Невеста Карателя, или Краденная Весна

Амелла дернула плечами.



— Не могу, нейер светлый, — отрывисто хихикнула она, ощутив странную сухость в горле и внезапный, быстрый озноб — Мы не в спальне. А нормы приличий... говорят...





И в ту же секунду раскаленные губы накрыли её усмехающийся рот. Тяжелые руки скользнули по талии вверх, грубо сдергивая книзу панталончики и чулки.

Вязки их, печально скрипнув, порвались, подчиняясь жесткому, хамскому напору.





Обрывки ткани, устои морали и оплоты нравственности полетели на ковер, устилающий пол, а в ничем не прикрытую теперь, слабо увлажнившуюся суть проникли почти раскаленные пальцы Дангорта.



— Ааах, — тихо выдохнула Амелла, шире разводя бедра и искренне не понимая, что делает — Ааах, не на...



— Ты сама хочешь, — утвердительный шепот коснулся полураскрытых губ — Течешь как потаскушка...





Крепко перехватив упершиеся было в его обнаженную грудь, руки девушки, нейер крепко сжал её запястья.



Положив раскрывшиеся цветами нежные ладони на полный грызущей боли член, приказал:



— Ласкай его. Сожми. Крепче!





Она подчинилась. Плавая в горячей смеси ароматов желаний, нагревающейся кожи и текущем патокой воздухе, потеряла разум.

Расширившимися, сияющими серебром, затуманенными глазами следила она теперь за тем, что росло и твердело под прикосновениями её рук, неумелыми и жадными!

Разум спал, сон сковал его надежно и надолго, тело же теперь было предоставлено самому себе.

Плоть торжествовала! Жадная и безмозглая, пила она вино наслаждения громадными, безумными глотками, пьянея и начиная гореть...





Не замедляя движений рук, Амелла осторожно последовала за прикосновениями руки Хозяина, тревожащими и будящими, ласковыми и одновременно жесткими.





— Нравится? — прошептал он. Не прошипел, а именно ПРОШЕПТАЛ, и шепот этот рассыпался мириадами искорок и искр, наполняющими тела обоих любовников — Нравится же! Подожди... раздвинь ножки сильнее, я поласкаю тебя поглубже. Так, да. Вот так будет хорошо.





Не отпуская окаменевший, пульсирующий член, наложница сжала его крепче, подушечкой большого пальца тронув влажную головку.


Другой рукой обняв шею Карателя, прикоснулась к изорванным шрамами губам, вырывая из них стон, звериный и протяжный.





— Ласкай его, ласкай, — шептал нейер, тяжело давя поцелуями неуверенные касания — Рукой, вверх, вниз... Открой рот, Мелли. Не сжимай губы. Так... поцелуй меня тоже.





Чуть ослабив хватку, он оторвал пальцы от начинающей закипать цветочной сути, но тут же вернулся, не желая надолго расставаться с усладой. Теряя терпение, жестко раздвинул пухлые складки плоти, нашел клитор, холодный и неотзывчивый в ту, паскудную первую ночь, теперь же — невероятно горячий и нежный.





— Нет, — всхлипнула Амелла, пытаясь отстраниться и свести колени — Нет, так...



— Хорошо? — подушечка пальца Дангорта прижала горячий комочек — Двигайся... И не спорь со мной. Хотя бы сейчас.



Прикосновений было всего несколько, точечных и быстрых словно выстрелы, но их хватило, вполне хватило для того, чтобы девушку начало трясти как в лихорадке.



Стремительно покрывшись испариной, Амелла отпустила шею Карателя и попыталась освободиться от прилипшего к телу платья.





— Да, — выдохнул нейер — Раздевайся, покажись мне...



Помогая ей, сдернул платье до пояса.

Разорвав кружево сорочки, крепко сжал пальцами высвободившуюся грудь, тут же накрыв её губами и прикусив бархатистый сосок.

Сильно толкнув любовницу и, прижав к столу, навалился всем телом.





— Ааах, нейер! — вскрикнула Амелла, сдавив рукой бунтующую мужскую плоть — Хочу... не знаю!





Зато он знал! Знал, чего хочет эта засранка. Отлично знал.



Поэтому, резко отпустив девушку и высвободившись из её рук, раздвинул сливочные, стройные бедра, внутренние поверхности которых блестели от влаги.



Крепко сжав острые колени Амеллы, где — то подспудно боясь отказа, привычных фырчков и холода, быстро и глубоко вошел в перепуганное страстью, радостно принявшее его тело любовницы.





Она застонала, обхватив ногами его бедра и, выгнувшись радугой, позволила наполнить себя гарью и безумием. Потом же, вцепившись в края стола побелевшими пальцами, завыла зверем, исходя быстрыми, первыми судорогами, жаркими и почти больными, теперь уже принимая семя, жестокость, страсть и ненависть любовника всей своей сутью.