Невидимый свет

Он миновал церковь и разрушенный особняк — бывшее «Похоронное бюро Фуллера», от которого осталась лишь одна оболочка, и вскоре остановился у дома, в который направлялся. Он был все такой же аккуратный и опрятный, с решетками, увитыми цветами.

Два негритенка подскочили к гостю и уставились на него своими огромными глазами.

— Ну, пошли, дуйте отсюда! — отмахнулся от них Сэм и, поднявшись по деревянным ступенькам на крыльцо, забарабанил в дверь.

На стук вышла женщина лет сорока пяти. Она вопросительно смотрела на старика.

— Это вы написали? — спросил Сэм.

Женщина взяла письмо из рук старика.

— Сэр, мне было пять лет, когда было написано это письмо. Оно от миссис Паркер.

— Я хочу поговорить с ней.

— Сэр, она здесь не живет. Вы кто?

— Вы меня не знаете? Меня все знают. Я — Сэм Винсент, окружной прокурор.

— Нет, сэр, я вас не знаю.

— Вы, наверно, недавно поселились в нашем городе.

— Я живу здесь уже пять лет.

— Проклятье! Не могу поверить, что вы меня не знаете.

Женщина покачала головой. В ее глазах появилось выражение, значение которого Сэм хорошо понимал. Она наверняка сейчас думает: «Ох уж эти белые, такие сякие...» Ну и черт с ней.

— Где она?

— Кто?

— Миссис Паркер.

— Сэр, неужели вы и впрямь полагаете, что каждый негр обязательно знает, где находится любой другой негр?

— Этого я не могу сказать. Никогда об этом не задумывался. Я хочу помочь ей. Потому и приехал сюда. Она написала мне письмо. Неужели вы не понимаете?

— Так вы же представитель закона?

— Да, в некотором роде. Но я пришел сюда не арест производить. Это касается ее дочери. Она...

— Ах, да, — промолвила женщина. — Да, я знаю. Этого мы никогда не забудем. Подождите.

Женщина исчезла за дверью и вышла через пять минут.

— Она живет у дочери. За городом. В поселке Лонгэкр-Медоуз.

Сэму никогда бы и в голову не пришло, что негры могут покупать дома в таком красивом поселке, как Лонгэкр-Медоуз, находившемся к востоку от Блу-Ай, там, где раньше жила Конни Лонгэкр.

— У вас есть ее адрес? Женщина продиктовала адрес.

— Прошу прощения за то, что шумел здесь, — извинился Сэм. — Я не хотел вас обидеть.

— Ну что вы, мистер Сэм, — проговорила женщина. — Меня здесь тогда не было, но Шейла — («Теперь еще какая-то Шейла, черт бы ее побрал») — рассказывала, как вы наказали Джеда Поузи, белого человека, за то что он до смерти избил бедного мистера Фуллера. Прежде ни один белый не наказывал белого за то, что тот причинил зло негру.

Да, тот судебный процесс стоил Сэму победы на выборах и работы, которую он любил больше всего на свете.

— А, вы про то дело, — сказал Сэм. — По нему электрический стул плакал. Я пытался добиться смертного приговора, но в шестьдесят втором году власти Арканзаса отказывались казнить белого за убийство негра. Он до сих пор за решеткой, медленно гниет. Смерть была бы лучше, но и в тюрьме кому-то гнить надо.

— Мне кажется, вы стараетесь быть хорошим человеком. Надеюсь, Бог не оставит вас.

— Сегодня, похоже, у него другие дела, но я премного благодарен вам за добрые слова.

Сэм оставил Блу-Ай и по арканзасскому шоссе №88 двинулся в восточном направлении. Его не покидало странное ощущение. Дуэйн Пек, будь он проклят, всю дорогу сопровождал его, и Сэму постоянно приходилось контролировать себя, чтобы не превышать скорость и держаться правой стороны. Вообще-то он прекрасно знал, по какой стороне дороги ехать, если не забывал, вот как, к примеру, сейчас.

Дуэйн Пек засигналил. Сэм поднял голову. Прямо на него мчался автомобиль. Идиот! Почему он не сворачивает? Тут он сообразил, что сам едет не по той стороне. Неужто опять изменили правила? Ох! Терзаясь болью, гневом, досадой, Сэм занял правую полосу. Встречный водитель покрутил пальцем у виска. И чего это он, спрашивается?

