Неподходящее занятие для женщины[= Неженское дело]

Вот наконец и сам дом – солидное викторианское сооружение из красного кирпича, виднеющееся через распахнутые деревянные ворота. Непонятно, зачем было возводить такой ужасающе уродливый домище, тем более здесь, в сельской глуши. Возможно, раньше на его месте стояло что-то более удобоваримое. Корделия оставила машину на траве, на некотором удалении от ворот, и направилась к дому пешком. Сад был вполне под стать дому – совершенно лишен индивидуальности и содержался в порядке, близком к чрезмерному. Даже на бордюрных камнях с равными промежутками кто-то высадил цветы, казавшиеся неуместными наростами. На лужайке красовались две четырехугольные клумбы с красными розовыми кустами, обрамленные бурачком и лобелией. Все это напоминало патриотические поползновения содержателей общественного парка. Не хватало только флагштока.

Распахнутая дверь открывала вид в сумрачный холл. Корделия уже собиралась надавить кнопку звонка, когда из-за угла появилась женщина, толкающая перед собой тачку с саженцами. Несмотря на теплую погоду, на ней были тяжелые башмаки, свитер и длинная твидовая юбка. Голова женщины обмотана шарфом. Увидев Корделию, она выронила ручки и сказала:

– Доброе утро. Вы, наверное, насчет церковной распродажи?

– Нет, не насчет распродажи. Я от сэра Рональда Келлендера. Речь о его сыне.

– Хотите забрать его вещи? Мы все ждали, когда сэр Рональд за ними пришлет. Они по-прежнему в коттедже. Мы не заходили туда после того, как умер Марк. Мы звали его просто Марк. Он так и не сказал нам, из какой он семьи, и напрасно.

– Я приехала не за вещами. Я хотела бы поговорить с вами о самом Марке. Сэр Рональд поручил мне разобраться, почему его сын покончил с собой. Меня зовут Корделия Грей.

Новость озадачила миссис Маркленд, но не сбила с толку. Она несколько раз глуповато мигнула и снова ухватилась за ручки своей колесницы, словно ища опоры.

– Корделия Грей? Мы раньше с вами не встречались, кажется? Корделия Грей… Вам лучше пройти в гостиную и поговорить с моим братом и невесткой.

Бросив тачку посреди дорожки, женщина повела Корделию в дом, стягивая по дороге шарф и тщетно пытаясь привести в порядок прическу. Корделия прошла вслед за ней в скудно обставленный холл, где царил запах лака и отовсюду торчали трости, зонтики и дубовые столешницы, сгибающиеся под тяжестью плащей и шляп, а оттуда – в гостиную.

Гостиная оказалась уродливым помещением с нелепыми углами, без единой книги и даже не безвкусной, а вообще не имеющей отношения к какому-либо вкусу. Вблизи камина возвышался устрашающего вида диван, здесь же громоздились два кресла и опасно накренившийся стол из красного дерева. Другой мебели в комнате не было вовсе. Вместо картин на стенах разместились групповые фотографии с трудноразличимыми лицами, заставлявшими недоумевать, какой же повод заставил всех этих людей выстроиться перед камерой. На одном снимке стояли только военные; на другом, осененные скрещенными веслами, теснились подростки в одинаковых кепочках и сюртуках – очевидно, школьный гребной клуб.

Несмотря на теплый день, в гостиную не проникало солнечных лучей, отчего здесь было довольно прохладно.

Через распахнутую балконную дверь открывался вид на лужайку, где стояли диван-качалка, накрытый одеялом с бахромой, три соломенных стула с бирюзовыми кретоновыми накидками, три скамеечки для ног и деревянный столик. Корделия удивилась, отчего семейство сидит взаперти: ведь в такое приятное летнее утро гораздо лучше выйти на воздух, тем более что там созданы все удобства. Миссис Маркленд представила

Корделию присутствующим, сделав широкий жест и обращаясь ко всем одновременно:

– Мисс Корделия Грей. Это не по поводу церковной распродажи.

