Невеста призрака

– Не знаю, – сказал повар. – Им нужна помощь.

– Слышала, хозяин – банкрот. – А Чун высморкалась.

– Пока что нам платят, не так ли?

Я с беспокойством слушала, гадая, как проживет наша семья, если А Чун и Старому Вонгу придется уйти. В этот миг повар повернул голову и посмотрел прямо на меня. Порыв чувств исказил его лицо, будто проскользнувшая по камню ящерица. Я была потрясена. Никто другой вообще меня не замечал. Я окликнула Старого Вонга, но он отвернулся.

– Убирайся! – сказал он. – Вернись туда, где тебе и место.

А Чун послушно взяла сковороду с очистками овощей и вошла в дом. Я медлила, думая о произнесенных им словах. Казалось, они обращены ко мне, но повар и вида не подал, что знает о моем присутствии, даже когда я стояла перед ним и жалобно звала. Вместо этого он утопал обратно на кухню, оставив меня терзаться сомнениями в реальности мига узнавания.

Следующие несколько дней я не отходила от тела, часто влезая в него в надежде, что смогу восстановить связь. По сравнению с первым осмотром оболочка теперь выглядела лишь спящей. Безжизненный восковой оттенок исчез, тело могло немного есть и непроизвольно глотать. Когда подносили ночной горшок, оно послушно опорожнялось. Над этим я работала особенно много, так как не желала, чтобы Ама обременяла себя, как в моем детстве. Сначала такой успех воодушевлял, но, когда улучшения застыли на базовом уровне, я начала отчаиваться.

Врач приходил каждый день. Я с содроганием размышляла над проблемой оплаты его услуг, но, к счастью, от продажи моих драгоценностей еще осталось немного наличных. Я надеялась, что няня при нужде решится продать больше. Доктор проводил сеансы акупунктуры и говорил, что приятно удивлен признаками улучшения, причем относил его исключительно к своим методам лечения.

– Редко вижу столь явное выздоровление у пациентов, – заявил он моему отцу.

– Но как же ее разум? Она до сих пор никому не отвечает.

– Несомненно, случай необычный. Как правило, дух возвращается первым, что влечет и физическое исцеление.

– Что вы порекомендуете? – прервал его отец. На его синей одежде, которую он не менял несколько дней, виднелись пятна.

– Вам следует позвать ее дух назад. Кто знает, где он блуждает сейчас?

Стоя поблизости, я ощутила ужасную иронию его замечания. Блуждает, как же!

– А если дух отыщет путь назад?

– Тогда он естественным образом присоединится к телу. Между первым и вторым существует сильное влечение.

Эта беседа, как ничто другое, укрепила во мне уверенность в необходимости действий. Любых. Катастрофа моего выхода из оболочки затмила остальное, но теперь я боялась, что в нынешней форме стану легкой добычей для Лим Тиан Чина с его планами. И что насчет остальных его обвинений? Я с трудом верила, что Тиан Бай стал убийцей, но запретила себе думать о нем. Даже невиновный, он собирался жениться на другой. У меня и так хватало бед.

Я пока не осмеливалась проходить мимо преград из желтых листков с заклинаниями, которые мы с няней развесили на окнах и дверях. Когда бы я ни приблизилась, они неистово трепетали, хотя ветра не было. Я боялась, что листки станут ловушкой, ведь предназначались они для отпугивания духов. Оказалось, что моя внутренняя сущность носила ту же одежду, что и тело, а еда, которой Ама подкрепляла плоть, делала то же самое и с духом. Хороший знак: в какой-то неуловимой мере душа все еще оставалась связанной с телом. Но я не была уверена, что произойдет с этой связью после моего ухода из дома.

Внимательно разглядывая себя со стороны и жалея, что не ценила жизнь больше, я заметила тонкую нить, повисшую в воздухе. Сначала показалось, что это паутинка, но она блестела на солнце и, по контрасту с тем, какими плотными казались предметы в моем состоянии, выглядела до странности прозрачной. Я вытянула палец и ощутила звенящий шум, точно от завибрировавшей струны инструмента.

Я в ошеломлении отдернула руку. Ниточка брала начало в углу комнаты; опустившись на колени, я увидела отблеск часов Тиан Бая за тяжелым шкафом. С тех пор как я бросила их в тень Лим Тиан Чина – как же давно это случилось! – я так и не смогла их вернуть. Прекрасная ниточка выходила из часов, тянулась вверх и простиралась через комнату, а затем терялась в солнечном свете снаружи. Я не понимала, как могла упустить ее раньше, и с ужасом размышляла, не стала ли ближе к миру духов.

