Неверные шаги
Часть 46 из 58 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Свари кофе, а я тогда помою посуду, — говорит она, делая поползновение встать.
В ту же секунду звонит мобильник.
Карен вытирает пальцы о джинсы, выходит в переднюю, достает телефон из кармана куртки. Не глядя на дисплей, коротко отвечает, словно на другом конце линии ждет продавец телефонов:
— Эйкен.
— Это Брендон Коннор. Думаю, нам надо поговорить.
70
Так же явственно, как и прошлый раз, пахнет тмином, кухня такая же уютная, стол такой же заманчивый. Джанет и Брендон выглядят так же непринужденно, как и тогда, однако теперь на кухне явственно чувствуется напряжение. Карен видит, как они, расставляя на столе чашки и чайник, нервно переглядываются.
Зря она сюда поехала, надо было прямо по телефону объяснить, что полиция более не интересуется тем, что произошло в коммуне полвека назад. И сейчас она не тратит время на предисловия:
— Вы хотели о чем-то рассказать.
Еще один взгляд, будто они последний раз договариваются друг с другом. Потом Джанет кивает, предоставляя слово Брендону.
— Прошлый раз мы были с вами не вполне откровенны, — говорит он. — Но решили нарушить обещание и рассказать все, что знаем.
— Обещание? Кому вы его давали?
— Дисе. Она все эти годы молчала, вплоть до смерти Тумаса.
— Значит, вы все же поддерживали связь с Дисой Бринкманн.
Брендон кивает.
— Изредка, можно сказать. Но, конечно, поддерживали. Она была здесь минувшим летом. Тогда-то все и рассказала. Не могла больше держать это в себе, так она говорила.
Карен молча ждет, Брендон отпивает глоток чаю и словно бы обдумывает, с чего начать. Отставляет чашку, набирает в грудь воздуху и продолжает:
— Так вот, это случилось уже после того, как мы с Джанет уехали из усадьбы. Я просто перескажу, что мы услышали от Дисы. Больше нам ничего не известно.
Карен кивает.
— Как вы знаете, Диса была акушеркой, а Ингела уже в Луторпе снова забеременела. И Диса помогала ей, когда пришла пора родить. О больнице, понятно, речи не было, по многим причинам.
— По каким именно?
— Ну, отчасти вся коммуна считала, что рожать надо дома, естественно и без обезболивающих, которые могут повредить ребенку. К тому же мы были здесь посторонними, чужаками, корней на острове никто из нас не имел. Кроме Анны-Марии, но, поскольку она выросла в Швеции и никогда не видела своего деда, ее тоже считали приезжей. В общем, связей со здешними властями у нас не было, и, честно говоря, я не знаю, приняли бы Ингелу в больнице или нет, если бы они ее туда отвезли.
Приняли бы, думает Карен. Никто бы не отказался принять роженицу, даже в те времена. Вслух она говорит:
— В таком случае Диса, верно, принимала роды и у Анны-Марии? Сюзанна родилась в апреле семьдесят первого, они вынашивали детей примерно в одно время?
— Анна-Мария никогда не была беременна, — говорит Брендон. — Сюзанна — дочка Ингелы.
С тяжелым вздохом он откидывается на спинку стула и жестом просит Джанет продолжить. Она ласково проводит рукой по щеке мужа, облокачивается о стол.
— Мы ведь знали, что Пер и Анна-Мария не могут иметь детей. В Швеции у нее случилось несколько выкидышей, последний едва не стоил ей жизни. Это была одна из причин, по которой они перебрались сюда; попытка начать сначала, найти общность, в центре которой не семейная ячейка.
Джанет тянется к банке с медом, зачерпывает полную ложку, смотрит, как мед змейкой стекает в чашку. Карен от чая отказалась, сказала себе, что визит затягивать нельзя. Теперь она понимает, что сделала ошибку. Опять.
— И на первых порах все складывалось удачно, — продолжает Джанет. — Анна-Мария была второй матерью и для Метты, дочки Дисы, и для мальчишек Тумаса и Ингелы, но явно страдала от того, что дети не ее собственные.
Джанет умолкает, пьет чай.
— По иронии судьбы, из всех нас именно Анна-Мария, если не считать Дису, очень любила детей. По правде говоря, она куда больше занималась мальчиками, чем сама Ингела, играла с ними, утешала, вставала к ним по ночам. Ингела рожала и кормила, но и только. Обо всем прочем заботился Тумас, а помогала ему Анна-Мария.
— И тут Ингела опять забеременела, — говорит Карен. — А у Анны-Марии детей по-прежнему нет. Оттого и депрессия.
— Боюсь, не только от этого. — Словно в поисках поддержки, Джанет бросает быстрый взгляд на мужа. Но Брендон неотрывно смотрит на стол. Джанет вздыхает и безнадежно разводит руками. — На сей раз отцом был Пер.
Карен чувствует, как внутри что-то переворачивается и на нее накатывает дурнота. Сердце щемит печаль о детях, которым не дано родиться, о детях, которые родятся на свет нежеланными, о чужих детях. И о детях, которые умирают. Детях желанных и любимых, но внезапно отнятых. Одни совершенно естественно заводят детей, одного за другим, и ничуть не удивляются такому дару. А другие этого лишены.
Анне-Марии пришлось не только осознать, что муж изменил ей. Он ждал ребенка от другой женщины. Она горюет, что не в состоянии забеременеть, а ее муж станет отцом. И все произошло прямо у нее на глазах, там, где, как ей казалось, она нашла спокойный приют.
— Продолжайте, — без всякого выражения говорит Карен.
Джанет косится на гостью, подвигает ей чайник и пустую чашку, продолжает:
— Как я уже говорила, мы уехали из усадьбы как раз перед тем, как Ингеле пришло время родить, и только пересказываем то, что прошлым летом узнали от Дисы. Раньше мы тоже ничего не знали, она ни слова не говорила, пока Тумас был жив.
