Несостоявшийся граф

– Конечно.

– Именно это я и хотел бы обсудить.

– Папенька, – не выдержал уставший от словесных кружев Будищев. – Скажите прямо, что вам нужно?

– Мне? – возмутился граф. – Мне давно ничего не нужно, то есть почти ничего, но это не важно. Разговор про вас!

– В каком смысле?

– В прямом! Вы знаете, как наградили за такое же деяние Осипа Комиссарова?

– В общих чертах. А что?

– Да то, что он не имел и половины ваших заслуг перед государем и отечеством. И уж во всяком случае, не принадлежал к такому древнему и славному роду, как наш!

– Боюсь, что не совсем вас понял.

– Да что тут понимать! – рассердился Блудов. – Ведь очевидно же, что за одно и то же людей из разных слоев общества могут наградить совершенно по-разному. Там, где мужику довольно полтины на водку, армейский офицер может получить очередной чин, а гвардеец титул!

– Кажется, титул мне обещали вы?

– Да! Но если бы он у вас уже был, ваша награда стала бы неизмеримо выше. Вы меня понимаете?

– И в чем проблема? Признайте меня и дело с концом.

– О, за этим задержки не будет, просто…

– Что просто?

– Вы, кажется, мне тоже кое-что должны.

– Напомните, что именно?

– Э-э…

– Выплатить долги и назначить ежегодное содержание?

– Да!

– Видите ли, папаша, – криво усмехнулся Будищев. – Дело в том, что со времени нашего последнего разговора обстоятельства немножечко так изменились. Баронесса Штиглиц ясно дала понять, что не желает меня видеть, а потому титул мне как бы не очень теперь и нужен. Во всяком случае, не настолько, чтобы заплатить за него сто тысяч.

– Я прекрасно осведомлен о ваших затруднениях, – поджал губы граф. – И именно поэтому поспешил прийти на помощь. Вы можете попросить у его величества аренду[61], с тем, чтобы иметь возможность достойно содержать себя…

Граф Вадим Дмитриевич все говорил и говорил, а в глазах его, до того тусклых и блеклых, вдруг появился блеск, руки иногда подрагивали от возбуждения, как будто это он должен получить имение и таким образом поправить свои дела. Судя по всему, чиновник для особых поручений при министре иностранных дел сумел что-то разнюхать о предстоящих наградах и страстно желал запустить в этот щедрый поток свои цепкие лапки.

– Один вопрос, а при чем тут вы? – резко прервал его внезапно почувствовавший отвращение Будищев.

– Что?!

– Да так, ничего. Просто пока я был нижним чином, вы про меня и слышать не хотели. Когда я едва не стал зятем барона Штиглица, вы сразу сменили гнев на милость. Теперь же вы, ваше сиятельство, готовы бегать за мной по пятам и уговаривать принять наследство и имя.

– Что за намеки вы себе позволяете? – оскорбленно воскликнул Блудов.

– Да какие уж тут намеки, – криво усмехнулся Дмитрий. – Все как раз предельно конкретно.

– Вы… вы… вы – наглец, милостивый государь! Да какое там, ты – мужик! Деревенщина! Байстрюк! Грязный и необразованный! Да-с! Которому волей судьбы выдалась редчайшая возможность приподняться над своим жалким существованием, но так и не сумевшему оценить подобную удачу!

Возмущенный до глубины души Вадим Дмитриевич продолжал сыпать оскорбления, иногда притоптывая в такт очередному выкрику ногой. Наконец, он выдохся и сверлил ненавистного бастарда взглядом исподлобья.

– Вы закончили? – равнодушно осведомился Будищев и, не дождавшись ответа, пошел прочь.

«Может, не надо было так резко?» – мелькнула у него запоздалая мысль. Люсия, как оказалось, барышня немного взбалмошная. Позлится-позлится да и перестанет. Тогда, глядишь, и барон Штиглиц сменит гнев на милость, и снова встанет вопрос о титуле.

– Да ну их на хрен! – внезапно вспылил он. – Я что, комнатная собачка, чтобы меня туда-сюда дергать?

Настроение было испорчено напрочь, и долго копившееся в душе раздражение вылезло, наконец, наружу. В какой-то мере Блудов был прав, Дмитрий не принадлежал к высшему обществу и вряд ли смог когда-нибудь стать его членом. Как бы он ни старался, всегда находился кто-то, готовый щелкнуть его по носу, мол, знай свое место. И лишь среди простых людей вроде Стеши или Федора он чувствовал себя своим. Только не принимали его таким, каким он был. И волей-неволей в голове возник вопрос: «в тех ли я стреляю?»

– Ваше благородие, к вам опять пришли! – отвлек его от мрачных мыслей стражник.

– Вот, блин, просто день посещений какой-то! – чертыхнулся подпоручик. – Кого еще черт принес?

– Не могу знать.


– Тьфу ты, пропасть!

Гостем, которого принес нечистый, оказался чем-то озабоченный Шматов. Участие в спасении царя сильно преобразило старого приятеля. Он приоделся, старался держаться с достоинством и даже стал как будто выше ростом. Впрочем, обычно надолго его не хватало, и, сбросив маску «спасителя отечества», он снова становился тем Федей, которого все знали и любили.