И все-таки нить привлекала меня. Она обладала странным очарованием, и я не удержалась – провела рукой вдоль нее, прослеживая путь через окно наружу. Подчиняясь импульсу, я встала на подоконник. Нить гудела в ладони пойманной пчелой. Я оглянулась на девушку в кровати: закрытые глаза, ровное дыхание… Я знала, что Ама хорошо позаботится о моем теле.

Потом я прыгнула.





Глава 12




Несмотря на мои опасения, листки с заклинаниями на окнах не помешали покинуть помещение. Я медленно спланировала вниз и оказалась в боковой аллее. Там я оглянулась на дом, сжимая в руке сверкающую нить. Едва я ослабила хватку, она воспарила с ветром, как паутинка, уходя куда-то вдаль. Без указующего ориентира я могла лишиться самообладания и вернуться домой, ибо никогда за всю жизнь не выходила вот так, в одиночку. Я двинулась в путь, мимо знакомых домов соседей. Рядом почти никого не было – слишком жарко для визитов и слишком поздно для разносчиков, которые странствовали от двери к двери, предлагая свежее тофу в сосудах с водой и живых цыплят. Теперь, обретя шанс свободно бродить повсюду, я ощущала неуемное любопытство – хотелось изучить дома других людей, понять, как они живут, – однако нить в руке напомнила, что у меня иные планы. Я не ведала, куда она ведет, но кроме нее зацепиться было не за что.

Шла я долго, следуя за паутинкой, которая прокладывала себе путь в район торговых домов. Ряды магазинов пестрели вывесками и плакатами. Они были построены так близко друг к другу, что стены каждого магазина являлись также и стенами соседних. Перед ними тянулся «каки лима», или «пятифутовый путь» – прохладный тенистый тротуар, образованный нависающими вторыми этажами зданий. Здесь приторговывали прохожие, отдыхали в ротанговых креслах старики, валялись бродячие псы с ходящими ходуном от жары боками. Среди прочих были и галантерейные заведения: скобяная лавка, кофейня «копи тиам», лавка ростовщика-индийца, мужчины в белом хлопковом тюрбане и с тремя волнистыми знаками касты на лбу. Когда я была ребенком, Ама приводила меня сюда во время Праздника середины осени[28], чтобы выбрать мне один из множества целлулоидно-проволочных фонариков в виде бабочек и золотых рыбок. Затем я ждала, пока няня не наполнит пакеты иголками и башмаками сабо.

Стоя там, в окружении людей, торопившихся по своим делам, я почти могла притвориться таким же обыкновенным прохожим. Благополучно пребывающим в теле человеком. Слезы наполнили мои глаза. Я почувствовала крайнее одиночество, отдаленность от знакомого дома и всех, кто знал и заботился обо мне.

Какое-то время я всхлипывала и вдруг обратила внимание на подошедшего нищего. Попрошаек здесь бывало много, но у этого внешность оказалась необычной. Он едва ковылял: истощение достигло предела, когда ребра выпирают наружу сквозь грубую кожу. Пока я наблюдала, сквозь нищего, словно сквозь тень, прошел мужчина. Я отпрянула в ужасе, однако бедняк был так близко, что столкновения нельзя было избежать. Когда его лицо показалось из-под драной шляпы, я увидела не только сухую кожу и выпиравшие кости, но и глаза – сморщенные плоды в глубоких впадинах.

– Кто ты? – Его голос был слабым и тонким, будто в легких осталось слишком мало воздуха, чтобы протолкнуть через эту разрушавшуюся грудную клетку.

Он казался столь хрупким, что я собрала остатки мужества.

– Ты меня видишь?

Его голова медленно склонилась на увядшей шее.

– Только с определенных углов. – Глаза нищего блуждали. – Ты не пахнешь смертью. Пришла с небес?

– Ты ошибаешься, – ответила я. – Никакое я не божество.

– Тогда дай мне еды. – Его рот распахнулся, как могила. – Я умираю от голода!


– Что ты такое? – прошептала я, хотя уже, кажется, знала ответ.

Теперь он пресмыкался передо мной, слабо дергая за подол платья.

– Не помню. Никто не закопал меня. Никто не знает моего имени. Дай же! – стенало жалкое существо. – Дай хоть связку монеток на еду!

Преисполнившись жалости и ужаса, я слепо обшарила карманы и обнаружила там несколько связок старинных медных монет, нанизанных на веревочки через дырки в центре. Наверное, это была часть денег, которые я сожгла для самой себя, но времени обдумать это не осталось – нищий с потрясающим проворством ухватил подачку. Сжимая монеты костлявыми руками, он начал уныло отползать прочь. К моему разочарованию, возле него стали собираться другие любопытствующие тени. И тут же еще два голодных духа подобрались ко мне сзади. Один был еще более оборванным и безумным с виду, чем тот нищий. Он двигался медленными рывками и толчками, и мне стало интересно, исчезают ли такие существа со временем. Второй, по видимости, скончался не так давно, поскольку пробрался вперед.

