Николай Хмурый. Восточная война

– Теракт? Вы серьезно? – переспросил Николай Александрович, прочитав краткий рапорт.

– И митинг, – невозмутимо ответил фельдъегерь. – Бунтовщики заявляют, что теракт – это просто авария, которая произошла из-за того, что вы, Ваше Императорское Величество, выжимаете из них все соки.

– Я? – ошалел Император. Большей ереси и придумать было нельзя. Ведь именно он шесть лет назад ввел новый трудовой кодекс. Довольно прогрессивный кодекс, вводящий в России впервые такие понятия, как минимальный размер оплаты труда, праздничные дни, восьмичасовой рабочий день при сорокачасовой неделе, оплату переработок в двойном объеме, обязательный ежегодный отпуск, учебный отпуск, декретный отпуск. И так далее, и тому подобное. Согласно этому кодексу, каждый работник должен был теперь иметь трудовую книжку, куда вносилось много чего интересного и важного, а не только факт приема на работу и увольнение.

Одна беда – внедрение нового кодекса на территории всей страны было технически невозможно. От слова «вообще». Просто потому что ни предприятия, ни люди были к этому не готовы. Да и материальной базы не имелось. Поэтому Император ввел десятилетний период для постепенного перехода. А для тех юридических лиц, которые это сделают раньше, установил налоговые льготы и более выгодную ставку кредитования.

И вот этот самый Путиловский завод даже не попытался. Французские акционеры посчитали, что эти льготы не покроют потерь прибылей. Так что услышать ТАКОЕ обвинение в свой адрес Император был не готов…

Зимний дворец встретил его оживленной суетой. Здесь был и канцлер, и министры, хоть косвенно, но касающиеся вопроса, и различные специалисты да консультанты. В общем – муравейник.

– Михаил Николаевич, вы что, ничего лучше придумать не могли? – спросил Император, входя в помещение, где засел канцлер со товарищи.

– Придумать? – удивился тот.

– А разве этот вздор может быть правдой? – поинтересовался наш герой, потрясая бумажкой рапорта.

– Ваше Императорское Величество, – нахмурившись, начал говорить канцлер, – рапорт более чем серьезен.

– Но как такое может быть?

– На территории Путиловского завода взорвалось несколько котлов технологических паровых машин. Сто двадцать три работника получили ожоги разной степени тяжести. Семнадцать уже мертвы. Часть цехов встала. Рабочим, которые не выполнили свою норму из-за выхода из строя паровых машин, директор завода отказался платить. А потом заявил депутации возмущенных работников, что он скован наложенными вами ограничениями. Дескать, вы хотите отнять себе завод и обкладываете его со всех сторон. Денег нет, поэтому и заплатить за простой он им не может.

– Он не боится такие обвинения кидать? – посерев лицом, поинтересовался Император.

– Формально к директору Путиловского завода действительно много вопросов. Даже слишком много. Завод регулярно платит штрафы из-за тех или иных нарушений. Кроме того, частенько его продукция отбраковывается, так как не соответствует требованиям приемки. Так что для непосвященного это может показаться чем-то похожим на сказанное директором.

– Понятно, – мрачно произнес Николай Александрович, подходя к окну. Нева, раскинувшаяся перед его глазами, была бесподобна. Формально лед еще не вскрывался. Но действуя в интересах навигации, всю зиму по реке ходил ледокол, обслуживая невский фарватер, по которому «ползали» баржи. Всю зиму. Вот и сейчас, сквозь, казалось бы, значительную толщу льда буксир тащил большое корыто, груженное под завязку. Обман зрения обеспечивался очень небольшой толщиной чистой воды. Могло зажать. Ну а как без этого? Но такое происходило очень редко и без фатальных последствий. Простая задержка – и ледокол во время своего очередного рейса высвобождал «пленников» из «ледовых объятий».

Ледоколы… ледоколы… Вон, кстати, один из них слегка дымил, стоя у стрелки Васильевского острова. В этом варианте истории Император Николай II проявлял к ним особый интерес.

19 марта 1893 года в Филадельфии на верфи Крампа заложили первый в мире ледокол арктического типа – «Ермак». Николай Александрович в проект не вмешивался[15]. Просто дал денег и договорился о строительстве. Все остальное сделала комиссия.

