Невидимка и (сто) одна неприятность

А если он заговорит? А если перехватит? А если еще что-нибудь выкинет?..

Нет, решено, потерплю до ужина.

Предупредив наставницу, что у меня болит живот, поэтому на обед я не пойду, а пойду в медотсек, чтобы не потеряли, я уныло побрела в северную башню. Там тихо и никого нет…

Никого.

...кроме Даниэля Лагранжа.

Он сидел, привалившись к стене, а рядом на полотенце были разложены хлеб, сыр, мясо. И все это умопомрачительно пахло, наполняя рот слюной.

Я застыла в дверном проеме. Даниэль, соорудивший бутерброд, но не успевший донести его до рта тоже замер.

— Что ты тут делаешь?! — вопрос мы задали одновременно и следом за ним в воздухе зависла продолжительная тишина.

— Даю тебе спокойно пообедать, — первым нарушил ее Лагранж. — А ты?

— Тебя избегаю, — не задумываясь, ответила я.

— А… — глубокомысленно протянул парень и кивнул на полотенце. — Будешь?

Я помедлила. Раз он тут разумнее было бы отправиться в столовую, собственно, я же его избегаю не для того, чтобы с ним пикники на башне устраивать! Но… повернуться к нему спиной и просто уйти что-то мешало.

И мясо с сыром так вкусно пахнут, а в столовой еще не пойми что, может мерзкий суп со шпинатом…

Давай, Лали, уже или туда, или сюда, хватит глупо торчать в дверях!

Мысленный подзатыльник самой себе, как всегда, помог, еще и желудок чуть не выдал громким урчанием, и не дожидаясь очередного его бунта, я быстро пересекла башню и села рядом с Лагранжем.

Мне в руки тут же перекочевал готовый бутерброд, а Даниэль принялся сооружать новый.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я вгрызлась в хлеб, будто не ела месяц, а не полдня, и только затолкав внутрь несколько жадных кусков, не утерпела и спросила:

— Откуда ты все время берешь еду?

— С кухни, откуда же еще? — удивился Лагранж.

— Воруешь? — подозрительно уточнила я.

— Как ты могла такое подумать?! — пробубнил парень с набитым ртом, проглотил и произнес уже четче: — Честно выклянчиваю!

— Но миссис Эванс…

— ...не чужда сострадания к бедным одиноким мальчикам по фамилии Лагранж.

Он трогательно сложил брови домиком, я не выдержала, подавилась смехом и торопливо заткнула себя бутербродом. Почему-то меня совершенно не удивляло, что он смог очаровать даже неприступную миссис Эванс, главную кухарку, владычицу кладовых, даму крайней дородности и такой же суровости.

Этот кого угодно очарует…

— Тебе еще книг привезти? — небрежно поинтересовался Лагранж, протягивая мне бутылку с водой.

— Н-нет… — я запнулась с ответом от неожиданности. — Не надо. Наверное… это все равно бесполезно.

— Что бесполезно?

Я задумчиво жевала, медля с ответом.

— Я хотела вернуть свое наследство, доказав, что отчим его незаконно продал. Но это невозможно.

— Он забрал твои деньги? — не понял Даниэль.

Я помотала головой.

— Нет, не деньги.

Я покосилась на лагранжевский профиль и снова уткнулась взглядом в собственные колени, прикрытые плиссированной юбкой. Стряхнула с них несколько крошек.

И рассказала.

Впервые со смерти отца я рассказывала о случившемся кому-то, кроме матери, до которой пыталась неумело достучаться, когда мне было шестнадцать.

И это оказалось на удивление легко. Я даже не разревелась.


Наверное, все дело было в “если хочешь, никто не узнает” — и я ему верила, когда он это говорил.

— Мне очень жаль, — произнес Лагранж те же слова, что я сказала ему в библиотеке, но у него было время продолжить мысль. — Я подумаю тоже. Может, все-таки что-то можно сделать.