– Здесь была девчонка – раздавала деньги!

Я отпрянула от его яростного невидящего взгляда. При жизни этот нищий был тучным мужчиной, сейчас признаки голодовки были едва заметны. Но когда я шевельнулась, он закричал:

– Вот она!

Я помчалась по бесконечным улочкам, прорываясь через лабиринт магазинов. Голодные духи появлялись со всех сторон, просачиваясь из стен и выныривая из переулков. Слишком поздно я осознала, что бежать нельзя. Если мертвые могли видеть меня только с определенных углов, значит, следовало оставаться неподвижной. Так или иначе, я оказалась далеко от места, с которого все началось. Солнце стояло высоко, когда я замерла в ужасном осознании. Во время побега я отпустила тонкую нить, которая вывела меня из дома.

Второй раз за день я стояла посреди дороги со слезами на глазах. Но теперь я не осмеливалась издавать звуки из страха привлечь к себе внимание. Щеки щипало от соленой влаги, а опухшие веки саднили. Изнемогая, я присела на камень и утерла лицо рукавом. Ноги болели, и я проверила, нет ли на них волдырей. Казалось чудовищно несправедливым, что дух вынужден страдать от ран плоти, не имея ее. Но, наверное, в этом и заключался смысл загробной жизни.

Что ж, рыдать бесполезно. Немного погодя я стала осматриваться и поняла, что дорога кажется знакомой. Я проезжала тут на рикше в гости к семейству Лим, облаченная в лучший наряд. И отсюда я также могла отыскать путь домой. Довольно долго я боролась с искушением. Было бы так легко вернуться, проскользнуть назад в спальню. Но существовала и другая возможность, даже без странной путеводной нити. Раз Лим Тиан Чин пришел незваным в мой дом, я могла с успехом проделать то же самое. Есть шанс, что я найду нечто полезное. В любом случае все лучше, чем робко ожидать его визита.

Несмотря на усталость, мои шаги были легкими, и я поняла, что могу двигаться куда быстрее, чем в физическом теле. В духовном воплощении были преимущества, хотя я и опасалась думать о цене, которую придется заплатить. Неужели я приближаю свое истощение, как голодные призраки? Я не осмеливалась много размышлять об этом.

Большие ворота особняка Лим оказались закрытыми, хотя я видела затейливый экипаж, проезжавший через нарядную решетку. Я примерилась – и с облегчением поняла, что с некоторым усилием сумею проникнуть внутрь. Привратник дремал на полуденной жаре, а цветы гибискуса у ворот едва шевельнулись, когда я шагала мимо, словно превратилась в бродячий ветерок. Приблизившись к дому, я вновь поразилась его старомодному виду. Многие из богачей теперь строили особняки в британском колониальном стиле, с широкими верандами и открытыми бальными залами, по образцам знаменитых зданий на Цейлоне и в Индии. Но дом семейства Лим был бескомпромиссно китайским, его стены таили лабиринты комнат и внутренних двориков. Интересно, потребует ли невеста Тиан Бая переделать помещение? Но от этих мыслей я уклонилась.

Тяжелая дверь из железного дерева стояла милосердно распахнутой, несомненно ради прохладного сквозняка. Я вошла в смятении, поскольку из гостьи стала нарушительницей границ и, что еще хуже, духом. Оторвав взгляд от видневшегося в передней комнате семейного алтаря, уставленного подношениями и окутанного клубами фимиама, я быстро проследовала во внутренние дворики. Там, среди прохладных мраморных плит и сияющих листьев горшечных растений, я наткнулась на двух служанок. Первая была женщиной, провожавшей меня тогда в ванную. Вместе с юной девочкой она поливала цветы и стирала с их листьев пыль. Я намеревалась пройти мимо, однако стоило мне приблизиться, как девочка вздрогнула и уронила свой кувшин.

– Погляди-ка, что ты наделала! – сказала женщина. Виновнице было только десять или одиннадцать лет, и она закусила губку от страха. Инстинктивно я кинулась помочь ей с осколками, забыв о своей бестелесности.

– Я что-то почувствовала, – произнесла девочка. – Словно кто-то прошел мимо!

Старшая служанка сурово взглянула на нее.

– Знаешь ведь, мадам Лим не любит болтовни о призраках.

Девочка нагнулась, чтобы собрать осколки.

– Но она вечно жжет похоронные подношения, верно? Может, это ее сынок-призрак вернулся.

– Ш-ш! Да кто захочет его возвращения? – Заинтригованная, я подобралась ближе. – Ты здесь только три месяца. И никогда не встречала молодого хозяина.