Корабль построили быстро и сразу – в дело, чтобы как следует испытать. И уже летом 1895 года там же, на верфи Крампа в Филадельфии, заказали еще шесть систершипов по доработанному с учетом эксплуатации «Ермака» проекту. Но на этом не стали останавливаться и в 1898 году занялись разработкой совершенно нового, по-настоящему арктического ледокола водоизмещением 20 тысяч тонн. Он должен был не только вобрать опыт эксплуатации «Ермаков», но и наиболее перспективные технические новинки. Двойная обшивка из легированной стали для пущей прочности и проклепывалась, и проваривалась газовой сваркой. Использовался толстый ледовый пояс по ватерлинии и мощный силовой набор. Применялась развитая система водонепроницаемых перегородок и насосов для кардинального повышения живучести. Впервые в истории судостроения на нем применялись очень гибкая, дискретная турбоэлектрическая силовая установка[16] и винты на поворотных обтекателях для кардинального повышения маневренности. Ну и так далее.

Этот корабль собирался из всего нового, свежего и перспективного. И в том был определенный смысл, так как благодаря «Ермакам» удалось основать несколько постоянных научно-исследовательских поселений на Новой Земле, Шпицбергене и Земле Франца-Иосифа. Да до устья Оби с Енисеем начать уверенно ходить. И требовалось развивать это направление дальше, переводя в хозяйственную плоскость, развивая сложное, но перспективное направление Северного морского пути. И для решения этой важной геополитической задачи работали не только судостроители и моряки. Так, например, Северная трудовая армия к 1904 году уже несколько лет как была разделена на три корпуса.

Первый был привлечен к строительству Беломор-Балтийского канала. Второй – для глубокой реконструкции Мариинской водной системы. Конечно, к серьезной и ответственной работе заключенных не привлекали. Для этих целей применялись более квалифицированные и мотивированные люди. Причем зачастую не лопатами и заступами, а посредством паровой техники – тех же экскаваторов. Но и для уголовников работы хватало.

По задумке Императора эти два канала должны будут пропускать через себя корабли первого ранга. Медленно. Осторожно. Но – пропускать. Причем первого ранга не текущего, а перспективного. Оба пути были маловодные, что требовалось исправить. Единственным решением оказалось создание системы аккумуляторных прудов с питанием их от артезианских скважин. Бурить, конечно, уголовники не бурили, но вот прудики копали за милую душу. Массово. И просеки организовывали. И небольшие технологические каналы от прудов проводили. Вручную. Но не суть. Главное то, что это были достаточно простые задачи по сравнению с тем, что решал третий корпус, куда сводились только те бедолаги, которые были осуждены за тяжкие или особо тяжкие преступления. Этому корпусу поручили важное дело – тянуть железную дорогу от Архангельска на восток, сначала до устья Печоры, а потом дальше – к устью реки Обь для развертывания и обеспечения Северного морского пути…

– Николай Александрович! Николай Александрович! – вернули на бренную землю Императора окрики. Совсем задумался, погрузившись в мысли о делах далеких.

– А? Что?

– Я говорю, что рабочие Путиловского завода вышли на шествие. И идут к Зимнему дворцу с петицией.

– В военное время? – переспросил удивленный Николай Александрович. Ведь еще в 1898 году в рамках подготовки к грядущим потрясениям был введен запрет на подобные забавы во время войны без личного разрешения монарха или регента, в случае его недееспособности. – Им что, закон не писан?

На что канцлер лишь пожал плечами, не зная, что ответить.

Император шумно выдохнул с каким-то свистящим хрипом. И начал краснеть, зверея на глазах. И взгляд в какие-то считаные секунды из задумчивого и несколько растерянного стал ледяным и безжалостным. Таким обычно голодный хищник смотрит на непростую добычу, которая гарантированно будет дергаться и, может быть, даже кусаться…

Через полчаса у Обводного канала ОМОН[17], поднятый по тревоге, уже встречал демонстрантов. Николай Александрович готовился потихоньку ко всякого рода «социальным проблемам», поэтому давно развивал внутренние войска, продвигая специализацию, выделив среди прочего и отряды ОМОНа для противодействия уличным беспорядкам.

Это были очень крепкие ребята, которых физически, тактически и в первую голову психологически учили работать с толпой. Как пастушьих собак учат контролировать стадо. Где надо – укусить. Где надо – угрожающе порычать. В принципе, они были готовы и кровь пустить при необходимости. Но для проведения штурмовых операций, ликвидаций и прочих подобных действий в условиях городской застройки и на транспорте у Императора были отряды СОБРа[18]. А для «умиротворения толпы» требовался именно ОМОН. Все-таки толпа рабочих, накрученная какими-то мерзавцами, – это скорее жертва, чем преступник.

