Нежные листья, ядовитые корни
Часть 20 из 71 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Однако Шверник скривила губы и жестко отрезала:
– Ты не атом! Ты амеба!
«Ой-ей, – мысленно ахнула Маша. – Это что такое?»
Вопреки ее ожиданиям, Мотя нисколько не обиделась.
– А что, неплохо было бы размножаться делением, – задумчиво сказала она. – А то рожаешь, рожаешь…
– «Рожаешь, рожаешь», – передразнила Белла противным голосом. – Вот именно. Плодишься как кошка!
Мотя и на этот раз не возмутилась.
– Кошкой тоже быть неплохо.
Она улыбнулась, надеясь погасить конфликт. Никто не мог бы сделать это мягче и безобиднее.
Но Шверник рассмеялась, показав крупные желтые зубы, и Маша поняла, что огонь давно уже не тлеет, а вовсю полыхает.
– Кошкой – да, – промурлыкала Белла. – Но не бегемотихой же.
Любая гадость, сказанная мягко, производит куда более сильное воздействие, чем откровенная грубость. Белла улыбалась. Белла снова была мила. Белла, казалось, простила Моте ее неуместную реплику.
И тем сильнее оказался эффект от ее оскорбления.
Мотя открыла рот, закрыла и испуганно посмотрела на Машу. Этот взгляд вовсе не был криком о помощи. Губановой и в голову бы не пришло просить кого-нибудь заступиться за нее. Но от унижения и обиды слезы чуть не брызнули из глаз, она не знала, что говорить и что делать, и среди людей, разом ставших чужими и опасными, машинально нашла единственное дружелюбное лицо.
Маша хотела вмешаться, но ее опередили.
– Слышь, Шверник! – позвала Ира Коваль. – Ты не борзеешь ли часом?
– Гопник против истерички, – шепнула сидевшая рядом Анна Липецкая. – На кого ставим?
– Я не Шверник! – взвизгнула Белла. – Сколько можно повторять – я Чарушинская!
– Чепушинская! С фига ли ты Чарушинская? Замуж не выходила, даже и не лечи. Шверник ты! Шверником родилась, Шверником и помрешь! И не заливай нам про солнечную Италию. Имели тебя там все в виду!
Никогда прежде Маша не думала, что брань Кувалды будет звучать для нее райской музыкой. Под этим агрессивным напором ее противница опешила. В школе никто и не подумал бы заступаться за Мотю, и вмешательство Коваль оказалось для Беллы неприятным сюрпризом.
– Действительно, Белка, это было не очень красиво, – согласилась Саша Стриж.
– Ой. Кто это говорит о некрасивом поведении?
Маша не сразу поняла, кому принадлежит медоточивый голос, внесший свою ноту в ссору. Она покосилась на Савушкину, но та молча рассматривала розовые ноготки.
Из дальнего угла выдвинулась крепко сбитая фигурка и бесстрашно встретила изумленный взгляд Стриженовой.
«Анжела!»
Какой бы намек ни скрывала Лосина за своей загадочной фразой, ее удар достиг цели: Саша побледнела как простыня, в которую была завернута.
– Лезут тут всякие, с бревном в своем глазу, – с гаденькой торжествующей усмешечкой добила Лось.
Стриж, ко всеобщему изумлению, молчала. Лицо ее стало жалким и некрасивым. Никогда прежде Маша не видела такого быстрого преображения из красавицы в дурнушку.
Наступило растерянное молчание.
– Девочки, нам что-то подмешали в вино? – нарушила его Анна, вставая за полотенцем.
Она остановилась посреди комнаты, обвела всех взглядом и улыбнулась.
Это не была миролюбивая улыбка, призывающая закопать топор войны. Это была улыбка воспитателя, удивленного и огорченного тем, что младшая группа детского сада вновь затеяла драку. Маша всегда завидовала женщинам, которые умеют так улыбаться – с позиции взрослого. Улыбка-недоумение, улыбка-дистанция.
На какое-то время ей показалось, что с вмешательством Анны все и закончится. Как скандальная семья в присутствии чужого человека прекращает ссору, так и бывший «А» класс должен был опамятоваться и устыдиться.
Но Лось оказалась непрошибаема.
– Вино! – захихикала она. – Вино!
Все с недоумением уставились на нее.
– Вино! – хохотала Анжела, совсем уж неприлично тыча пальцем в Анну.
Та с вежливым удивлением пожала плечами.
