Невеста для тёмного ректора
Часть 44 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ты спятил? хриплю и закашливаюсь. Тебя отчислят и посадят! Ты совсем больной?
В ответ он смеётся, будто я рассказала отменную шутку:
Посадят? Меня? Это ты спятила, крошка! Из-за кого меня посадят? Из-за тебя?! Меня из-за тебя? Ты, вообще, знаешь, кто я? Я в родстве с императором, моё слово против выдумки малолетней пустышки и кому поверят? Мне!
Больной урод, шиплю с ненавистью, переворачиваясь с живота на спину и пятясь локтями к изголовью кровати подальше от него.
Это мне всегда в тебе нравилось, люблю диких кошечек, жадно облизывается он. Все вы, бедные пустышки, никто и звать никак, поначалу сопротивляетесь, а потом всем нравится.
Он пытается приблизиться, я отползаю ещё дальше назад.
У меня есть жених, конченый ты придурок! шиплю, отпинываясь, надеясь попасть этому гаду железной шпилькой по пакостливым рукам.
Пока что получается не очень.
И что? смеётся тот. Я ведь не замуж тебя зову! Просто поразвлечься. Давай, крошка, не артачься, подкину золотых потом, будешь довольна. Все были довольны!
И много их было? отвлекать его разговором, чтобы тянуть время, кажется единственным выходом.
Каждый год по свеженькой первокурснице.
Сетмит пытается схватить меня за лодыжку. Я отчаянно брыкаюсь, не прекращая попыток пробить ему руку шпилькой.
Его лицо раскраснелось, ноздри раздуваются, рот искажён в хищном оскале, длинные светлые волосы взлохматились и висят неряшливыми паклями, на лбу и висках выступили капельки пота, которым пахнет на всю комнату. Он отвратителен.
Если он прикоснётся, меня стошнит.
Наконец, мне удаётся изловчиться и как следует дать ему по запястью.
Горгонья срань! шипит он, растирая пострадавшую руку. Ах, ты, дрянь, сейчас ты у меня сейчас получишь!
Воспользовавшись заминкой, я соскакиваю с кровати, подбегаю к столу у окна и судорожно шарю по нему, заваленному учебниками, листами пергамента, карандашами и ручками, в поисках любого предмета для защиты.
Больше всего, кажется, подходит глобус. Хватаю его за увесистое основание и разворачиваюсь. Замахнуться не успеваю меня сносят с ног и валят на кровать.
Пару раз успеваю, как следует, приложить глобусом Сетмита по мерзкой роже, после чего мою руку вместе с ним больно ударяют об изголовье кровати. Я выпускаю своё оружие, но продолжаю отчаянно брыкаться, кусаться и царапаться, но всё бесполезно.
Силы оставляют меня, а вес тела старшекурсника вдавливает в затхлое малиновое покрывало.
Слышу треск рвущейся ткани, затем чувствую его руку у себя на бедре. Меня трясёт от омерзения.
Вся жизнь проносится перед глазами.
Лучше бы я умерла там внизу от взбесившейся тени!
Лучше бы я никогда не поступила в Академию!
Лучше бы я слушалась маму!
Всё, что угодно лучше, чем то, что случится сейчас! Жаль, назад уже не отыграть…
Силы кончаются, запястья обеих рук заведены за голову, их сдавливает мерзкая ручища Криспа.
Сдаться проще простого, и вместе с тем, сложнее всего, потому что как потом жить с этим гадким чувством, что ты боролась не на максимум?
Отворачиваюсь, чтобы не видеть его!
Стихии, ненавижу этого подонка, который думает, что ему всё позволено, как же я его НЕНАВИЖУ!
По моему плечу вдруг пробегает искра. Сетмит слишком занят вознёй со штанами, чтобы заметить это. Я же так ошарашена, что на мгновение прекращаю брыкаться, замираю. Моргаю часто-часто. Померещилось?
Насильник принимает это за моё решение сдаться.
Умная крошка, вот так, не глупи, меня заводит твоё сопротивление, но давай лучше по-хорошему, я ведь не изверг. Согласна?
Кажется, я схожу с ума, иначе как объяснить, что мне мерещится потрескивание теневой арки? Бред. Откуда ему здесь взяться? Галлюцинации…
Ммм, мычу неопределённо, стараясь выиграть время.
Сетмит ослабляет хватку, и это становится его ошибкой.