Бойцы ОМОНа были «заточены» под прямой, живой, тесный контакт с «негативно настроенными подданными». Конечно, у каждого для самообороны был револьвер «РП-98», созданный на основе «Webley .450» «British Bull Dog». Его просто чуть облагородили, оснастив откидным влево барабаном с автоматическим экстрактором. Патрон «.450 Adams» тоже доработали, заменив дымный порох бездымным и пулю поменяв с обычной свинцовой отливки на «тупоголовую» с полостью, категорически повышающей экспансивностью. Такие револьверы были у каждого бойца ОМОНа. Да. Но основным их оружием были не они, а дубинки. Простые такие дубинки из короткой металлической трубки, в которую вставляли витую пружину и заливали резиной. Гуманно. Но очень больно. В комплект с ней шел усеченный вариант латного доспеха в духе «раннего Милана» с компонентами из других эпох. Его делали из достаточно тонкой стали, так как не требовалось «держать удар» кавалерийского копья и тяжелого арбалета, а потому он довольно легкий и удобный[19]. Все в этом снаряжении было заточено на давку, драку и доминирование в прямом контакте. И дубина, и доспех, и щит, каковых применяли в зависимости от ситуации два вида: круглый выпуклый и прямоугольный, в духе римского скутума.

Часть ОМОНа была пешей, часть конной[20]. И вот у этих «всадников», в дополнение к обычному снаряжению, в седельной кобуре находился и «lever-action» «дробовик», сделанный по аналогии с основным армейским карабином. Удобный, разворотистый, скорострельный. Пятка приклада была оснащена перфорированной накладкой из резины для смягчения отдачи. Отъемный коробчатый магазин вмещал шесть патронов 4-го калибра. Основной боеприпас шел с большим резиновым шариком, способным на дистанции до 50–60 шагов уверенно «гуманизировать» любого буяна. Впрочем, допускалось использование пуль, картечи или иных специальных видов боеприпасов…

Гудящая толпа приближалась. Вид ОМОНа ее не смутил. Эти ребята массово никогда не применялись, хоть и тренировались для этого. Обычно их использовали, чтобы унять всякого рода бузотеров в публичных местах. Так что никакой угрозы они для нескольких тысяч рабочих не представляли. Да, невооруженных. Но их было много! А этих жалкая цепочка. Конечно, за ними находились обычные полицейские. Однако и этих толпа не боялась, чувствуя свое категорическое численное превосходство. О том же, что ОМОН и полицию прикрывал вооруженный до зубов СОБР, способный нарубить всю эту массу людей в «кровавое хрючево» в считаные минуты, никто не знал. Так СОБР и не светился, находясь во второй линии кордона за Обводным каналом.

– Стоять! – рявкнул офицер полиции в рупор мегафона, выходя поперек толпы. – Выборные – ко мне! Остальным разойтись!

Толпа хоть и замерла, но в ответ разразилась лишь агрессивным ревом.

– Повторяю! – снова крикнул офицер в рупор, но продолжить не успел. Из толпы вылетела бутылка и угодила ему в грудную клетку, выбивая дух. Он согнулся и закашлялся. А толпа колыхнулась и снова двинулась вперед, скандируя что-то не совсем членораздельное. Судя по всему, люди были в изрядном подпитии.

– Бей! – громко крикнул офицер ОМОНа в сторону странной «пожарной машины».

Паровой колесный трактор тащил прицеп-цистерну довольно приличной емкости. И имел странный брандспойт, закрепленный на вертлюге. Угрожающим он не выглядел, поэтому люди даже не обратили на него внимания. Ну пригнали. Ну стоит. И что?


Секунда. Вторая. Третья.

И из этого брандспойта ударила тугая струя воды прямо в толпу, сбивая людей с ног. Причем вода была обильно подкрашена составом на основе свеклы и сдобрена экстрактом жгучего перца.

Вместе с ним ударила вторая «пожарная машина», усиливая напор и вынуждая людей пятиться назад. Тех же, кто стоял в первых рядах, попросту сбивало с ног. Они падали и начинали орать от раздражающего действия жгучего перца. Струи водометов сначала «охладили» пыл первых рядов, а потом накрыли и тех, кто располагался в глубине этой колонны, стараясь их подкрасить и умыть «перечной водичкой».