– Припадок, чо, – констатировала Коваль. – В хлорке перекупалась. Слышь, Лось! Тебе бы того, афобазольчику попить. Пару недель курсом – и психи как рукой снимет.
Анжела махнула рукой, утирая выступившие от смеха слезы. «Никакой это не припадок», – с неприятной уверенностью поняла Маша.
– Ой, девки, ржу с вас! – выдохнула румяная Лось. – В вино, говорит, что-то подсыпали. А в водочку ничего не подсыпали? В коньячок, э? В самогончик-одеколончик?
Она фамильярно подмигнула Липецкой.
Анна не поменялась в лице. По-прежнему взгляд ее выражал лишь легкое сожаление, что все остальные вынуждены слушать эту белиберду. Но Маша, сидевшая ближе остальных, заметила, как под влажной прядью на виске просвечивает пульсирующая голубая жилка. Она толкалась под кожей, вздрагивала, и от сочетания этого безумного биения и фарфоровой застылости лица Маше стало страшно.
Липецкая заметила ее изменившийся взгляд. Не переставая снисходительно улыбаться, она поправила прядь. Бешено пульсирующая жилка скрылась под волосами.
«Господи, да что здесь творится?!»
Рогозина, свежая и прекрасная, выглядела единственным уцелевшим цветком в саду, по которому прошелся ураган. Она с сочувственной насмешкой поглядывала на бывших одноклассниц, словно говоря: «Не знаю, девочки, что на вас нашло».
«Лицемерка! – Маша от досады прикусила губу. – Если бы хотела, прекратила бы этот балаган за минуту».
Она с каждой секундой чувствовала себя хуже и хуже. Все происходило слишком быстро! Словно под кастрюлей с водой включили огонь, и сразу забурлило, минуя стадию нагрева.
Какой-то бес вселялся в женщин, которые еще вчера были милы и дружелюбны.
«Кто, кто это сделал? Черт с Анжелой, она всегда была без тормозов, но отчего взбесилась Шверник? Ее что, Лось покусала?»
– Мне не нравится, когда меня называют бегемотихой, – вдруг проснулась Мотя.
Все обернулись к ней. Она, набычившись, смотрела чуть выше головы Беллы, избегая встречаться с той взглядом. На коленях у нее скопилась кучка скорлупок от орехов, и это придавало всем ее словам комедийный оттенок.
Если бы не напряженность момента, Маша бы рассмеялась. В этом вся Губанова! Десять минут переваривала оскорбление, пока не подобрала нужную фразу.
– Это было грубо, – угрюмо настаивала Мотя. – Я такого не заслужила. Я тебя не оскорбляла.
Шверник сморщила длинный нос и окинула ее фигуру выразительным взглядом.
– Ты оскорбляешь мое эстетическое чувство!
– О господи! – вздохнула Маша. – Бел, ты озверела?
– Елина, ты посмотри на это тело! – Шверник протянула длинную тонкую руку. – Кому будет лучше от того, что вы скрываете от нее истину? Это вместилище души изуродовано, причем ее собственными стараниями!
Мотя попыталась уменьшиться и съежиться. С таким же успехом слон мог спрятаться в кустах земляники.
– Белла, что на тебя нашло? – Маша непонимающе всматривалась в черноволосую женщину. – С чего ты вообразила себя проповедницей?
– Я не сторонница лжи!
– Да, ты сторонница хамства под маской правдолюбия, – очень спокойно сказала Анна.
– Послушай, Матильда! – воззвала Белла, игнорируя их всех. – В действительности я желаю тебе добра. Ты еще можешь взять себя в руки и изменить свою судьбу! Поверь мне! Лучше горькая, но правда.
Кувалда покачала головой.
– Ну, Циркуль, ты даешь. И в школе была посмешище с прибабахом, и сейчас такая осталась.
– Заткнись!
– Что, не нравится правда-матка? – Коваль злорадно оскалилась. – Сама закрой фонтан. Вместилище, блин! Угробище.
– А ты в школе была бойцовская собака, – вдруг сказала Саша Стриженова и вскинула голову. – По команде «фас» кидалась на любого, на кого укажут.
Белла послала ей благодарный взгляд.
– А я тебя тоже лупила, да? – ухмыльнулась Ирка.
Саша стиснула зубы.
– Ладно, пусть я бойцовская собака, – согласилась Коваль. – А вы мстительные сучки, девочки. В юности сдачи дать трусили, решили теперь оторваться.
– Хабалка! – взвизгнула Белла.
– Циркуль фригидный! – выплюнула Коваль.