Корделии мгновенно бросилось в глаза сходство всех троих: муж, жена и мисс Маркленд напомнили ей лошадей. У них были длинные худые лица, тонкие рты, тяжелые подбородки, близко посаженные глаза и жесткие седые волосы, низко свисающие у обеих женщин на глаза. Майор Маркленд пил кофе из огромной белой, не отличавшейся чистотой чашки, которую время от времени ставил на круглый поднос. Помимо чашки, в его руках находилась газета «Таймс». Мисс Маркленд вязала. Корделия успела подумать, что это не совсем подобающее занятие для жаркого летнего утра.

Брат и сестра смотрели на нее без всякого любопытства, скорее неприязненно и даже враждебно. Мисс Маркленд ухитрялась вязать, не глядя на спицы, благодаря чему Корделия постоянно ощущала ее пристальный, недоброжелательный взгляд.

Повинуясь приглашению майора Маркленда, Корделия примостилась на кончике дивана, опасаясь, как бы подушка не провалилась под ней, издав не очень приятный звук, напоминающий шумный выдох. Однако сиденье оказалось твердым. Корделия постаралась придать лицу надлежащее выражение – серьезное, деловитое и подчиненно-примирительное, как того требовала обстановка, но у нее не было уверенности в том, что она достигла успеха. Сидя с тесно сжатыми коленями, обнимая сумочку, она чувствовала, что напоминает скорее неуверенную семнадцатилетнюю девчонку, впервые пришедшую просить места, нежели взрослую деловую даму, единолично владеющую детективным агентством Прайда. Протянув выданную сэром Рональдом бумагу, она сказала:

– Сэр Рональд очень огорчен. Ужасно, что такое несчастье случилось у вас, после того как вы столь любезно предоставили Марку работу согласно его наклонностям. Его отец надеется, вы найдете возможным поговорить на эту тему; он стремится узнать, отчего его сын покончил с собой.

– И он направил для этого вас? – В голосе мисс Маркленд прозвучали недоверие, презрение и усмешка. Корделия не обиделась на грубость: она не могла отрицать, что мисс Маркленд права. Она решила дать объяснение, которое, как она надеялась, прозвучит правдоподобно. Может статься, она близка к истине.

– Сэр Рональд усматривает тут связь с жизнью Марка в университете. Он, как вы знаете, оставил колледж внезапно, так и не сказав отцу о причинах. Сэр Рональд счел, что мне удастся более успешно побеседовать с друзьями Марка, чем обыкновенному частному детективу. Он не стал беспокоить полицию: в конце концов, расследование такого рода не совсем их дело.

– Я как раз думала, это именно их дело, – мрачно сообщила мисс Маркленд. Если сэр Рональд предполагает в смерти сына что-то подозрительное…

– О нет, – поспешила успокоить ее Корделия, – ни в коем случае! Он вполне удовлетворен судебным заключением. Просто ему хотелось бы узнать, что заставило его так поступить.

В голосе мисс Маркленд неожиданно прорезалось озлобление:

– Он выпадал отовсюду. Сначала он выпал из университета, потом из семьи, а потом и из жизни.

Ее невестка издала слабый возглас протеста и сказала:

– Разве это справедливо, Элеонора? Он так хорошо здесь трудился! Он мне нравился. Не думаю, что…

– Не отрицаю – он умел заработать на хлеб. Однако это не отменяет того факта, что ни по крови, ни по образованию ему не подобало работать садовником. А он выпадал. Не знаю, в чем тут причина, и не собираюсь до нее докапываться.

– Как вышло, что вы взяли его на работу? – спросила Корделия.

На этот раз ответил майор Маркленд:

– Он увидел мое объявление в «Кембридж ивнинг ньюс» и прикатил сюда как-то вечером на велосипеде. Думаю, прямо из Кембриджа. Недель пять назад, кажется, во вторник.