А потом водометы выключились, израсходовав запасы воды, вперед пошли бойцы ОМОНа. Их задача была проста: утихомирить слишком буйных из «подмоченных», давая сотрудникам полиции паковать этих демонстрантов. А потом, продвигаясь вперед, продавливать толпу. Это уже было несложно, ведь самые активные находились в первых рядах…

– Что там? – нервно спросил Император у влетевшего в кабинет секретаря.

– Телефонограмма от Ибрагимова.

– Не томи!

– Водометами остановили толпу. Потом ударили в лоб натиском. А четыре конных отряда ОМОНа, обойдя толпу по Митрофаньевскому шоссе и Лифляндской улице, завершили окружение. Идет прием полицией участников беспорядков и их распределение в участки для проведения допросов. Врачи оказывают помощь самым несознательным.

– А что с директором завода?

Секретарь лишь развел руками, давая понять, что сведений нет.

– Илларионов же выступил?

– Так точно, выступил, – вместо секретаря ответил канцлер Великий князь Михаил Николаевич. – Илларионов со своими конным маршем двинулся. Астафьев – на катерах. Дополнительно мы подключили отряд Соловьева, который выдвинулся из Гатчины на бронедрезинах, и ребят Гаджиева, что из Стрельни верхом вышли. У всех есть фотография преступника…

Но все эти меры не помогли. Директор завода, спровоцировав, напоив и накрутив разозленных и обиженных рабочих, сбежал, не дожидаясь развязки. Далеко ли? Вопрос. Может быть, на какую-нибудь конспиративную квартиру забрался и затаился, выжидая момента, когда можно будет спокойно уехать. А может, сразу в бега отправился на катере или еще как. Мало ли способов? Так или иначе, но его не нашли. Ни в тот день, ни позже…

Полиция при поддержке ОМОНа и, изредка, СОБРа еще четыре дня «резвилась», жестко беря ситуацию под контроль и стараясь обходиться без жертв. Все-таки требовалось не просто разогнать толпу, а принять ее и обработать. А потом проверить все сданные адреса и фамилии. Ну и с заводом что-то делать нужно было, так как там все грозило пойти вразнос.

Пришлось Императору вводить временных управляющих, распространяя на предприятие действие трудового кодекса. Откатить ведь его было нельзя. И инициировать уголовное дело по факту умышленной диверсии и организации массовых беспорядков. А также начать переговоры с акционерами завода о порядке компенсации казне за предоставленные неудобства. Ну а как иначе? Их завод? Их. Вот им за все и отвечать. Это мало кому понравилось, но альтернативой была конфискация завода целиком. Николай Александрович мог. В этом даже не сомневались.

С прессой удалось уладить вопрос полюбовно. Просто кому надо шепнули, что за поддержку беспорядков во время войны можно загреметь на пожизненное строительство каналов или, что намного хуже, железной дороги в ледяной пустыне. Все всё поняли. Осознали. И начали промывать кости «вору-директору», который попытался прикрыть свои хищения политическим моментом…

Рабочие… а что рабочие? Все участники шествия получили разные сроки исправительных работ. Небольшие. Но годик минимум. Хотя общежития, ежели они семейные были, за ними заводские остались закреплены. Более того, руководство предприятия обязали выплачивать их семьям зарплату осужденных мужчин на время отбывания ими наказания. В остальном же постарались повернуть все в рабочее русло. Все-таки крупный завод. Простой здесь был крайне нежелателен…

Война обретала новые краски. Давно ожидаемые… Императором, но шокирующие для его окружения.

– А вы что думали, мы в бирюльки играем?! – не выдержав после очередного приступа «охов» и «ахов», рявкнул Николай Александрович. – Вот во Франции в 1871 году подняли кровавый флаг коммуны в тот момент, когда вся страна собирала силы на борьбу с немцами. И были все шансы пусть и не на ничью, но на достойное поражение. А тут раз, и француза разложили, как куренка на блюде. Хорошо же получилось. Вон какой эффект! Так чего вы причитаете? Думаете, что против нас этот отработанный прием не станут использовать?

– Но кто?! – воскликнул Великий князь Михаил Николаевич.

– А вот это мы и должны выяснить, – произнес наш герой и, скосившись на начальника Имперской разведки, уточнил: – Ведь так? Мы сможем это выяснить?

