Невидимая девушка

Кейт обыскивает кухню, просматривает груды собственных документов и, наконец, в корзине для бумаг находит бланк. Она разглаживает листок и отвечает Джорджии.

– Нашла. Сейчас принесу.

По правде говоря, Кейт рада возможности выйти из дома. На улице солнечно, и на обратном пути она может зайти в магазины. К тому же она всегда испытывает легкое волнение, входя в дверь средней школы, где учатся ее дети, проникая в таинственный мир, в котором они проводят по восемь часов в день.

По дороге в школу она проходит мимо многоэтажного дома, в который, как она видела несколько месяцев назад, входила Сафайр, таща за собой сумку на колесиках. Кейт на миг замедляет шаг и смотрит вверх. Солнечный свет отражается от окон, его лучи достают высоко, до самого неба. Кейт вновь вспоминает открытку, которую принесли с почтой сегодня утром, женский почерк, которым написан адрес на конверте, и чувствует, как на поверхность снова всплывает зудящее, неприятное чувство. То самое, которое год назад заставило ее совершать немыслимые поступки.

Она тотчас ускоряет шаг и быстро идет к стенам школы из бордового кирпича, где учатся ее дети. Здесь ее встречает молодая женщина, сидящая за столом. Она ободряюще улыбается, как будто Кейт собирается обратиться к ней с какой-то неловкой просьбой.

– Для учащейся, – говорит Кейт, передавая дежурной сложенный лист бумаги. – Джорджия Форс из одиннадцатого G.

– О, прекрасно, спасибо. Я прослежу, чтобы ей его передали.

Глаза Кейт оглядывают холл в надежде увидеть ребенка, которого она узнает, ощутить нечто крошечное, что можно унести с собой. Но сейчас идут уроки, и детей в коридорах нет. Она снова выходит на улицу и делает глубокий вздох. Кейт замечает свое учащенное сердцебиение. Все ее чувства как будто обострились, а в воздухе пульсирует некая энергия, которую она только что заметила.

В супермаркете она покупает авокадо для Джорджии, куриные гужоны и багет для Джоша, литр яблочно-мангового сока, который исчезнет в течение тридцати секунд после того, как дети вернутся из школы. Она берет бульонные кубики и соль в тот самый редкий момент, когда вспоминает, что нужно купить именно бульонные кубики и соль. Затем берет масло, молоко и коробку медовых сот в шоколаде и расплачивается на кассе самообслуживания. В очереди за ней никого нет, поэтому она сканирует медленно и спокойно, все время косясь на стоянку такси. Там каждый день стоят одни и те же водители. Они толпятся на тротуаре, своего рода театр в миниатюре. Затем ее взгляд перемещается с таксистов на вход станции метро, где она видит знакомую фигуру. Он идет внутрь. Высокий, стройный, с гладким куполом бритого черепа, с сумкой, перекинутой по диагонали через плечо, с характерным отскоком подошвы при каждом шаге.

Роан, еле слышно бормочет Кейт себе под нос. Там ее муж. В темные, тайные моменты его жизни. Это сродни ощущению, которое она испытала, будучи в школе своих детей. Она достает телефон и звонит ему. Телефон звонит десять раз, затем отключается. По какой-то причине Кейт представляет, как Роан вытаскивает телефон из кармана, видит ее имя и сует его обратно в карман.

Полдень. Насколько ей известно, сегодня у него нет приема вне клиники. Может, у него встреча с кем-то во время обеденного перерыва?

Внезапно она вспоминает, что сегодня День святого Валентина. Она тотчас представляет Роана в модном ресторане в Сохо, красную розу на столе, официанта, наливающего шампанское в высокий бокал для красивой молодой женщины, сидящей напротив ее мужа.

Кейт качает головой, чтобы избавиться от этого образа.

Она больше не будет той, прежней.





9




В тот вечер Роан возвращается домой незадолго до семи часов. Кейт наблюдает, как он просматривает письма на кухонном столе. Роан добирается до белого конверта с открыткой в нем, и Кейт кажется, что сквозь него как будто проходит крошечный электрический разряд. Пальцы плохо повинуются, но Роан продолжает перебирать письма, затем безмолвно кладет конверт на кухонный стол.

– Ты все еще готова выпить сегодня вечером? – спрашивает Роан.

– Это да, – быстро отвечает она. – Я искала в интернете, но не нашла ничего без бронирования.

– Может, нам стоит просто отправиться в деревню? Заглянем в какой-нибудь самый затрапезный непраздничный паб?

– Я не против. Часиков в восемь?

Роан кивает.

– Отлично. Значит, часиков в восемь. Думаю, я даже успею совершить пробежку. Во сколько ужин?

Она смотрит на духовку, в которой готовятся гужоны Джоша. Она не думала про ужин для Роана. И для себя.

– Разве мы сегодня не ужинаем где-нибудь в пабе?

– Можно поужинать и там. Я не возражаю. В любом случае, я не настолько голоден.

Она открывает рот, чтобы сказать: «Это потому, что ты по какой-то причине обедал с кем-то где-то в городе». Но ей не хочется начинать вечер с упреков. Вместо этого она улыбается и говорит:

– Отлично. Удачной пробежки.