Мисс Маркленд не упустила возможности сказать свое слово:

– Да, во вторник, девятого мая.

Майор слегка нахмурился, будто огорчившись, что придется согласиться.

– Да, во вторник, девятого мая. Он сказал, будто решил бросить университет и поступить работать, а тут ему как раз попалось на глаза мое объявление. Он не скрывал, что не слишком искушен в садоводстве, но настаивал, что силен и жаждет учиться. Его неопытность меня не встревожила: речь шла главным образом о лужайках и грядках с овощами. К цветам он не прикасался: это наша с женой вотчина. В общем, паренек мне приглянулся, и я решил дать ему шанс попробовать.

Мисс Маркленд сказала:

– Ты нанял его потому, что он оказался единственным претендентом, готовым работать за мизерную подачку, которую ты предложил.

Вместо того чтобы обидеться на столь откровенные слова, майор всего лишь самодовольно ухмыльнулся.


– Я платил ему столько, сколько он заслуживал. Если бы и другие поступали так же, страну не терзала бы инфляция. – Он сказал это тоном человека, знающего экономику как свои пять пальцев.

– Вам не показалось странным его появление? – спросила Корделия.

– Конечно, показалось, еще бы! Я принял его за исключенного: выпивка, наркотики, революция – ну, вы сами знаете, чем они занимаются сегодня в Кембридже. Я спросил, как зовут его университетского наставника. Он назвал мистера Хорсфолла. Я позвонил ему. Характеристика, как и ожидалось, не слишком обнадеживала, однако я получил заверения, что молодой человек ушел из университета по собственной воле – он так и сказал – и его поведение в колледже было до неприличия примерным. Мне ни к чему бросать тень на «Саммертриз».

Мисс Маркленд отложила вязание и добавила к недоуменному восклицанию невестки по поводу смысла прозвучавших слов свой бесстрастный комментарий:

– А то нам недостаточно скучно.

– Мистер Хорсфолл объяснил, почему Марк бросил колледж?

– Я не спрашивал об этом. Это не мое дело. Я задал прямой вопрос и получил более-менее прямой ответ – во всяком случае, учитывая принадлежность собеседника к университетским кругам. И нам не пришлось жаловаться на паренька, пока он здесь работал. Что верно, то верно.

– Когда он поселился в коттедже? – осведомилась Корделия.

– Сразу. Идея, конечно, принадлежала не нам. Давая объявление, мы и не думали писать, что работнику предоставляется жилье. Однако он, наверное, приглядел коттедж, местечко пришлось ему по вкусу, и он спросил, не станем ли мы возражать, если он здесь расположится. Катить каждое утро из Кембриджа на велосипеде было, разумеется, непрактично, а в деревне, насколько нам известно, никто не смог бы его приютить. Не скажу, чтобы я был в восторге от этой идеи, так как коттедж здорово обветшал. Мы даже намереваемся получить субсидию на ремонт, а потом продать его. Семью туда поселить никак невозможно, но паренька неудобства как будто не очень смущали, так что мы согласились.

– Он, должно быть, осматривал коттедж, прежде чем прийти наниматься? – спросила Корделия.

– Осматривал? Нет, не знаю. Может, и обошел раз-другой, чтобы разузнать, что тут за место, прежде чем постучаться в дверь. Я бы не стал его за это осуждать – сам, наверное, поступил бы так же.

Миссис Маркленд не вытерпела:

– Ему очень хотелось в коттедж, очень! Я говорила: там нет ни газа, ни электричества, но он утверждал, будто это его не беспокоит, он купит примус и керосиновые лампы. Зато там есть водопровод и крыша еще не прохудилась – во всяком случае, так мне кажется. Мы туда не наведываемся. Кажется, он там отлично устроился. Мы ни разу у него не были, ибо не возникало нужды, но я заметила, как он прекрасно управляется с хозяйством. Безусловно, как сказал мой муж, опыта у него не было никакого, и кое-чему нам пришлось его обучить – к примеру, заглядывать с утра пораньше на кухню за заданием. А вообще он мне нравился: когда бы я ни появилась в саду, он всегда работал не покладая рук.

