Несостоявшийся граф

– Непредвиденные обстоятельства, – нервно дернула головой Искра.

– Какие именно?

– Там был Будищев, – не поднимая головы, проронил Максим.

– Кто?

– Ну, этот, что прежде жил с Гедвигой.

– Гальванер?

– Берите выше. Он участвовал в Текинском походе и выслужил офицерский чин.

– И что?

– Когда вокруг стали греметь взрывы, он достал револьвер и начал стрелять. В Николая, а точнее в его бомбу попал он.

– Негодяй! Однако, как это случилось, он ведь, кажется, не знал никого из наших, кроме вас с Искрой?

– Я не знаю, – нервно пожала плечами барышня. – Помните, Гедвига говорила нам, что у него чутье, как у зверя?

– Давно пора затравить этого зверя! – рубанул ладонью воздух Аркадий.

– Если он раньше не затравит нас.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Крашенинников.

– Помните мальчика, раненного при взрыве первой бомбы?

– Который оказался вашим учеником? Прискорбный случай. Но, к несчастью, на пути к свободе нельзя обойтись без жертв…

– Это был воспитанник нашего стрелка!

– Что?

– Да Семка это, – снова подал голос Максим. – Помните, Будищев тогда за ученика заступился, да так, что в участок угодил? Вот это он и есть!

– И вы полагаете, он станет мстить?

– Уверена.

– И что с того? – пожал плечами Аркадий, которому были неприятны воспоминания об этом инциденте. – Мы сознательно выбрали свой путь, и если суждено угодить в руки жандармов, мы должны и на фарсе, который защитники царизма называют судом, возвысить свой голос в защиту народа…

– Да замолчите, наконец! – устала от его велеречивости Искра. – Вы что же, всерьез думаете, что самая большая угроза исходит от жандармов? Ошибаетесь, им мы нужны живыми хотя бы для суда, а вот Будищеву нет!

– Думаю, вы склонны преувеличивать опасность, – поджал губы Крашенинников. – У нас нет времени прятаться. Надо немедля нанести решительный удар, и тогда защитникам царя станет не до репрессий.





* * *


Большая Морская улица в Петербурге издавна слыла одной из самых фешенебельных в Петербурге, а потому неудивительно, что именно там снимался дом для министра внутренних дел графа Лорис-Меликова, которого за глаза часто называли «вице-императором».

Будучи занят службой, он всегда возвращался домой очень поздно, можно даже сказать утром следующего дня. Первое марта 1881 года не было исключением. Шел третий час ночи, когда карета министра остановилась перед особняком Карамзина[42]. Обходившийся, несмотря на разгул террора в стране, практически без охраны, граф уже отпустил экипаж, когда к нему подошел какой-то человек, одетый в овчинный тулуп и мохнатую шапку. Лорис-Меликов подумал было, что это проситель, пока не признал в нежданном посетителе Будищева.

– Что за маскарад? – удивился он.

– Нам нужно поговорить, Михаил Тариэлович!

– Но теперь ночь. Отчего бы вам не прийти ко мне завтра? Я распоряжусь, чтобы вас пустили…

– Если я приду в министерство, то через полчаса об этом будет знать каждая собака, а мне это не нужно.

– По всей вероятности, вы правы, но к чему подобная таинственность?

– Сейчас я вам все объясню. Но… может, не здесь?

– Что же, проходите, – пожал плечами министр.

Вышколенный швейцар, если и удивился странному спутнику министра, то не подал вида, а когда камердинер принял позаимствованную у Шматова шубу, Дмитрий остался в более привычном для себя мундире флотского подпоручика.


– Так гораздо лучше, – с улыбкой прокомментировал его превращение генерал. – Не угодно ли вина?

– Лучше водки, – поежился незваный гость. – Холодно на улице.

– Как угодно, – кивнул хозяин и сказал несколько слов по-армянски слуге.

Тот тут же исчез, чтобы через минуту появиться с серебряным подносом, на котором стояли два бокала с жидкостью. Одна была прозрачна как слеза, а вторая отсвечивала благородным рубином. Граф взял в руки вино и хотел было уже провозгласить что-нибудь приличествующее моменту, но в этот момент заметил, как изрядно продрогший Будищев одним махом проглотил содержимое своего бокала.

– Ваше здоровье! – нашелся министр.

– Благодарю, ваше высокопревосходительство!

– Ну, полно, мы ведь не на службе.

– Как скажете.

– Итак, о чем вы хотели поговорить? Насколько я осведомлен, мое распоряжение по освобождению вашей воспитанницы исполнено в точности.

– Это так, но…

– Но?

– Михаил Тариэлович, как вы полагаете, если бы сегодняшнее, точнее уже вчерашнее покушение увенчалось успехом, что случилось со всеми нами?

– Нами?!

– Да. С вами. Со мной. С другими людьми.

– К чему вы клоните?

– Новый император оставит вас министром?

– Нет, – нехотя признал граф.

– А что будет с предложенными вами реформами?

Лорис-Меликов дернулся, будто от удара, потом отставил в сторону свой бокал и пристально посмотрел на продолжавшего говорить Будищева.

– Судя по настроениям, царящим в окружении цесаревича, все, за что вы боролись эти годы, пойдет насмарку, так?

– Так, – еще больше помрачнел хозяин дома.

– И все это по вине нескольких утырков, ничего не знающих и не умеющих, но готовых ради своих гребаных идей убивать направо и налево?

– Пожалуй, вы верно сформулировали.

– Я могу вам помочь.

– Каким образом?

– Точно так же, как я спас императора, – усмехнулся Будищев и, видя, что министр его не понял, пояснил: – С помощью револьвера.

– Постойте, – изумился подобной непосредственности граф. – Я не ослышался, вы предлагаете бессудную расправу?

– Да.

– Нет. Я не могу на это пойти! Если вам известно, где скрываются заговорщики, то ваш долг сообщить мне об этом. Я немедля пошлю туда жандармов, их арестуют и осудят, как это и должно быть в цивилизованном европейском государстве!

– Видите ли, Михаил Тариэлович, – помялся Дмитрий. – Я еще не знаю, где они.

– Тогда о чем мы разговариваем?

– Но могу узнать.

– И как же?

– С помощью одной женщины, которая сидит в Петропавловской крепости.

– Вы, верно, о некоей Гесе Барнес, выдававшей себя за Гедвигу Берг? – проявил осведомленность министр.

– Верно.

– Насколько мне известно, она отказалась сотрудничать со следствием.