Невидимый свет

«Потому что я везучий», — отвечал он им.

«Торжество стремительности».

Почему на ум пришла эта строчка? Строчка из стихотворения, прочитанного много лет назад, когда он, пытаясь понять, что же это такое война, читал все, что было написано на интересовавшую его тему.

И здесь то же самое. Торжество стремительности. Мир, где одна чертовщина следует за другой, и ты, может, выкарабкаешься, а может, и нет, причем это никак не зависит от твоих способностей и мастерства. Вот, например, его отец. Настоящий профессионал. Герой. Бил японцев на Иводзиме, на Тараве, на Сайпане. Его отец убил, наверно, человек двести. А он сам — триста сорок одного, хотя официально считается, что восемьдесят семь. Сколько же погибло людей, сколько полегло молодых парней и с той стороны, и с этой — и морских пехотинцев, и японцев узкоглазых, банзаев или как там их еще называли тогда. Боб поежился. Сколько же ребят пропало ни за что ни про что, сколько сгинуло мужчин, которые могли бы стать отцами, поэтами, врачами.

Бергман.

Димз.

Вер Кут.

Трули.

Боб остановился. Он вдруг сообразил, что находится на возвышении, на одной из тех складок земли, которые замечаешь, только когда идешь по ним собственными ногами. Он развернул газетный лист со снимком и стал сравнивать местность, запечатленную на фотографии, с тем, что открывалось взору.

Похоже, церемония похорон заснята тоже с некой возвышенности. А за ней, до самых деревьев, еще несколько пригорков? Нет, непонятно. Задний план фотографии был забит пятнами, которые могли означать что угодно. Ориентирами могли бы послужить деревья, но их зачем-то срубили. Его отец похоронен под большим деревом. За ним, ярдах в ста, наверно, стоит еще одно дерево? А вон та тень — тоже дерево? Если это так, значит, где-то стояли три дерева в одну линию. Где же они стояли? Трудно сказать.

«Ну-ка, ребята, помогите. Помогите сотоварищу, который должен был бы лежать рядом с вами, помогите!»

Но мертвые молчали.

Расстроенный, чувствуя себя потерянным и разбитым, Боб сделал еще шаг, собираясь искать другую возвышенность, как вдруг боковым зрением ухватил вдалеке нечто необычное. Повернул голову — ничего примечательного. Он пошел было прочь, но стоп — подсознание опять подавало ему сигнал.

Неужели мертвые откликнулись на его зов?

«Ну, ребята, не молчите. Что вы хотите мне сказать?»

Ответом ему была тишина, нарушаемая стрекотом работающей где-то вдалеке газонокосилки. Высоко над головой поблескивал самолет, оставлявший в синеве инверсионный след. В отдалении маячил белый автомобиль.

Это, конечно, Дуэйн Пек. Следит.

«На кого ты работаешь, Дуэйн? Возможно, очень скоро нам придется с тобой жестко поговорить».

Боб опять повернулся — еще какая-то странность — и стал анализировать свои ощущения. Что он чувствует, что видит? Похоже, он замечает это что-то только на ходу и только боковым зрением.

Надо повторить эксперимент.

Так, шагнул, повернулся, взгляд направлен строго вперед, ни о чем не думать. Ничего. Еще раз. Опять ничего. Должно быть, он сейчас похож на идиота.

Есть! На некотором удалении в геометрически аккуратном ряду надгробий зияла брешь. Вернее излом прямой линии. Один могильный камень стоял чуть в стороне. С чего бы это?

Боб направился к выбивавшемуся из ряда надгробью. Оно находилось в ста пятидесяти ярдах.

Мэйсон.

Черт побери, Мэйсон, в чем дело? Чего это ты вдруг путаницу учинил? Ах ты, маменькин сынок, думаешь, закон для тебя не писан? Именно так разговаривал бы сержант с солдатом, нарушившим строй.

Почему ты лежишь на фут правее Шидловского и Донахью? Почему навалился на Мерфи?

Это ошибка или...

Дерево.