– Можно взглянуть на коттедж? – попросила Корделия.

Просьба пришлась им не по вкусу. Майор Марк-ленд посмотрел на жену. Воцарилась напряженная тишина, и какое-то мгновение Корделии казалось, что сейчас прозвучит отрицательный ответ. Но тут мисс Маркленд вонзила спицы в клубок и встала.

– Я пойду с вами, – объявила она.

Усадьба «Саммертриз» оказалась достаточно обширной. Первым делом взору Корделии предстал обязательный розовый сад. Кусты в нем были посажены тесно, по сортам и по цвету, как в питомнике. На строго выверенной высоте висели таблички с названиями. Дальше располагался небольшой огород, разделенный на две части присыпанной гравием тропинкой. Здесь были заметны результаты деятельности Марка: капуста и салат были чисто прополоты, земля хранила следы лопаты. Затем они прошли в калитку и оказались в запущенном яблоневом саду. Вокруг узловатых стволов были разбросаны пряно пахнущие копны скошенной травы.

В дальнем конце сада росла густая живая изгородь, в которой пряталась скромная калитка, ведущая в садик при коттедже. Однако трава вокруг калитки была выкошена, и мисс Маркленд пришлось приложить минимум усилий, чтобы распахнуть ее. С внутренней стороны живой изгороди бурно разрослись кусты смородины, не один десяток лет избегавшие ножниц садовника. Перед женщинами открылся узкий проход, но им все равно пришлось низко наклониться, чтобы уберечь волосы от безжалостного терновника.

Преодолев все препятствия, Корделия подняла голову и зажмурилась от яркого солнца. С ее губ невольно сорвался возглас изумления. За то недолгое время, что ему довелось здесь прожить, Марк Келлендер ухитрился создать в царстве хаоса и запустения оазис порядка и красоты. Старые клумбы были освобождены от сорняков, на них цвели теперь возрожденные к жизни прежние цветы. Каменная дорожка была очищена от травы и мха; справа от двери коттеджа зеленела прелестная выкошенная лужайка. С другой стороны дорожки юный садовник успел вскопать грядку размером в двенадцать квадратных футов, в дальнем конце которой торчала глубоко всаженная в рыхлую землю лопата.

Коттедж представлял собой невысокое кирпичное строение под сланцевой крышей. Яркое солнце заставляло забыть об иссеченной дождями двери, подгнивших оконных рамах и начинающей проваливаться крыше. Коттедж хранил меланхолическое очарование старины, не превратившейся пока в тлен. У самой двери валялись тяжелые ботинки, покрытые засохшей землей.

– Его? – спросила Корделия.

– Чьи же еще?

Стоя плечом к плечу, они какое-то время молча смотрели на перекопанную землю. Молчание затянулось. Потом они дружно шагнули по направлению к задней двери. Мисс Маркленд вставила ключ в замок. Он провернулся без всякого усилия, будто его только что обильно смазали маслом. Корделия прошла вслед за ней в гостиную.

После жары в саду здесь оказалось прохладно, однако воздух был не свежим, а каким-то гниловатым. Коттедж имел простую планировку: у комнаты было три двери, одна из которых, ведущая, очевидно, прямо в сад, была плотно заколочена и затянута паутиной; это свидетельствовало о том, что ею не пользовались с незапамятных времен. Дверь справа вела на кухню. Через распахнутую третью дверь виднелась голая деревянная лестница на второй этаж. Посреди комнаты красовались деревянный стол с многочисленными следами от ножа и два стула. В центре стола одиноко стояла вазочка с синей каймой, в которой замерли высохшие стебли не подлежащих опознанию цветов, засыпавших стол пыльцой, напоминающей золотую пыль. Неподвижный воздух прорезали солнечные лучи, в которых беззаботно плясали мошки, пылинки и прочие микроскопические частицы, живущие своей, независимой от происходящего вокруг жизнью.

