Неуправляемый мужчина

— Русские?

— Да. Я все еще не пользуюсь у них популярностью. И есть еще одна причина, по которой Арло и Хай проявляют к тебе уважение. Они любят деньги, но они также любят адреналин. Опасность — это наркотик, они подсели на него. Они — последние из братьев, пытающиеся вернуть все как было. У них имеются связи с русскими, удерживая этот путь открытым, если меня не будет. Но они не ожидали, что русские схватят кого-то, связанного с «Хаосом». Русским ты была не нужна, они понятия не имели, кто ты. Тем не менее, подобное дерьмо не проходит с «Хаосом». Сопутствующий ущерб, независимо от того, как он произошел, с «Хаосом» недопустим. Дети, женщины, не только женщины, с которыми байкеры живут ни один год, с тобой управляющей гаражом, русские переступили черту, и эта черта не нарисована на песке, детка. Не с «Хаосом». Эта черта закреплена бетоном.

Это было приятно узнать.

— Хорошо, — тихо сказала я.

— Итак, Арло и Хай на борту, и после того, как все закончится, куда это приведет нас, я понятия не имею. Может то, что русские похитили тебя и Лэни, не отступили после этого дерьма, не признали свою ошибку, не послали своих парней принести нам извинения, смогло послужить для них сигналом к пробуждению, насколько без тормозов русские. Ты наша, и тебе никто не имеет права угрожать. Лэни не имеет никакого отношения к дерьму Белова, ей тоже. Это значит, что у этих ублюдков нет чести, раз они играют в игры с женщинами. Это серьезное дело, у Арло и Хая есть женщины, у Хая дети. После того, как мы уберем этот беспорядок, не знаю, что они выберут. Но знаю одно, что наркотики забрали мою сестру, я впахивал изо всех сил, чтобы вернуть своих братьев туда, где мы сейчас есть, жить свободно, при этом оставаясь свободными, не делая глупого, опасного, чертового дерьма, которое может привести наши задницы в тюрьму или, что еще хуже, в гроб, мой клуб никоим образом не будет связан с наркотой, или я не буду управлять таким клубом.

— Значит, вы... не делаете ничего противозаконного?

Он не сводил с меня глаз.

— Я этого не говорил, — тихо произнес он.

Тэк снова перекатился, так что я оказалась внизу, а он нависал надо мной.

О боже.

Затем он стал объяснять, более тихо, более мягко, я поняла, что меня ожидает впереди.

— Мы делаем то, что обязаны делать, чтобы защитить свое, то, что принадлежит нам, и то, как мы это защищаем, может быть осуждено законом. Например, двадцатитрехлетний ублюдок теперь дважды подумает, прежде чем подкатить к другой шестнадцатилетней девочке, и определенно больше никогда не поднимет руку на девушку. И дышит он сейчас совсем не легко, с болью, усваивая тот урок, когда ты шлепала его по щекам. И дышит он так и усваивает этот урок потому, что как только ты ушла, мы с ребятами закончили твою работу.

Я так и подумала, что они далеко не ушли от моих уроков, которые я хотела преподать этому ублюдку, но проделали все, скорее всего, более жестко, поэтому молча кивнула.

Тэк продолжал:

— Мы также делаем то, что хотим, наслаждаясь жизнью, и ты видела, это может включать в себя такое дерьмо, как курение травки. У нас имеются проблемы с другими клубами и в мире вообще, тогда мы заключаем сделки, но дерьмо может обернуться не лучшей стороной. Но пять миль по периметру вокруг любого магазина «Прокатись» свободны от наркотиков и проституток. Это закон, если на нашей территории появляется дилер или сука, мы не вызываем полицию, сами принимаем меры, чтобы их убрать с нашей территории.

О боже.

Тэк продолжил.

— Но бухкниги у «Прокатись» чистые, а это значит — имеют репутацию. Мы не перевозим наркоту. Не продаем это дерьмо. Мы не продаем «п*зды». Не продаем оружие. Мы делаем автомобили и продаем автозапчасти.

— Продаем «п*зды»?! — Пискнула я, и Тэк, не отводя взгляда, ответил:

— Ага, я же говорил тебе, что клуб шел по темной дорожке, увязнув во многом.

