторону Всевышнего, верно служа ему.

– Что не мешало ему вмешиваться в дела европейских держав, не так ли?