Почувствовав, что руки свободны, я резко перебрасываю их вперёд, цепляясь пальцами за его лицо.
ПОШЁЛ! ПРОЧЬ!
Через плечо проходит горячий импульс, концентрируясь в ладонях. Затем я чувствую вспышку. Сетмит вопит от боли, а в следующий миг его отбрасывает прочь.
Поначалу я теряю дар речи: это… что сейчас было? Это я сделала?!
Резко сажусь на кровати, и меня изнутри затапливает лавиной облегчения: лорд Грейвуд держит подонка Криспа за шкварник, словно приблудного щенка. Без малейшего усилия поднимает того в воздух.
Вокруг тёмного ректора клубится чёрная тьма. Такое чувство, что он способен убивать одним взглядом, и прямо сейчас его взгляд режет на тонкие ломтики Сетмита Криспа. Родственника Императора.
Судорожно одёргиваю платье, пытаясь прикрыть колени и сместить в сторону его разорванную часть.
Я… я всё объясню, хрипит Сетмит, хватаясь руками за пережатое рубашкой горло и смешно дёргая ногами. Она сама! Сама приставала!
Вот, гадёныш! Открываю было рот, чтобы возразить, но этого не требуется.
Я предупреждал вас не приближаться к этой адептке, предупреждал, м? в голосе ректора скрежещет металл.
Лорд Грейвуд встряхивает Сетмита и поднимает того ещё выше, усиливая давление на ворот рубашки.
Даже мне в этот момент жутко. Потому что я понимаю одно его движение, и парню конец. Пуговицы рубашки Сетмита не выдерживают, отлетают в стороны.
Лёгким движением руки, без видимых усилий ректор отшвыривает Сетмита прочь, Крисп ударяется о стену и сползает вниз, постанывая и морщась:
Всё! Я больше не буду! Вы знаете моего отца! Не ссориться же нам из-за какой-то девки! Эта шлюха сама виновата, я ничего не сделал, это всё она, клянусь вам!
В комнате повисает напряжённая тишина. Слышно ржание пегасов за окном и смех адептов в коридоре.
Вы отчислены из Академии Стихий за недостойное поведение, адепт Крисп, обманчиво тихо произносит лорд Грейвуд, но в его голосе явственно слышится звенящая ярость. С этой минуты я для вас больше не ректор, а потому…
Морщусь и отворачиваюсь, когда кулак тёмного впечатывается в лицо бывшего адепта.
Тот стонет и хватается за челюсть. С ужасом смотрит на дрожащие кончики пальцев, которые испачканы тонкой струйкой крови, стекающей из уголка разбитой губы.
Всё происходящее недопустимо. Невозможно. Неприлично. И из-за меня.
Я всё расскажу отцу! хрипит Крисп, с ненавистью глядя снизу вверх на обидчика.
Разумеется, кивает тёмный ректор с издёвкой, сможете сделать это прямо сегодня. Потому что немедленно отправитесь в свою комнату и соберёте вещи. Молча. А если вздумаете открыть свой грязный рот в сторону леди Клири и всего, что здесь случилось, сейчас, сегодня или когда бы то ни было, я направлю материалы в тайную канцелярию и Императорский совет, тогда уже последствия для вас будут совсем другими. Вам всё понятно, Крисп?
Лорд Грейвуд пристально смотрит на Сетмита. Бывший адепт бледнеет и нехотя кивает. Судя по всему, перспектива, озвученная тёмным ректором, куда серьёзней простого отчисления.
Свободен, цедит лорд Грейвуд.
Сетмит, покачиваясь, поднимается на ноги. Наспех приводит в порядок одежду и молча ковыляет к двери. Пару секунд возится с замком, после чего выходит наружу. Дверь закрывается. Мы с тёмным ректором остаёмся наедине.
Я спускаю ноги с ужасной продавленной кровати, придерживая порванное чуть ли не до бедра платье. Гладкая шёлковая ткань скользит в пальцах, её трудно удерживать, но я упорно стараюсь. Ситуация хуже не придумаешь.
Конечно, он не поверит мне, поверит Сетмиту, как и в случае с поцелуем. Здесь вообще ситуация патовая, никаких сомнений в том, что вот-вот должно было произойти на этой мерзкой кровати. А уж хотела я того или нет кого волнует?