Карен кивает:
— Значит, Ингела оставила Сюзанну у Пера, когда они вернулись в Швецию? Он ведь был ее отцом, так что, пожалуй, особо удивляться не приходится.
Я бы скорее руку дала на отсечение, чем оставила своего ребенка, думает она.
— Они оставили одну девочку. Вторую она и Тумас забрали с собой, в Швецию.
71
На кухне повисает тишина. Двое детишек. Не один. И все же Карен потрясена не тем, что у Сюзанны была сестра. Она отчаянно пытается отыскать логику в услышанном от Джанет. Разделить двоих детей, одного оставить, второго отдать. Сделать выбор.
— Судя по всему, им пришлось срочно уехать, — говорит Джанет. — Один ребенок был с самого начала очень слаб и требовал больше ухода, чем могла обеспечить Диса. Ингела вконец изнемогла, ей было не до детей. Они тщетно пытались заставить ее кормить малышей, ничего не получалось, слабенькая девочка все больше теряла в весе, хотя они пытались давать ей искусственные смеси. И в конце концов было решено уехать в Швецию. Думаю, все решилось за считаные дни.
— Уехать без Сюзанны?
Джанет кивает.
— Без Сюзанны. Или Мелоди, как они тогда ее называли. Мелоди и Хэппи.
Умоляющим взглядом Джанет просит мужа продолжить. Обоим явно нелегко обманывать доверие Дисы. А то, что Карен полицейская, делает ситуацию для стариков-хиппи еще более тяжкой. Она ободряюще кивает Брендону, и он продолжает, нехотя, но решительно:
— Они не имели здесь разрешения на проживание, так что лучше всего было уехать домой, в Швецию. Вероятно, сначала рассчитывали вернуться сюда, как только девочке будет обеспечен уход и она окрепнет.
— Но так и не вернулись?
— В Швеции они, кажется, вступили в какую-то религиозную секту. Что-то квазииндуистское, по-моему. Тумас очень скоро порвал с этой дребеденью, а Ингела осталась. По словам Дисы, после родов у нее развился вроде как психоз, но я думаю, там были и другие проблемы.
— Наркотики?
Брендон смеется.
— Ну, травку и гашиш мы все курили, только вот Ингела… как бы это сказать… была здорово не от мира сего. Впрочем, и мы тоже, в определенном смысле, по крайней мере делали вид. Для нас это была осознанная борьба с условностями, однако в ее случае. ну, то есть она как бы играла сама по себе. В общем, Ингела отправилась с этой сектой в Индию и мальчиков забрала с собой. Диса говорила, Тумас целый год потратил, пытаясь отыскать их, но в конце концов махнул рукой. Запер эту часть своей жизни на замок. Да он и прав-то никаких фактически не имел, дети были не его.
— А чьи же?
— Кто бы знал. В ранней юности Тумас с Ингелой несколько лет жили вместе, но после на несколько лет расстались. Вот тогда-то у нее родился сначала Орьян, а потом Лав. И о том, кто их отец, мы вообще не говорили. Тумас и Ингела, кстати, поженились аккурат перед тем, как мы перебрались в коммуну, а нам тогда в голову не приходило интересоваться, усыновил он мальчиков или нет.
— Вы говорите, она взяла с собой мальчиков. А девочка? Хэппи?
— Ее она оставила у Тумаса.
Карен чувствует, как лицо вспыхивает от злости. Ингела бросила сперва одну девочку, а потом и вторую. Однако по сравнению с братьями обе, пожалуй, вытянули счастливый билет. Выжил ли кто-нибудь из мальчиков, подрастая в религиозной секте в Индии, с матерью, которая помешалась от наркоты?
А девочки, о которых, конечно, заботились, никогда не знали материнской любви. Мелоди и Хэппи, думает Карен. Какая жуткая ирония.
— В конце концов Тумас переименовал Хэппи в Энн, — говорит Джанет, будто читая мысли Карен. — После отъезда Ингелы он совершенно переменился. Взялся за дело и возглавил отцовскую фирму. На бумаге он считался отцом Энн, ведь они с Ингелой были женаты и девочка родилась в браке. Не знаю, расторг ли он этот брак и жива ли сейчас Ингела… во всяком случае, он никогда больше о ней не слышал.
Энн, думает Карен. Наверняка это она. Карен сдерживается, хотя ей хочется поторопить рассказ, перейти к тому времени, когда Хэппи, выросшая под именем Энн Экман, сменила фамилию на Кросби.
— Значит, Тумас второй раз не женился? — спрашивает она.
— Нет, очевидно, нет. Они с Дисой в течение нескольких лет порой перезванивались и встречались, и она не раз уговаривала его рассказать Энн, что у нее есть единоутробные братья и сестра-близнец, но он ни в какую не соглашался. Все это, мол, законченная глава, а Энн он сказал, что ее мама умерла. Диса держала слово и молчала, вот такая она.
— К тому же она понимала, что, если начнет копаться во всем этом, создаст проблемы Перу и Анне-Марии, — вставляет Джанет.
Не копайся, думает Карен. Не раскачивай лодку. Пусть былое порастет быльем. Да уж, едва ли успешному бизнесмену Тумасу Экману пошло бы на пользу, если бы всплыла эта история. Вдобавок он рисковал остаться без Энн. Пожалуй, Перу и Анне-Марии Линдгрен это бы тоже на пользу не пошло. Репутация у них в Лангевике и так была не ахти, а если бы выяснилось, что Сюзанна — плод романа между Пером и одной из женщин в коммуне, они бы вряд ли смогли здесь остаться.
— Значит, Диса все эти годы молчала?