Вязы живут по сто с лишним лет. Гигантское дерево, как пить дать, стояло на этом самом месте, когда закапывали в землю беднягу Мэйсона, убитого пулей в сердце из испанского маузера в 1899 году. Потому-то могилу и пришлось рыть чуть в стороне. Позже дерево погибло, а Мэйсон навечно зарекомендовал себя нарушителем порядка.

Боб вытащил снимок.

Если присмотреться внимательнее, можно убедить себя, что здесь раньше росло дерево, а поскольку рядом граница кладбища, значит, скорей всего, это было третье, дальнее, дерево на той самой линии с фотографии.

Боб опять взглянул на снимок. В котором часу снимали церемонию похорон? Он обратился к воспоминаниям сорокалетней давности, большинство из которых отзывалось в душе болью, и лишь немногие — радостью. Он отыскал в памяти образ величавой мисс Конни, торопливо кормившей его завтраком и одевавшей к похоронам вместо матери, потому что та все время плакала и делать ничего не могла. Значит, похороны состоялись утром, во всяком случае, до обеда. Фотограф, наверно, стоял спиной к солнцу, причем в относительно низкой точке, очевидно, лицом на восток. Следовательно, если это — последнее дерево, два других должны были стоять в восточном направлении.

Боб глянул в ту сторону, но увидел только кресты. Тогда он снял свою синюю хлопчатобумажную рубашку, повесил ее на надгробие Мэйсона, решив, что тот не стал бы возражать, и зашагал строго на восток.

Вторую «брешь» он обнаружил в пятидесяти ярдах. Окрыленный удачей, Боб кинулся вперед. Однако там, где, согласно фотографии, должно было стоять третье дерево, он увидел дорожку, ведущую к небольшой площадке с какой-то абстрактной скульптурной композицией. Могилы здесь тянулись безукоризненно ровными рядами. Боб огляделся, недоумевая, как такое огромное дерево не нарушило порядка в рядах. Что тут не так?

Он внимательнее вгляделся в снимок.

Дорожка. Куда, черт побери, она ведет?

Боб прошел к площадке с памятником. Кому он посвящен? Конфедератам? Да нет же, черт побери, погибшим во Вьетнаме. Власти округа, решив почтить их память, воздвигли небольшой мемориал — скульптуру и доску с изречениями о чести, долге, самопожертвовании и, конечно же, с фамилиями. Боб посмотрел на доску. Он знал Харрисона, знал Марлоу. И Джефферсона тоже знал, хотя Джефферсон был негр. Джефферсон, кажется, служил в воздушной разведке? А Симпсон? Пехотинец без парашютно-десантной подготовки, в армию угодил по призыву и подорвался на мине-ловушке чуть ли не в день демобилизации, — в городе потом только и разговоров было, что о бедняге Симпсоне.


У Боба разболелась голова. Все, он больше не в состоянии думать. Боб повернулся, чтобы уйти, и тут сообразил.

Именно здесь стояло дерево, пока кому-то не вздумалось его срубить. Могильщики настолько благоговели перед величественным вязом, что никогда не копали возле него. А потом вяз срубили, и на его месте установили мемориал погибшим во Вьетнаме. Значит, могила его отца находится где-то возле дорожки, скорей всего, по правую сторону. Что ж, определенный смысл в этом есть. Если какие-то парни переставляли ночью надгробья весом по двести — триста фунтов, они наверняка пользовались тележкой, и, конечно же, дорожка пришлась им весьма кстати.

Боб повернулся лицом на запад, прошел чуть вперед, затем назад и, наконец, еще немного вперед. Теперь он стоял на возвышении и видел на одной линии в западном направлении две «бреши»; на надгробии у дальней синела его рубашка.

— Привет!

Боб обернулся. Это был Расс.

— Оказалось, из тех старых документов много не высосешь. Мне удалось отыскать тринадцать имен. Боже, какие только материалы они не хранят!

Боб скосил глаза вправо.

— Держу пари, в твоем списке значится Джакоб Финли, — сказал он.

Расс глянул в свои записи, подтвердил:

— Да. Джакоб Финли. Пятый арканзасский легкий пехотный полк.

Боб указал на надгробие. Грязный и потемневший от времени могильный камень чуть клонился вправо.