– Он был милым, как хозяин Тиан Бай?

Женщина не смогла удержаться от желания посплетничать.

– О нет! Мы ничем ему угодить не могли. Но хозяйка была от сына без ума. С его смертью она так и не примирилась.

– Он умер внезапно? – Девочка замолчала, наслаждаясь этой передышкой в работе.

– Конечно, его лихорадило, но требовал он так же много, как всегда. А потом, утром, взял и скончался. Врач не мог в это поверить. Он даже захотел узнать, что Тиан Чин съел накануне вечером, но все оказалось в порядке. Ужинал-то он из тех же блюд, что и остальные, – и это было очень хорошо.

– Для кого?

– Для нас всех, гусыня. Нас могли и обвинить. Мадам была убита горем. Она хотела знать, не приносил ли кто молодому хозяину чай перед сном, но этого никто не делал. И все из-за пропавшей чашки. У него была селадоновая[29] чашка, семейная реликвия, но мы нигде не могли ее найти. Каких только странных подозрений не появилось у хозяйки после его смерти.

– Как странно. – Я заметила, что воображение девочки захватила эта мрачная история.

– Что странно?

Обе служанки смущенно вздрогнули. К ним незамеченной приблизилась Ян Хон. Она нахмурилась, глядя на старшую.

– Мой единокровный брат скончался от лихорадки. Мне не по душе, что вы повторяете подобные сплетни.

Никогда я не видела Ян Хон столь свирепой, столь непохожей на грациозную улыбчивую хозяйку, которую запомнила. Когда она повернулась на каблучках, я поспешила следом.

Остаток дня я тенью бродила за знакомой. Та целенаправленно обходила дом, чувствуя себя непринужденно как в больших гостиных, так и в огромной кухне. Будучи лишь дочерью второй жены, Ян Хон внушала великое уважение и часто принимала решения, которые по праву входили в круг обязанностей мадам Лим. При мне дочь семейства упомянула, что всего лишь гостит здесь, однако она смотрелась так по-домашнему, что я едва ли могла вообразить обитателей без нее. Саму мадам Лим замечала редко. Она выглядела хуже, чем раньше, мягкий голос угрожающе ослаб, а апатичные манеры разительно отличались от прежних.

Я не осмеливалась приближаться к ней, опасаясь, что Лим Тиан Чин как-то почувствует мое присутствие. На самом деле я ужасно боялась его возвращения в любой момент. Несмотря на прежнюю решимость, я уже не рискнула бы противостоять ему. Комнаты с плиточными полами и чопорной палисандровой мебелью, длинные темные коридоры и торопливые слуги на каждом шагу напоминали, что я – нарушительница. И все-таки я не могла заставить себя уйти, так как заметила – по контрасту с собственным домом мое присутствие оказывает на окружающих некоторое воздействие. Вспоминая тягостную атмосферу во время предыдущих визитов, я гадала, не повысил ли чувствительность обитателей дома Лим призрак Тиан Чина. Ибо не один человек вздрагивал, если я находилась чересчур близко, и беседа неизбежно сводилась к духам. Не слишком-то счастливая мысль, но, без сомнения, она обеспечивала мне полезные сведения.

Я следовала за Ян Хон только по той причине, что она оказалась наиболее знакомой личностью. И проявила ко мне доброту ранее. По всей видимости, она, невзирая на замужество, серьезно воспринимала обязанности старшей дочери рода и была тверда со слугами, дружелюбна с другими женщинами и заботлива по отношению к мачехе. Я вспомнила историю няни о том, как мать Ян Хон погибла ради свадьбы дочери, и поразилась такой сердечности к мадам Лим.

Тиан Бая вообще нигде не было заметно. Пришлось признать, что я наполовину надеялась снова его увидеть. Неважно, сколько раз я твердила себе о его ненадежности, о его возможном статусе убийцы, – все равно мысли о нем не выходили из головы.

Вид лотосового пруда, где мы впервые встретились, вызвал во мне болезненное чувство тоски, а от внезапного звона часов подпрыгнуло сердце. Чем больше я наблюдала за Ян Хон, тем больше ощущала в ней некое напряжение. Она тщательно притворялась спокойной перед другими, но в одиночестве кусала губы, и на лице появлялось выражение тревоги. Она не могла усидеть на месте и постоянно бросала одно занятие, чтобы тут же приняться за другое. Интересно, всегда ли Ян Хон так себя вела или это состояние развилось недавно?

День шел к концу, и вот тени вытянулись в длинных переходах, вползли в комнаты и приглушили веселые узоры голландских плиток на полу. Мое настроение упало из-за исчезнувшего света, и я ломала голову над тем, что же делать вечером, когда привратник вошел в комнату и прошептал что-то на ухо Ян Хон.