Срань господня!

— Итак, э-э... теперь вы не перевозчики наркотиков, не сутенеры и не торговцы оружием, а механики, адские байкеры и что-то вроде друганов?

— Ага.

— И ты занимался всем этим, — прошептала я, Тэк продолжал смотреть мне прямо в глаза.

— Да.

— Лично ты, — уточнила я.

— Да, я, — тут же ответил он.

О боже.

— Детка, моя цель был «Прокатись» и «Гараж». Это не значит, что я мог остаться в стороне, не втягиваясь в это дерьмо. Втянулся. И как брат, я внес свою лепту. И это заняло чертовски много времени, но я сделал все, что мог, чтобы вытащить нас всех.

— Хорошо, — тихо произнесла я. — Так вот почему ты мне говорил «позже»? Потому что ты не горел желанием делиться со мной всеми этими вещами?

— Ага, поэтому, — подтвердил он.

Я втянула воздух носом.

Прежде чем успела осознать хоть что-то из того, что он рассказал, не говоря уже о том, чтобы внутренне смириться с этим, Тэк заявил:

— Любовь и искупление

Моя голова откинулась на подушку.

— Что?

— Тот фильм, который ты заставила меня посмотреть у тебя дома, когда я пришел первый раз. Любовь и искупление. Ты сказала: «Самые прекрасные истории труднее всего воспринимать». Ты сама это сказала, Рыжая. Тогда. И я знал, если ты понимаешь этот фильм, то позже, когда я поделюсь с тобой своим дерьмом, ты поймешь меня. Я никогда не считал свою историю жизни красивой. Думал, что кругом одно дерьмо. Но ты произнесла эти слова, и когда ты их сказала, я вдруг понял — моя жизнь еще не закончена, если я смогу сохранить свой клуб и найти милую, дерзкую женщину, которая будет у меня за спиной, поддерживая меня, а не таща вниз, подумал, что в конце концов, найду свой путь к красоте. И найду отпущение грехов, потому что буду знать, что я заслужил любовь такой женщины, женщины, которая так много для меня значит, для которой важна любовь, что мне потребуются годы, чтобы как следует ее узнать и покорить ее сердце, и это будет для меня настоящей наградой.

О боже.


ОМойБог!

ОБожеМой!

Он только что сказал это?

Он. Только. Что. Сказал. Это?

— И ты сказала мне, — продолжал Тэк, приблизив лицо, — что у меня есть, что мне искуплять, когда я впервые встретил тебя.

— Я..

— Ага, я подсел на это дерьмо, я участвовал в нем, я делал то, что делал, был верен своим братьям, как и обещал им, и я вытащил себя и свой клуб из этого ада. Я вытащил, но это не стерло моих грехов, которые мы совершили. Ты — мое отпущение грехов.

О.

Мой.

Бог.

Неужели он только что это сказал?

— Тэк…

— И ни за что бл*дь я не ввяжусь в тупую ссору со своей женщиной после пары часов, когда узнал, что какой-то мудак поднял руку на мою дочь, справедливо потеряв все свое дерьмо, а потом буду наблюдать, как женщина, которую я столько времени ждал, выходит за мою дверь.

Боже.

Он именно это и сказал. Все сказал.

— Тэк, милый, я...

— Я разозлился, детка, пережди или дай мне остыть, — заявил он.

— Но…

— Я говорю глупости, когда злюсь, например, что ты не имеешь права голоса с моими детьми, но ты практически живешь с ними и определенно являешься неотъемлемой частью моей жизни.

— Ну, я…

— Если хочешь что-то сказать, выскажись. Ты злишься, не держи в себе, а скажи. Если ты не согласна со мной, поделись своим мнением. Но ты никогда не должна меня бояться и никогда не должна нас бросать.

Я захлопнула рот.

Тэк ждал.

Я держала рот закрытым.

Тэк спросил, подождав еще пару минут.

— Я ясно выразился?

— В основном, да, — ответила я.

Он тут же прищурился.

— Что тут непонятного?

— Реки крови.

Его голова дернулась, и он спросил:

— Что?

— Русская мафия.

Он тут же отрицательно покачал головой.

— Нет.

Что он имел в виду под словом «нет»?

— Нет?! — Переспросила я.