Город наконец остался далеко позади. Сельский пейзаж радовал глаз. Но вот показались два каменных столба и забор дома босса Гарри, получившего название «Вершина горы». Еще одна развалина, подумал Сэм. А все потому, что честолюбивый отпрыск Гарри, будь он проклят, метит в президенты и в Арканзас ему ездить, видите ли, некогда. А уж если приезжает, то останавливается в Форт-Смите. В Полк даже носа не кажет.

И вдруг на Сэма навалилась ужасная тоска. Он вспомнил, почему перестал ездить сюда. Это случилось после того, как снесли старую усадьбу Лонгэкров — величественный особняк, в котором жил старик Лонгэкр и куда его сын Рэнс привел в 1932 году молодую жену по имени Конни, и где Конни воспитала своего сына и похоронила мужа, а потом и сына с невесткой, а коттедж отдала Эди Уайт Пай, которую тоже вскоре похоронила. Когда власти округа отобрали у нее ребенка Эди, потому что она была не его родня, и отдали родственникам Пая, у которых малыш навсегда затерялся, Конни, сломленная горем, наконец сдалась, признав, что Арканзас отторгает ее, хотя сама она очень любит этот край.

Куда уехала Конни? Вернулась в Балтимор? Наверно. Она ему не сообщила.


В тот день, после того как она в последний раз заперла свой дом, он отвез ее на автостанцию.

— Здесь так красиво, — говорила Конни. — И мужчины такие сильные. Прежде всего Рэнс. И мой сын Стивен. И бедняга Эрл, красивый, отважный, обреченный на гибель Эрл. И ты, Сэм. Ты замечательный человек. Вряд ли я встречу на востоке кого-нибудь, кто мог бы сравниться с тобой.

— Конни, тебе вовсе незачем уезжать, ты же знаешь.

— Нет, я должна уехать. Я не переживу, если потеряю здесь еще одного человека.

Она по-прежнему была красива. Сэм тайно любил ее на протяжении многих лет.

— Мне так жаль, что я не смог отстоять для тебя мальчика.

— Бедное дитя. Он вырастет, так и не узнав своего отца.

— Вот за это я уж точно не беспокоюсь, — сказал Сэм. — И слава Богу, что ему не дано узнать Джимми.

Конни лишь посмотрела на него. В глазах ее мелькнула загадочная тень, но она не стала делиться своими мыслями.

— Мне жаль, — произнес он, — что судья так решил. Я думал, он поймет.

Суд рассмотрел дело об установлении опеки. И принял решение отдать Паям ребенка, которого Конни нарекла Стивеном, в честь своего сына. Она заботилась о нем, пока чахла Эди, и носила на руках, успокаивала, дарила любовью, когда та умерла. Паи, компания грубых мужчин и сухопарых женщин, дали мальчику имя Лэймар, а потом сели вместе с ним в старый разбитый грузовик и уехали.

— Власти штата не вдаются в тонкости, — сказала Конни. — Они полагаются лишь на семью и родных. Это верно, но только в широком смысле. Иногда случаются ошибки. Ладно. Думаю, если его будут любить, он вырастет хорошим человеком.

Сэм не верил, что Паи, которых он видел, способны любить, но не стал травить Конни душу. Подъехал автобус. Мисс Конни, разумеется, была женщина богатая и могла бы обойтись как-нибудь и без этого проклятого автобуса. Однако она никогда не корчила из себя важную особу: если бедняков, белых и негров, которых она любила и которые любили ее, автобус устраивал, значит, и для нее он достаточно хорош.

Конни грустно улыбнулась, залезла в автобус и села. Водитель убрал в багажный отсек ее многочисленные вещи и завел мотор. Автобус тронулся. Конни обернулась. Их взгляды встретились. Губы Сэма дрогнули в улыбке. Конни улыбнулась в ответ и навсегда исчезла из его жизни. Он потом часто думал, а что если бы он крикнул: «Конни, не уезжай, черт возьми, останься со мной. Я люблю тебя, Конни, не уезжай, прошу тебя. У нас все получится».

Но ничего этого он не сказал. И поступил правильно. Он был женат, растил троих детей и ожидал четвертого. Что тут можно было сделать? Ничего. Поэтому Конни уехала на автобусе, вот и все.