Боб опустился на колени и провел рукой по холодному известняку.

«Привет, старина, — молча поздоровался он. — Я пришел. Пора».

На этот раз все было сделано быстро и легко. Они пришли к окружному коронеру и оформили документы на эксгумацию бедняги Джакоба Финли, якобы двоюродного брата Боба, которого тот потерял много лет назад. Поскольку вопрос об эксгумации уже был решен положительно, в конторе коронера никто не стал интересоваться, почему они хотят эксгумировать другое тело. Так что особо лгать им не пришлось. Присутствие Сэма даже не потребовалось. После нескольких телефонных звонков механизм предыдущего дня был вновь запущен в действие.

Мистеру Коггинсу и ребятам из его команды на этот раз повезло больше. Могила находилась у самой дорожки, и потому к ней удалось подогнать экскаватор, ну а мистер Коггинс машиной управлял мастерски. И часу не прошло, как откопали гроб. А тут и доктор Филлипс подоспел.

— Как вы его нашли? — поинтересовался он.

Боб объяснил.

— Что ж, может, вы и правы, но и ошибка не исключена. — Он подошел к могиле и стал наблюдать, как поднимают фоб.

— Так, гроб металлический, изготовлен примерно в пятидесятых. А чье похоронное бюро?

— Не помню, — ответил Боб и тут же в памяти всплыло имя владельца. — Девилин.

— Верно, — подтвердил доктор. — А вашего отца звали Эрл Суэггер.

— Да, сэр.

— Здесь так и написано. Это он. Ладно, ребята, загружайте гроб в катафалк, и поехали.

В морге доктор Филлипс проработал недолго.

Боб с Рассом ждали на улице. За это время в одной из комнат для прощания сформировалась похоронная процессия, и народ рассаживался по машинам, собираясь проводить покойника в последний путь. Катафалк, привезший в морг Эрла, через полчаса вновь вернется на кладбище, уже с другим беднягой.

— Такое ощущение, будто я пропитался смертью, — поделился с Бобом Расс.

Вскоре к ним вышел доктор Филлипс. Они направились в тенистый поминальный садик, который располагался рядом с похоронным бюро. Погода стояла замечательная. Близился вечер. Солнце еще только наминало садиться.

— Я могу изложить результаты на бумаге, но на это потребуется день, — сказал доктор, прикуривая сигарету.

— Письменный отчет не нужен. Парень запишет за вами, что необходимо.

— Вот и прекрасно. Тогда слушайте. Во-первых, я обнаружил останки мужчины лет сорока пяти в поздней стадии разложения. Это означает, что ткани почти не осталось и, следовательно, патологический анализ невозможен. Например, нельзя определить следы от пуль. Мы не можем сказать, под каким углом и в каком направлении пуля прошла через тело, какие вызвала разрушения, какие органы зацепила.

— Проклятье! — воскликнул Боб. «Поговори со мной, отец, — молча молил он. — Эго твой единственный шанс».

— Но, — продолжал доктор, — скелет сохранился хорошо, и на нем видны отметины.

— Так, — произнес Боб. — Рассказывайте.

— Сначала я заметил две раны. Первая — на левой локтевой кости, сразу же под утолщением, которое мы называем локтевым отростком, примерно на дюйм ниже локтя. По форме скоса я сделал вывод, что пуля раздробила кость; на некоторых отколовшихся сегментах заметна яйцевидная впадина — свидетельство того, что повреждение было нанесено остроконечной пулей с высокой начальной скоростью, выпущенной с близкого расстояния.

— «Супер» калибра тридцать восемь.

— Да, судя по характеру повреждений, это могла быть пуля в оболочке кольта «Супер» калибра тридцать восемь. Кость так сильно расщеплена, что мне даже не удалось собрать осколки в правильном порядке, чтобы определить калибр. Это можно сделать в дальнейшем, при более тщательном осмотре.

— В этом нет необходимости, — сказал Боб.

— Вторая рана похожа на первую. Кость тоже раздроблена, видны такие же осколки и такие же овальные вмятины, что опять-таки характерно для высокоскоростной пули малого калибра. Это повреждение наблюдается в переднем изгибе третьего ребра слева.