Но Белла уже собралась с силами и больше отступать не собиралась.
– Ты не атом! Ты амеба!
«Ой-ей, – мысленно ахнула Маша. – Это что такое?»
Вопреки ее ожиданиям, Мотя нисколько не обиделась.
– А что, неплохо было бы размножаться делением, – задумчиво сказала она. – А то рожаешь, рожаешь…
– «Рожаешь, рожаешь», – передразнила Белла противным голосом. – Вот именно. Плодишься как кошка!
Мотя и на этот раз не возмутилась.
– Кошкой тоже быть неплохо.
Она улыбнулась, надеясь погасить конфликт. Никто не мог бы сделать это мягче и безобиднее.
Но Шверник рассмеялась, показав крупные желтые зубы, и Маша поняла, что огонь давно уже не тлеет, а вовсю полыхает.
– Кошкой – да, – промурлыкала Белла. – Но не бегемотихой же.
Любая гадость, сказанная мягко, производит куда более сильное воздействие, чем откровенная грубость. Белла улыбалась. Белла снова была мила. Белла, казалось, простила Моте ее неуместную реплику.
И тем сильнее оказался эффект от ее оскорбления.
Мотя открыла рот, закрыла и испуганно посмотрела на Машу. Этот взгляд вовсе не был криком о помощи. Губановой и в голову бы не пришло просить кого-нибудь заступиться за нее. Но от унижения и обиды слезы чуть не брызнули из глаз, она не знала, что говорить и что делать, и среди людей, разом ставших чужими и опасными, машинально нашла единственное дружелюбное лицо.
Маша хотела вмешаться, но ее опередили.
– Слышь, Шверник! – позвала Ира Коваль. – Ты не борзеешь ли часом?
– Гопник против истерички, – шепнула сидевшая рядом Анна Липецкая. – На кого ставим?
– Я не Шверник! – взвизгнула Белла. – Сколько можно повторять – я Чарушинская!
– Чепушинская! С фига ли ты Чарушинская? Замуж не выходила, даже и не лечи. Шверник ты! Шверником родилась, Шверником и помрешь! И не заливай нам про солнечную Италию. Имели тебя там все в виду!
Никогда прежде Маша не думала, что брань Кувалды будет звучать для нее райской музыкой. Под этим агрессивным напором ее противница опешила. В школе никто и не подумал бы заступаться за Мотю, и вмешательство Коваль оказалось для Беллы неприятным сюрпризом.
– Действительно, Белка, это было не очень красиво, – согласилась Саша Стриж.
– Ой. Кто это говорит о некрасивом поведении?
Маша не сразу поняла, кому принадлежит медоточивый голос, внесший свою ноту в ссору. Она покосилась на Савушкину, но та молча рассматривала розовые ноготки.
Из дальнего угла выдвинулась крепко сбитая фигурка и бесстрашно встретила изумленный взгляд Стриженовой.
«Анжела!»
Какой бы намек ни скрывала Лосина за своей загадочной фразой, ее удар достиг цели: Саша побледнела как простыня, в которую была завернута.
– Лезут тут всякие, с бревном в своем глазу, – с гаденькой торжествующей усмешечкой добила Лось.
Стриж, ко всеобщему изумлению, молчала. Лицо ее стало жалким и некрасивым. Никогда прежде Маша не видела такого быстрого преображения из красавицы в дурнушку.
Наступило растерянное молчание.
– Девочки, нам что-то подмешали в вино? – нарушила его Анна, вставая за полотенцем.
Она остановилась посреди комнаты, обвела всех взглядом и улыбнулась.
Это не была миролюбивая улыбка, призывающая закопать топор войны. Это была улыбка воспитателя, удивленного и огорченного тем, что младшая группа детского сада вновь затеяла драку. Маша всегда завидовала женщинам, которые умеют так улыбаться – с позиции взрослого. Улыбка-недоумение, улыбка-дистанция.
На какое-то время ей показалось, что с вмешательством Анны все и закончится. Как скандальная семья в присутствии чужого человека прекращает ссору, так и бывший «А» класс должен был опамятоваться и устыдиться.
Но Лось оказалась непрошибаема.
– Вино! – захихикала она. – Вино!
Все с недоумением уставились на нее.
– Вино! – хохотала Анжела, совсем уж неприлично тыча пальцем в Анну.
Та с вежливым удивлением пожала плечами.
– Припадок, чо, – констатировала Коваль. – В хлорке перекупалась. Слышь, Лось! Тебе бы того, афобазольчику попить. Пару недель курсом – и психи как рукой снимет.