– Уже кое-что выяснили, – ответил тот и распахнул принесенную на совещание папку…





Глава 5

1904 год, 30–31 марта, окрестности Ляо-Яна




Сражение на реке Ялу длилось десять дней. Долгих десять дней. Пока японцы не ввели в реку канонерские лодки с орудиями большого калибра. И только под их давлением русским пришлось отступить.

Ночью. Тихо. Организованно. И очень быстро.

Артиллерия к тому времени уже расстреляла почти весь запас боеприпасов и вывозить было практически нечего. Да и со стрелковым вооружением было что-то аналогичное. Поэтому, даже если бы канонерки не подошли, – все равно пора было отступать. Им ведь тут не насмерть стоять требовалось, а просто задержать противника, постаравшись нанести ему максимум урона минимальными усилиями.

Да, если бы в Желтом море господствовал Российский Императорский флот и канонерки могли подойти на поддержку к Имперской гвардии, это бы все поменяло. Но пока это было не так, так как Николай Александрович не хотел спугнуть японцев. Поэтому Ренненкампф[21], командующий имперскими войсками в Маньчжурии, использовал позиции на Ялу просто для того, чтобы выиграть время и попутно нанести супостату как можно больший урон. А потом «сдернуть» быстро и решительно, когда станет слишком жарко, дабы людей попусту не терять.

Огромную роль в этой операции играли паровые тягачи «Весел». Этакие британские «Foden C Type Steam wagon» 1926 года с виду, только ведущих колес было две пары и кабина более совершенна. С 1896 года их нарастающими объемами строили на специально построенном заводе в Москве. Поначалу все производимые образцы поступали на МТС, создаваемые на деньги Императора. Так как эти «поделки» в глазах народа выглядели довольно дорогими и не вполне понятными. Поэтому Николай Александрович начал создавать новую индустрию с нуля, показывая примером, что, как и зачем нужно применять. Впрочем, к 1904 году он все равно оставался основным покупателем этих тягачей, хотя на него уже и приходилось чуть менее 70 % объема продукции.

МТС выступали в роли этаких транспортных компаний для перевозки грузов по обычным дорогам. Были и другие направления, но факультативно из-за неготовности рынка. Главным ноу-хау имперских перевозок стали полуприцепы и стандартные контейнеры, которые начали обслуживать и на железнодорожных узлах, и в портах всей страны. Приживались эти изделия сложно – так же, как и с тягачами, люди осторожничали и считали подобные решения дорогими и чрезмерно непривычными. Скорость? Да, скорость. Но слишком уж необычно. Впрочем, Николай Александрович не терял надежды, прекрасно понимая, что за контейнерами будущее. И если другие не хотят, то что ему мешает осуществлять перевозки в своих интересах подобным образом?

Когда же началась война, Имперская гвардия в Маньчжурии «внезапно» получила прекрасные паровые тягачи в значительном количестве от специально развернутых в тех краях МТС. Заранее. Под регулярные заказы, то есть не привлекая внимания. А вместе с ними поступил и очень недурно обученный персонал с неплохим опытом. Так что и артиллерия, и обозы Имперской гвардии в регионе теперь передвигались в разы быстрее, нежели раньше.

Другим важнейшим «нюансом» имперских войск в регионе были велосипеды. Точнее, велосипеды с веломобилями, производство которых также было развернуто в 1890-х. Что совокупно с паровыми тягачами категорически подняло подвижность Имперской гвардии[22]. Марши на полсотни километров в день стали обычным делом, а на сотню – сложным, но вполне реальным. Поэтому и получилось так легко и быстро покинуть позиции при Ялу. Еще вечером два полка, подкрепленные ЧВК и полевой артиллерией, располагались на правом берегу Ялу, выступая непреодолимым препятствием на пути войск Оямы. А утром уже нет. Раз – и все. Как ветром сдуло. Об их нахождении здесь говорили только мусор, траншеи да аккуратно организованные сортиры на тыловых позициях…

Но ничего не поделаешь. Убежали и убежали. Тем более что наступать все равно надо. Поэтому, наведя понтонные мосты, японские войска начали переправляться через Ялу.

Тесно им было на левом берегу. Не развернуться. Поэтому и не могли разгромить малочисленные русские силы, занявшие очень удобные и выгодные оборонительные позиции. Как те «триста спартанцев», вставших в узком ущелье. Во всяком случае, такова была официальная версия Токио. Этим же объяснялись и страшные потери. Но японцы молодцы – смогли разгромить «северных варваров» даже в ситуации, когда те заняли абсолютно неуязвимые позиции. И европейские газеты начали им вторить… и американские…