В правом углу комнаты располагался камин – старомодная чугунная конструкция с духовками по обе стороны от огня. Марк жег в камине дрова и бумагу; на решетке оставалась горка белого пепла, рядом в ожидании холодного вечера лежала аккуратная стопка поленьев. По одну сторону от камина стояло низенькое деревянное кресло с выцветшей подушкой, по другую – стул с отпиленными ножками, наверное, когда-то предназначавшийся для ребенка. До экзекуции это был, видимо, симпатичный стул.

Потолок покоился на двух толстенных балках, почерневших от времени. В одну из них был вбит стальной крюк для подвешивания окороков. Корделия и мисс Маркленд взглянули на него, не произнося ни звука. Все было ясно без слов. Немного постояв, они, будто сговорившись, присели у камина. Мисс Марк-ленд сказала:

– Его нашла я. Он не пришел на кухню за дневным заданием, поэтому после завтрака я направилась сюда, чтобы посмотреть, не проспал ли он. Было девять часов двадцать три минуты. Дверь оказалась незапертой. Я постучала, но он не откликнулся. Я толкнула дверь. Он висел вот на этом крюке, на кожаном ремне. На нем были его синие хлопковые брюки, в которых он обычно работал. Он был разут. Стул валялся на полу. Я прикоснулась к его груди. Он уже совсем остыл.

– Вы обрезали ремень?

– Нет. В том, что он мертв, не могло быть ни малейшего сомнения, и я решила, что лучше оставить его висеть до появления полиции. Я только подняла стул и подперла им ноги. Бессмысленно, конечно, но я не могла вынести, что он вот так висит с ремнем на горле.

– Наоборот, совершенно естественный порыв. Заметили ли вы что-нибудь вокруг, в комнате?

– Полупустую чашку из-под кофе на столе и много пепла на каминной решетке. Похоже, он перед этим сжигал бумаги. Его пишущая машинка стояла там же, где вы видите ее сейчас, на столике; из нее торчала записка. Я прочла ее, вернулась в дом, сказала брату и невестке о происшедшем и позвонила в полицию. Когда они приехали, я повела их в коттедж и рассказала, как все было. С тех пор я сюда не ходила.

– Видели ли Марка накануне вечером вы или мистер и миссис Маркленд?

– После того как он закончил работу в шесть тридцать, никто из нас его не видел. В тот вечер он проработал дольше обычного, потому что хотел докосить переднюю лужайку. Мы все видели, как он убрал косилку и ушел через сад. Больше мы не видели его живым. В тот вечер в «Саммертриз» никого не было: нас пригласили на обед в Трампингтон – к старому сослуживцу брата. Мы вернулись только за полночь. К тому времени, как гласит медицинское заключение, он был уже четыре часа как мертв.

– Расскажите мне о нем, – попросила Корделия.

– Что тут расскажешь? Ему полагалось работать с восьми тридцати до шести вечера, с часовым перерывом на обед и получасовым – на вечерний чай. По вечерам он копошился в саду или около коттеджа. Иногда в обеденное время ездил на велосипеде в деревенскую лавку. Время от времени я его там встречала. Он покупал не много – буханку хлеба, масло, дешевой ветчины, чай, кофе – самое обычное. Я слышала, как он спрашивал о деревенских яйцах, и миссис Морган сказала, что Уилкокс на ферме «Грендж» всегда продаст ему полдюжины. Когда мы встречались, то не разговаривали, но он всегда улыбался. По вечерам, когда опускались сумерки, он обычно читал и печатал вон за тем столиком. Я видела его силуэт в свете лампы.

– Кажется, майор Маркленд говорил, что вы не бываете в коттедже?

– Они не бывают: он связан для них с не очень приятными воспоминаниями. А я бываю.

Она замолчала и уставилась в холодный камин.