Анжела махнула рукой, утирая выступившие от смеха слезы. «Никакой это не припадок», – с неприятной уверенностью поняла Маша.
– Ой, девки, ржу с вас! – выдохнула румяная Лось. – В вино, говорит, что-то подсыпали. А в водочку ничего не подсыпали? В коньячок, э? В самогончик-одеколончик?
Она фамильярно подмигнула Липецкой.
Анна не поменялась в лице. По-прежнему взгляд ее выражал лишь легкое сожаление, что все остальные вынуждены слушать эту белиберду. Но Маша, сидевшая ближе остальных, заметила, как под влажной прядью на виске просвечивает пульсирующая голубая жилка. Она толкалась под кожей, вздрагивала, и от сочетания этого безумного биения и фарфоровой застылости лица Маше стало страшно.
Липецкая заметила ее изменившийся взгляд. Не переставая снисходительно улыбаться, она поправила прядь. Бешено пульсирующая жилка скрылась под волосами.
«Господи, да что здесь творится?!»
Рогозина, свежая и прекрасная, выглядела единственным уцелевшим цветком в саду, по которому прошелся ураган. Она с сочувственной насмешкой поглядывала на бывших одноклассниц, словно говоря: «Не знаю, девочки, что на вас нашло».
«Лицемерка! – Маша от досады прикусила губу. – Если бы хотела, прекратила бы этот балаган за минуту».
Она с каждой секундой чувствовала себя хуже и хуже. Все происходило слишком быстро! Словно под кастрюлей с водой включили огонь, и сразу забурлило, минуя стадию нагрева.
Какой-то бес вселялся в женщин, которые еще вчера были милы и дружелюбны.
«Кто, кто это сделал? Черт с Анжелой, она всегда была без тормозов, но отчего взбесилась Шверник? Ее что, Лось покусала?»
– Мне не нравится, когда меня называют бегемотихой, – вдруг проснулась Мотя.
Все обернулись к ней. Она, набычившись, смотрела чуть выше головы Беллы, избегая встречаться с той взглядом. На коленях у нее скопилась кучка скорлупок от орехов, и это придавало всем ее словам комедийный оттенок.
Если бы не напряженность момента, Маша бы рассмеялась. В этом вся Губанова! Десять минут переваривала оскорбление, пока не подобрала нужную фразу.
– Это было грубо, – угрюмо настаивала Мотя. – Я такого не заслужила. Я тебя не оскорбляла.
Шверник сморщила длинный нос и окинула ее фигуру выразительным взглядом.
– Ты оскорбляешь мое эстетическое чувство!
– О господи! – вздохнула Маша. – Бел, ты озверела?
– Елина, ты посмотри на это тело! – Шверник протянула длинную тонкую руку. – Кому будет лучше от того, что вы скрываете от нее истину? Это вместилище души изуродовано, причем ее собственными стараниями!
Мотя попыталась уменьшиться и съежиться. С таким же успехом слон мог спрятаться в кустах земляники.
– Белла, что на тебя нашло? – Маша непонимающе всматривалась в черноволосую женщину. – С чего ты вообразила себя проповедницей?
– Я не сторонница лжи!
– Да, ты сторонница хамства под маской правдолюбия, – очень спокойно сказала Анна.
– Послушай, Матильда! – воззвала Белла, игнорируя их всех. – В действительности я желаю тебе добра. Ты еще можешь взять себя в руки и изменить свою судьбу! Поверь мне! Лучше горькая, но правда.
Кувалда покачала головой.
– Ну, Циркуль, ты даешь. И в школе была посмешище с прибабахом, и сейчас такая осталась.
– Заткнись!
– Что, не нравится правда-матка? – Коваль злорадно оскалилась. – Сама закрой фонтан. Вместилище, блин! Угробище.
– А ты в школе была бойцовская собака, – вдруг сказала Саша Стриженова и вскинула голову. – По команде «фас» кидалась на любого, на кого укажут.
Белла послала ей благодарный взгляд.
– А я тебя тоже лупила, да? – ухмыльнулась Ирка.
Саша стиснула зубы.
– Ладно, пусть я бойцовская собака, – согласилась Коваль. – А вы мстительные сучки, девочки. В юности сдачи дать трусили, решили теперь оторваться.
– Хабалка! – взвизгнула Белла.
– Циркуль фригидный! – выплюнула Коваль.
Но Белла уже собралась с силами и больше отступать не собиралась.