Там, где когда-то высился ее особняк, теперь раскинулись пятьдесят домов, а перед ними, на месте почтового ящика Лонгэкров, изящно оформленная вывеска провозглашала: «ЛОНГЭКР-МЕДОУЗ», ДОЧЕРНЯЯ КОМПАНИЯ «БАМА ТРУП». Беленые просторные дома имели обжитой вид, но строгая симметрия и упорядоченность в планировке новых улиц, казалось, отвергала саму идею непосредственности и настоящей жизни.

Сэм свернул в поселок. Он видел, что Дуэйн Пек следует за ним по пятам, но вскоре забыл о полицейском, пытаясь сориентироваться в лабиринте улиц с броскими названиями — почти непосильная задача для его старческого ума. У него было ощущение, будто его засасывает в водоворот абсолютно одинаковых домов. Однако благодаря чудесному вмешательству свыше — это было единственное чудо, которое ему случилось лицезреть за восемьдесят шесть лет своей жизни, — он выехал на улицу под названием Сад босоногого мальчика (дурнее не придумаешь!) и вскоре подкатил к дому, отличавшемуся от других только номером: 10567. Неужели, черт побери, на такой маленькой улочке десять тысяч домов? Как бы то ни было, Сэм затормозил на подъездной аллее и с минуту сидел не двигаясь.

И вдруг, возможно, потому что сейчас это было особенно необходимо, на него снизошло благословение: сознание прояснилось. Он ощутил прилив энергии, жизненной силы; ум приобрел гибкость, проницательность. Он точно знал, где находится и что ищет. Сэм выбрался из машины и постучал в дверь. Ему открыла негритянка. Ее темные глаза неприветливо смотрели на гостя из-под полуопущенных век.

— Что вам нужно? — спросила она.

Сэм даже слегка оторопел: большинство людей в этих краях не задумываясь употребляли слово «сэр», обращаясь к нему, — возможно, потому что узнавали его, а может, просто из уважения к возрасту.

— Э... я ищу Люсиль Паркер.

— Зачем?

— Это дело прошлое. Она когда-то написала мне письмо.

— Если вы из породы наглых сегрегационистских проповедников и пришли сюда, чтобы напомнить ей, как Господь забрал ее дочь...

— Мэм, я имею дипломы Йельской школы права и Принстонского университета и проповедями не занимаюсь, хотя уважаю Библию. Да, я пришел поговорить о Ширелл, но не думаю, чтобы Господь имел к этому какое-то отношение.

— Значит, вы — мистер Сэм. Входите, — пригласила женщина. — Мы слышали, что вы собираетесь приехать. Мама ждет вас.

Она повела Сэма через чистые опрятные комнаты. «Надо же, как хорошо живут негры, — удивлялся Сэм. — Когда научились?» Они вышли в задний дворик, где под раскидистым деревом сидела в шезлонге старая негритянка в нарядном сиреневом платье (должно быть, это ее лучшее платье). Кресло на вид такое хрупкое, будто из паутины. Казалось, оно вот-вот рухнет под тяжестью необъятной женщины с мудрым лицом, восседавшей в нем, словно королева.

— Миссис Паркер, — обратился Сэм к женщине. — Меня зовут Сэм Винсент.

— Я помню вас, мистер Сэм, — ответила та. — Вы выступали на суде.

— Да, мэм. Я тоже вас запомнил.

— Нет, не запомнили, — возразила негритянка. — Вы ни разу не взглянули в нашу сторону. Вам не было никакого дела до нас, негров. Вы ни разу не поговорили с нами. К нам никто не приходил. Только позвонили из конторы коронера и сообщили, что можно забрать тело Ширелл. Вот и все внимание, что нам было оказано.

— Мэм, я не хочу вам лгать. В те дни негров, можно сказать, не считали за людей. Так уж было заведено. Я был тем, кем был, и сейчас я тот, кто есть. Но если я говорю, что запомнил вас, значит, так оно и есть. На вас было черное платье, потому что вы еще не сняли траур, белая шляпка с камелией и вуаль. Муж ваш был одет в темный костюм. Я помню на нем очки в роговой оправе. Он прихрамывал, — полагаю, это боевая отметина, полученная в сражении в Северной Африке. Я пришел по поводу вот этого.

Сэм протянул женщине письмо.

— Да.

— Мне кажется, я его даже раньше не видел. Наверно, секретарша просто подшила его к делу.

— Потому что как документ оно не представляло собой никакой важности.

— Мэм, если бы я видел письмо, то, вероятнее всего, тоже убрал бы его в папку. В нем не было никаких доказательств.