То, что Криспа отчислили с формулировкой «за недостойное поведение» ещё ничего не значит, не значит, что его обвинили, а меня оправдали. Адептам разного пола запрещено находиться наедине в комнате в стенах Академии, это всякий знает.
В том, что сейчас отчислят и меня, я даже не сомневаюсь.
Внутренне подбираюсь, готовлю себя к словам, которые вот-вот прозвучат. Начинаю вспоминать, где мой чемодан: под кроватью или на шкафу, куда я его в последний раз убирала? Форму нужно забрать из прачечной. Хотя можно и не забирать, зачем она мне теперь? Усмехаюсь мысленно.
Вздрагиваю, когда подбородка касается тёплая мужская рука. Мою голову приподнимают, осторожно и мягко, заставляя посмотреть в тёмно-карие глаза.
Лианда, между бровей знакомая складка, голос низкий и хриплый, он успел тебя обидеть?
Отвожу глаза и отчаянно мотаю головой, рассматривая серебристые пуговицы с эмблемой высшего тёмного на чёрном камзоле. Только сейчас до меня доходит: он что, не поверил Сетмиту?
Снова поднимаю голову, смотрю на него удивлённо и недоверчиво, пытаясь отыскать в ответном взгляде подтверждение своей догадке, и вижу там лишь безграничное тепло и беспокойство.
Я выпустила иголки, готовилась к обороне, а эта его реакция неожиданна! Чувствую, как нижняя губа начинает подрагивать:
Я не виновата, в носу начинает щипать, пространство плывёт из-за подступающих слёз, он силой затащил меня сюда.
Я знаю, знаю, мягко, но уверенно притягивает меня к себе на грудь, обнимает, укрывает, укутывает собой, терпко-пряным ароматом сандала, таким знакомым и приятным, таким родным уже.
Это неожиданное сочувствие и тепло обезоруживают, пробивают броню, которую я старательно выстроила. Переживания последних дней вдруг наваливаются разом, и внутреннюю плотину прорывает.
Я больше не сдерживаюсь. Плачу навзрыд, поливая слезами грубую ткань чёрного камзола, не обращая внимания, что серебристая пуговица царапает щёку. Плечи трясутся, меня всю трясёт.
Терпеть не могу истерики, но эту уже не остановить. И безграничное терпение высшего тёмного её только усиливает.
В ответ он смеётся, будто я рассказала отменную шутку:
Посадят? Меня? Это ты спятила, крошка! Из-за кого меня посадят? Из-за тебя?! Меня из-за тебя? Ты, вообще, знаешь, кто я? Я в родстве с императором, моё слово против выдумки малолетней пустышки и кому поверят? Мне!
Больной урод, шиплю с ненавистью, переворачиваясь с живота на спину и пятясь локтями к изголовью кровати подальше от него.
Это мне всегда в тебе нравилось, люблю диких кошечек, жадно облизывается он. Все вы, бедные пустышки, никто и звать никак, поначалу сопротивляетесь, а потом всем нравится.
Он пытается приблизиться, я отползаю ещё дальше назад.
У меня есть жених, конченый ты придурок! шиплю, отпинываясь, надеясь попасть этому гаду железной шпилькой по пакостливым рукам.
Пока что получается не очень.
И что? смеётся тот. Я ведь не замуж тебя зову! Просто поразвлечься. Давай, крошка, не артачься, подкину золотых потом, будешь довольна. Все были довольны!
И много их было? отвлекать его разговором, чтобы тянуть время, кажется единственным выходом.
Каждый год по свеженькой первокурснице.
Сетмит пытается схватить меня за лодыжку. Я отчаянно брыкаюсь, не прекращая попыток пробить ему руку шпилькой.
Его лицо раскраснелось, ноздри раздуваются, рот искажён в хищном оскале, длинные светлые волосы взлохматились и висят неряшливыми паклями, на лбу и висках выступили капельки пота, которым пахнет на всю комнату. Он отвратителен.
Если он прикоснётся, меня стошнит.
Наконец, мне удаётся изловчиться и как следует дать ему по запястью.
Горгонья срань! шипит он, растирая пострадавшую руку. Ах, ты, дрянь, сейчас ты у меня сейчас получишь!
Воспользовавшись заминкой, я соскакиваю с кровати, подбегаю к столу у окна и судорожно шарю по нему, заваленному учебниками, листами пергамента, карандашами и ручками, в поисках любого предмета для защиты.