– Какие люди и без охраны! – с усмешкой поприветствовал однополчанина Дмитрий. – Неужто надумал в царскую стражу вступить?

– Поступить, конечно, можно, – важно кивнул головой отставной ефрейтор, отчего с головы едва не слетела купленная по случаю каракулевая господская шапка.

– Так за чем же дело встало?

Это было для них чем-то вроде игры. Едва Будищев стал заместителем начальника охраны, он позвал за собой Федора, и тот не сомневался ни минуты, хотя, немного пообтесавшись в столице, уже знал, что жалованье в тридцать шесть рублей вовсе не так велико, как могло показаться в его родной деревне. В мечтах он уже видел себя в блестящем мундире с крестом и медалями, рядом с царем, но как оказалось, у старого боевого товарища были свои мысли на этот счет. Дмитрий хотел, чтобы Федя стал не просто стражником, а чем-то вроде агента в штатском, который будет работать в толпе. Благо тот имел для этого самую подходящую невыразительную и оттого незапоминающуюся внешность.

Но тут, что называется, нашла коса на камень!

«В шпики не пойду», – заявил как отрезал Шматов, и они впервые за все время знакомства едва не поссорились.

– Обдумать надоть, – со значением в голосе заметил Федор, – если бы хотя в кучера, так мы бы даже не сумлевались!

– Ну-ну, – усмехнулся подпоручик, критически поглядев на приятеля, – думай, голова, шапку куплю.

Попасть в царские конюшни было делом откровенно гиблым. И конюхи, и форейторы, не говоря уж о кучерах, служили там поколениями и чужаков в свою среду не принимали. Да и то сказать, ну какой из Шматова водитель царской кобылы? Ни виду, ни осанки… так, смех один.

– Человек от Щербатого приходил, – шепнул товарищу Федя, убедившись, что рядом никого нет.

– Что хотел? – равнодушно отозвался Дмитрий.

– Сказал, будто девку эту нашли, как ее, Искру, что ли?

– Одну?

– Нет, с мастеровым.

– С Максимом?

– Я им в пачпорт не глядел, но, видать, с ним.

– Где?!

– Точный адрес не сказал, но вроде на какой-то чухонской мызе под Питером. Видать, еще денег за наводку хотят, ироды!

На лицо Будищева набежала тень. Он ничего не забыл и никого не простил, разве что бешеная ярость немного поутихла, уступив место холодной злости. Даже смерть Ипполита не утолила жажды мести в его сердце. К тому же он не привык бросать дело на полпути. Но теперь он был на службе, которая отнимала слишком много времени, и не мог располагать собой, как раньше.

– Граф, я тут подумал, – нерешительно заметил Шматов, по-своему истолковавший его молчание. – Может, хватит кровушку проливать? Все-таки грех это. Не попались сразу, да и пес с ними!

– Это вряд ли, – глухо проронил Дмитрий.

– Как скажешь, – не стал спорить боевой товарищ. – Тогда встречаемся вечером в трактире?

– Знаешь что, брат, – неожиданно заявил Будищев. – И впрямь не твоя это война. Не ходи со мной, я сам справлюсь.

– Думаешь?

– А ты сомневаешься?

– Да нет, – пожал плечами приятель, после чего, нерешительно помявшись, спросил: – Коли так, я пойду?

– Ступай.





* * *


По утрам в трактирах обычно тихо. Гулявшие всю ночь купчики вместе с присосавшимися к ним профессиональными прихлебателями уже угомонились и лежат в разнообразных позах там, где их сморило. Разошедшиеся по своим конуркам половые с мальчиками тоже досматривают последние сны, перед тем как их поднимут. Полы еще не метены, посуда не мыта, да и столы толком не убраны.

Рыжий кот с подранным ухом, обычно отирающийся рядом с кухней, пробрался в отдельный кабинет и, пользуясь случаем, вгрызся зубами в почти нетронутую клиентами баранью ногу. Рядом умопомрачительно пахнет недоеденное фрикасе, чуть дальше уже подсохшие ломтики балыка и миска заливной рыбы, и Васька едва слышно урчит от ярости, поскольку понимает, что сожрать все это в одну харю ему не удастся.

На диване живописно раскинулись Тихон Щербатый и его неизменная спутница Лаура. Оба помятые и расхристанные, оттого что ночью им захотелось близости. Правда, у женщины под глазом уже наливается ядовитой синевой фингал, так что, вполне возможно, любовный экстаз был только у одного из них. Вторую пришлось уговаривать.

Вор почивал совершенно спокойно, всем своим видом опровергая распространенное заблуждение, будто для крепкого сна необходима чистая совесть. Зато его подруге явно неудобно, и она время от времени тревожно ворочалась, нервируя этим кота. Наконец, Василий, дернув еще целым ухом, пришел к выводу, что добычу следует перепрятать. Вцепившись зубами в мякоть, он сделал попытку стащить добытое непосильными трудами со стола и, как и следовало ожидать, перевернул сиротливо стоящий почти пустой графинчик. Тот, разумеется, громко звякнув, грохнулся на стол, заставив рыжего разбойника замереть от испуга.

– Что? – открыла глаза проститутка и резко поднялась со своего ложа. – Кто здесь?