Зачем? — чуть снова не вырвалось у меня. Это не твои проблемы. Зачем тебе над ними думать? Не надо! Я сама со всем разберусь! И вообще забудь все, что я тебе сейчас рассказала, опьяненная бутербродами на голодный желудок!

Но промолчала. Он уже ответил мне — зачем. Ночью. Но я все равно еще до сих пор не знала, что мне с этим ответом делать.

— А твоя мама? — наконец решилась я задать так давно мучающий меня вопрос. — Ты знаешь, почему она?..

— Знаю, — негромко отозвался Лагранж.

— И… как ты? — из всех вопросов, толпящихся в голове — и почему же? и почему после этого ты убегал из дома? и почему тебя отправили именно сюда? и почему выгнали из Академии? и как в конце концов так получилось, что ты здесь чуть не умер один на холодном полу?! — я с трудом выбрала самый безобидный.

Даниэль откинул голову назад, упершись затылком в камень, и прикрыл глаза.

— Мне было тяжело принять ее решение, хотя сейчас я его лучше понимаю.

— Ты бы умер в том коридоре, — не удержавшись, упрекнула я.

— Как раз потому и понимаю. Но я рад, что ты меня спасла, седая девочка. Спасибо.

Я вспыхнула и отвернулась. Я же не для того это сказала! И опять он со своей “седой девочкой”?! Невозможно разговаривать с этим человеком.

— Так что тебе тогда привезти? — спросил Лагранж, и в голосе его звучала не обидная, а теплая какая-то насмешка.

И еще что-то звучало, но я не смогла уловить что, только отметила с легкой досадой, что он, в отличие от меня, в откровения не пустился. Наверное, и я зря. Глупая, глупая Лали...

А парень тем временем продолжал:

— Конфеты, — он загнул один палец, — были. Цветы — были, — загнул второй, взялся за третий, задумчиво его пошевелил. — Что там дальше по традиционному списку предполагается, ты не в курсе?

Я фыркнула и по традиции ткнула нахала локтем в бок. Лагранж мученически поморщился, но тут же заухмылялся так, что захотелось сразу стукнуть его еще раз и уже по голове.

Стоп.

С каких пор на мои тычки Лагранж морщится?..

Я выпрямилась, повернулась, и впервые за сегодня подозрительно и внимательно на него уставилась. И…

— Что это? — я протянула руку и коснулась пальцами разбитой губы — припухшей, с красной полоской треснувшей кожи.

И как я сразу не заметила?

Просто я сидела справа, а губа разбита слева, да и неловко было на него смотреть…

— Фигня, в душе поскользнулся, — Лагранж мотнул головой, и я испуганно отдернула пальцы.

Опустила взгляд вниз, туда, куда ткнула локтем.

В душе говоришь?..

А девицы на перемене сегодня просто так обсуждали, что Фишер с фингалом ходит, и гадали, кто зазнайку отметелил на этот раз.

— Покажи ребра! — категорично потребовала я. Вот не зря мы про коридор и подыхающих в нем Лагранжей вспомнили! И ничегошечки ведь не поменялось — ему плохо, а он опять скрывает.

— Лали, не ерунди, — отмахнулся Даниэль.

— Покажи.

Я нахмурилась и насупилась, но мой грозный вид никакого эффекта не возымел.

— Лагранж!

Я попыталась дотянуться и задрать рубашку сама, но мои запястья были ожидаемо перехвачены. Я дернулась в сжавшихся тисках и бессильно закусила губу.

— Даниэль! — это прозвучало почти жалобно.

Парень вздрогнул. И выпустил мои руки.

Еще не веря, что он так легко сдался, но не дожидаясь, что передумает (или что сама передумаю…), я вытянула форменную рубашку из-за пояса брюк, задрала и тихонько ахнула — живот и бок живописно расцветили багряно-красные кровоподтеки.

Идиот. Это же, наверное, очень больно. А я его локтем…

Я со всей осторожностью, едва касаясь, провела пальцами по воспаленной коже, посылая маленький проверочный импульс, и выдохнула с облегчением — кости и внутренние органы, вроде, не пострадали...