Больше всего, кажется, подходит глобус. Хватаю его за увесистое основание и разворачиваюсь. Замахнуться не успеваю меня сносят с ног и валят на кровать.
Пару раз успеваю, как следует, приложить глобусом Сетмита по мерзкой роже, после чего мою руку вместе с ним больно ударяют об изголовье кровати. Я выпускаю своё оружие, но продолжаю отчаянно брыкаться, кусаться и царапаться, но всё бесполезно.
Силы оставляют меня, а вес тела старшекурсника вдавливает в затхлое малиновое покрывало.
Слышу треск рвущейся ткани, затем чувствую его руку у себя на бедре. Меня трясёт от омерзения.
Вся жизнь проносится перед глазами.
Лучше бы я умерла там внизу от взбесившейся тени!
Лучше бы я никогда не поступила в Академию!
Лучше бы я слушалась маму!
Всё, что угодно лучше, чем то, что случится сейчас! Жаль, назад уже не отыграть…
Силы кончаются, запястья обеих рук заведены за голову, их сдавливает мерзкая ручища Криспа.
Сдаться проще простого, и вместе с тем, сложнее всего, потому что как потом жить с этим гадким чувством, что ты боролась не на максимум?
Отворачиваюсь, чтобы не видеть его!
Стихии, ненавижу этого подонка, который думает, что ему всё позволено, как же я его НЕНАВИЖУ!
По моему плечу вдруг пробегает искра. Сетмит слишком занят вознёй со штанами, чтобы заметить это. Я же так ошарашена, что на мгновение прекращаю брыкаться, замираю. Моргаю часто-часто. Померещилось?
Насильник принимает это за моё решение сдаться.
Умная крошка, вот так, не глупи, меня заводит твоё сопротивление, но давай лучше по-хорошему, я ведь не изверг. Согласна?
Кажется, я схожу с ума, иначе как объяснить, что мне мерещится потрескивание теневой арки? Бред. Откуда ему здесь взяться? Галлюцинации…
Ммм, мычу неопределённо, стараясь выиграть время.
Сетмит ослабляет хватку, и это становится его ошибкой.
Почувствовав, что руки свободны, я резко перебрасываю их вперёд, цепляясь пальцами за его лицо.
ПОШЁЛ! ПРОЧЬ!
Через плечо проходит горячий импульс, концентрируясь в ладонях. Затем я чувствую вспышку. Сетмит вопит от боли, а в следующий миг его отбрасывает прочь.
Поначалу я теряю дар речи: это… что сейчас было? Это я сделала?!
Резко сажусь на кровати, и меня изнутри затапливает лавиной облегчения: лорд Грейвуд держит подонка Криспа за шкварник, словно приблудного щенка. Без малейшего усилия поднимает того в воздух.
Вокруг тёмного ректора клубится чёрная тьма. Такое чувство, что он способен убивать одним взглядом, и прямо сейчас его взгляд режет на тонкие ломтики Сетмита Криспа. Родственника Императора.
Судорожно одёргиваю платье, пытаясь прикрыть колени и сместить в сторону его разорванную часть.
Я… я всё объясню, хрипит Сетмит, хватаясь руками за пережатое рубашкой горло и смешно дёргая ногами. Она сама! Сама приставала!
Вот, гадёныш! Открываю было рот, чтобы возразить, но этого не требуется.
Я предупреждал вас не приближаться к этой адептке, предупреждал, м? в голосе ректора скрежещет металл.
Лорд Грейвуд встряхивает Сетмита и поднимает того ещё выше, усиливая давление на ворот рубашки.
Даже мне в этот момент жутко. Потому что я понимаю одно его движение, и парню конец. Пуговицы рубашки Сетмита не выдерживают, отлетают в стороны.
Лёгким движением руки, без видимых усилий ректор отшвыривает Сетмита прочь, Крисп ударяется о стену и сползает вниз, постанывая и морщась:
Всё! Я больше не буду! Вы знаете моего отца! Не ссориться же нам из-за какой-то девки! Эта шлюха сама виновата, я ничего не сделал, это всё она, клянусь вам!
В комнате повисает напряжённая тишина. Слышно ржание пегасов за окном и смех адептов в коридоре.