Мгновение спустя появляется Джорджия. Она идет к хлебнице и достает буханку дорогого ржаного хлеба, который Кейт покупает специально для нее. Джорджия кладет ломтики в тостер, затем идет к холодильнику, открывает отделение для овощей, шарит в нем какое-то время, выходит со свежим авокадо в руке, режет его над кухонной раковиной, кончиком ножа вытаскивает косточку, бросает ее в мусорное ведро, измельчает авокадо в той же миске, в которой она всегда делает пюре из авокадо, посыпает его солью, намазывает им два больших ломтика тоста, ставит на стол рядом с большим стаканом яблочно-мангового сока и впивается в него зубами.

Джорджия замечает, что Кейт наблюдает за ней.

– С тобой все в порядке, мама? – спрашивает Джорджия. Кейт кивает, стряхивая с себя легкую задумчивость.

– Все в порядке, да.

Джорджия свободной рукой берет валентинку работы Бэнкси и рассматривает ее.

– Ого, – говорит она. – Мило. Папа подарил тебе открытку. Вот это да. Что это значит?

– Это значит… – Кейт отрывает от рулона лоскут бумажного полотенца и вытирает пролитый на столешницу чай. – Я не знаю. Наверное, он думает, что я все еще переживаю из-за того, что произошло в прошлом году.


– Ты имеешь в виду ваш кризис?

– Да. Наш кризис.

– Это было так странно, – с набитым ртом говорит Джорджия. – Просто очень, очень странно. Из-за чего это вообще было?

Они никогда не рассказывали детям, из-за чего. Никогда не говорили детям, насколько близки они были к тому, чтобы расстаться. Они просто сказали, что у них небольшой кризис, что совершенно нормально после стольких лет совместной жизни, что они намерены провести несколько дней отдельно друг от друга, посмотреть, что они почувствуют после. А потом не было никакого «после». Роан вернулся. Они катались на лыжах. Жизнь продолжалась.

Кейт качает головой.

– Я все еще не поняла, – говорит она. – Просто одна из многих причин. Думаю, такое случается с каждой парой.

– Но теперь-то у вас все нормально? У тебя и папы?

– Да. Теперь все нормально. Скажу больше, сегодня вечером мы с ним идем в паб.

– Ой, а мне можно с вами?

Кейт приподнимает бровь.

– Это еще зачем? – улыбается она.

– Обожаю пабы.

– Ты такая странная.

– Что странного в том, что я обожаю пабы?

– Ничего, – улыбается Кейт. – Ничего. – И спрашивает: – Получила сегодня валентинки?

– Мам, с твоей стороны старомодно задавать такой вопрос. Ты должна спросить, подарила ли я кому-нибудь открытку. Я не какая-то там пассивная дурочка, которая сидит и ждет, когда мальчишки сделают что-то такое, чтобы произвести на нее впечатление.

– Отлично, – говорит она. – Рада это слышать. Ты послала кому-нибудь открытку?

– Ни за что! – восклицает Джорджия. – Ты видела мальчишек в моей школе? Отстой! – Джорджия кладет валентинку. – Где папа?

– Ушел на пробежку.

– Вот ненормальный.

Джорджию и Кейт объединяет нелюбовь к бегу. Ни одна из них не создана для него. От пота у обеих начинает зудеть и чесаться тело, и обе не любят ощущение твердого асфальта под ногами. Они обе считают, что в своем спортивном костюме из лайкры Роан выглядит довольно нелепо.

Джош входит на кухню, как обычно, чуть растерянно, как будто что-то ищет, но без особого воодушевления. Он подходит к Кейт и обнимает ее. Она чувствует исходящий от него запах школы и дезодоранта. Затем сын лезет в задний карман и вытаскивает помятый конверт.

– С Днем святого Валентина! – говорит Джош.

Кейт открывает конверт и вытаскивает открытку, которую он сам сделал из черного картона с красным бумажным сердечком на бумажной петельке. Внутри написано: «Лучшей в мире маме. Я так люблю тебя».

Он каждый год сам делает для нее валентинку – с раннего детства. Он из породы милых, ласковых мальчиков: любит маму больше всего на свете, возносит ее на пьедестал. В каком-то смысле это ей льстит. Но она боится, что достаточно одного неверного шага или резкого слова, чтобы полностью разрушить эту духовную связь.

– Спасибо, сынок, – говорит Кейт, целуя его в щеку.

– Не за что, – говорит он и тотчас добавляет: – Что на ужин?

Кейт выключает духовку, достает куриные гужоны и ставит открытку рядом с двумя другими, уже стоящими на кухонном столе. И когда она это делает, у нее ёкает сердце. Джорджия открыла белый конверт, адресованный Роану. Она уже вытащила открытку и собирается ее развернуть.

– Боже мой, Джорджия! Что ты делаешь?

Кейт выхватывает открытку из рук дочери.

– Блин! Зачем так психовать? Это ведь просто открытка.

– Да, но она адресована папе. Нехорошо открывать чужую почту.

– Но ты же открываешь мою!

– Да, но ты же ребенок! И я бы никогда не открыла нечто такое, что выглядит слишком личным. – Она берет конверт, надеясь вставить открытку обратно, но дочь, как это обычно за ней водится, чтобы вытащить открытку, фактически разорвала конверт пополам. – Черт, Джорджия. Не могу поверить, что ты это сделала. О чем ты думала?

Джорджия пожимает плечами.

– Просто хотела посмотреть, кто шлет папе открытки ко Дню святого Валентина.

Кейт грубо сует карточку в нижнюю половину разорванного конверта и засовывает ее в ящик. Ей не хочется сейчас даже думать об этом.