Вы отчислены из Академии Стихий за недостойное поведение, адепт Крисп, обманчиво тихо произносит лорд Грейвуд, но в его голосе явственно слышится звенящая ярость. С этой минуты я для вас больше не ректор, а потому…
Морщусь и отворачиваюсь, когда кулак тёмного впечатывается в лицо бывшего адепта.
Тот стонет и хватается за челюсть. С ужасом смотрит на дрожащие кончики пальцев, которые испачканы тонкой струйкой крови, стекающей из уголка разбитой губы.
Всё происходящее недопустимо. Невозможно. Неприлично. И из-за меня.
Я всё расскажу отцу! хрипит Крисп, с ненавистью глядя снизу вверх на обидчика.
Разумеется, кивает тёмный ректор с издёвкой, сможете сделать это прямо сегодня. Потому что немедленно отправитесь в свою комнату и соберёте вещи. Молча. А если вздумаете открыть свой грязный рот в сторону леди Клири и всего, что здесь случилось, сейчас, сегодня или когда бы то ни было, я направлю материалы в тайную канцелярию и Императорский совет, тогда уже последствия для вас будут совсем другими. Вам всё понятно, Крисп?
Лорд Грейвуд пристально смотрит на Сетмита. Бывший адепт бледнеет и нехотя кивает. Судя по всему, перспектива, озвученная тёмным ректором, куда серьёзней простого отчисления.
Свободен, цедит лорд Грейвуд.
Сетмит, покачиваясь, поднимается на ноги. Наспех приводит в порядок одежду и молча ковыляет к двери. Пару секунд возится с замком, после чего выходит наружу. Дверь закрывается. Мы с тёмным ректором остаёмся наедине.
Я спускаю ноги с ужасной продавленной кровати, придерживая порванное чуть ли не до бедра платье. Гладкая шёлковая ткань скользит в пальцах, её трудно удерживать, но я упорно стараюсь. Ситуация хуже не придумаешь.
Конечно, он не поверит мне, поверит Сетмиту, как и в случае с поцелуем. Здесь вообще ситуация патовая, никаких сомнений в том, что вот-вот должно было произойти на этой мерзкой кровати. А уж хотела я того или нет кого волнует?
То, что Криспа отчислили с формулировкой «за недостойное поведение» ещё ничего не значит, не значит, что его обвинили, а меня оправдали. Адептам разного пола запрещено находиться наедине в комнате в стенах Академии, это всякий знает.
В том, что сейчас отчислят и меня, я даже не сомневаюсь.
Внутренне подбираюсь, готовлю себя к словам, которые вот-вот прозвучат. Начинаю вспоминать, где мой чемодан: под кроватью или на шкафу, куда я его в последний раз убирала? Форму нужно забрать из прачечной. Хотя можно и не забирать, зачем она мне теперь? Усмехаюсь мысленно.
Вздрагиваю, когда подбородка касается тёплая мужская рука. Мою голову приподнимают, осторожно и мягко, заставляя посмотреть в тёмно-карие глаза.
Лианда, между бровей знакомая складка, голос низкий и хриплый, он успел тебя обидеть?
Отвожу глаза и отчаянно мотаю головой, рассматривая серебристые пуговицы с эмблемой высшего тёмного на чёрном камзоле. Только сейчас до меня доходит: он что, не поверил Сетмиту?
Снова поднимаю голову, смотрю на него удивлённо и недоверчиво, пытаясь отыскать в ответном взгляде подтверждение своей догадке, и вижу там лишь безграничное тепло и беспокойство.
Я выпустила иголки, готовилась к обороне, а эта его реакция неожиданна! Чувствую, как нижняя губа начинает подрагивать:
Я не виновата, в носу начинает щипать, пространство плывёт из-за подступающих слёз, он силой затащил меня сюда.
Я знаю, знаю, мягко, но уверенно притягивает меня к себе на грудь, обнимает, укрывает, укутывает собой, терпко-пряным ароматом сандала, таким знакомым и приятным, таким родным уже.
Это неожиданное сочувствие и тепло обезоруживают, пробивают броню, которую я старательно выстроила. Переживания последних дней вдруг наваливаются разом, и внутреннюю плотину прорывает.
Я больше не сдерживаюсь. Плачу навзрыд, поливая слезами грубую ткань чёрного камзола, не обращая внимания, что серебристая пуговица царапает щёку. Плечи трясутся, меня всю трясёт.
Терпеть не могу истерики, но эту уже не остановить. И безграничное терпение высшего тёмного её только усиливает.