Неподходящее занятие для женщины[= Неженское дело]
Часть 14 из 23 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Холодно?! На самом солнцепеке?! Вечно ему холодно.
– Но может быть, еще одно одеяло поможет? Принести?
– Оставьте его, мисс. Если вам так хочется за ним ухаживать, займитесь этим всерьез. Посмотрим, как вам понравится содержать его в чистоте, как младенца, стирать за ним пеленки, каждое утро менять постельное белье. Я принесу еще одну шаль, но он сбросит ее через две минуты. Он сам не знает, чего хочет.
– Простите, – беспомощно пробормотала Корделия. Ей хотелось спросить, достаточно ли они получают помощи, заглядывает ли районная фельдшерица, обращалась ли миссис Гледвин с просьбой поместить его в больницу. Но спрашивать было бесполезно. Она чувствовала – любая помощь отвергается здесь как безнадежная и здесь давно властвует отчаяние, ибо сил мечтать об облегчении не осталось уже давно.
– Простите. Я больше не стану беспокоить ни вас, ни его.
Они снова прошли через дом. Но оставался вопрос, который Корделия не могла не задать. У самой калитки она не вытерпела:
– Вы упомянули молодого человека. Его звали Марк?
– Марк Келлендер. Он спрашивал о своей матери. Спустя десять дней нам снова нанесли визит.
– Кто на этот раз?
– Какой-то джентльмен. Вошел так, словно дом принадлежит ему. Он не назвал себя, но я уже где-то видела его. Он спросил доктора Гледвина, и я пригласила его войти. В тот день мы сидели в задней комнате, так как поднялся ветерок. Он подошел прямо к доктору и сказал: «Добрый день, Гледвин» – так громко, словно обращался к слуге. Затем нагнулся и заглянул ему в лицо. Они смотрели друг другу в глаза. Он выпрямился, пожелал мне всего хорошего и ушел. О, мы становимся популярны! Еще один подобный визит – и я назначу плату за просмотр.
Они остановились. Корделия уже подумывала протянуть руку на прощание, но что-то подсказывало ей, что миссис Гледвин не хочет, чтобы она уходила. Внезапно та произнесла громким неприветливым голосом, глядя прямо перед собой:
– Этот ваш друг, молодой человек, что к нам заходил… Он оставил адрес. Сказал, что не возражает посидеть с доктором как-нибудь в воскресенье, чтобы я могла передохнуть; сказал, что они вместе поедят. В это воскресенье я бы повидала свою сестру в Хейверхилле. Скажите ему, что он может приехать, если захочет.
Капитуляция была лишена изящества, приглашение произнесено сквозь зубы, но Корделия догадывалась, чего ей стоило даже это. Подчиняясь порыву, она сказала:
– Вместо него могу приехать я. У меня автомобиль, я доеду быстрее.
День пройдет для сэра Рональда Келлендера впустую, но она не станет включать его в счет. Даже сыщик заслуживает выходного.
– Девушка ему не подходит. Есть такие вещи, которые сможет сделать для него только мужчина. Я заметила, что парень пришелся ему по душе. Скажите ему, что он может приехать.
Корделия повернулась к ней:
– Он бы приехал, не сомневаюсь в этом. Но он не может. Он мертв.
Миссис Гледвин ничего не ответила. Корделия неуверенно протянула руку и тронула ее за рукав. Женщина не шелохнулась. Корделия прошептала:
– Простите меня. Я поеду. – Она чуть не добавила: «Если я ничего не могу для вас сделать», – но вовремя осеклась. Ни она, ни кто-либо другой ничего не сможет сделать для этих людей.
На повороте к Бери она оглянулась и увидела в калитке неподвижную фигуру.
Корделия сама не знала, что заставило ее остановиться в Бери и минут десять походить по монастырскому саду. Однако она чувствовала, что не сможет выдержать дорогу до Кембриджа, если не успокоит нервы, и вид цветов и лужаек в пролете Норманнских ворот оказался слишком заманчивым, чтобы проехать мимо. Оставив машину на Ангельском холме, она вышла через сад к берегу реки и минут пять посидела там на солнце. Вспомнив, что надо записать в книжечку, сколько истрачено на бензин, она пошарила рукой в сумке, наткнулась на молитвенник и задумалась. Если представить себе, что она – миссис Келлендер, решившая оставить для Марка послание, которое найдет он, но пропустят другие, то чем она воспользуется? Ответ выглядел теперь детски-простым. Наверняка той страницей, где приведены короткая молитва, проповедь и отрывок из апостольского послания на день святого Марка. Ведь он родился 25 апреля и назван в честь святого! Она быстро нашла нужное место. В ярком солнечном свете, отраженном бегущей водой, она заметила то, что проглядела раньше, торопливо переворачивая страницы: рядом с кроткой мольбой о мужестве выстоять под напором ложных убеждений виднелись слабо выведенные буквы и цифры, напоминавшие скорее пустяковое пятнышко:
Е М С
А А
14.1.52
Первые три буквы были, несомненно, инициалами его матери. Дата обозначала день написания. Ведь миссис Годдард говорила, что миссис Келлендер умерла, когда ее сыну было около девяти месяцев. Но что за два «А»? Корделия стала перебирать в уме различные аббревиатуры из области автомобилизма, прежде чем ей вспомнилась карточка, найденная в бумажнике Марка. Две буквы под инициалами могли значить лишь одно: группу крови. У Марка была группа «В», у его матери – «АА». Существовала лишь одна причина, которая могла заставить ее сообщить ему об этом. Оставалось всего лишь выяснить группу крови сэра Рональда Келлендера.
Она едва не кричала от торжества, торопясь пробежать через сад и устремиться в сторону Кембриджа. Она не размышляла ни о последствиях своего открытия, ни о разумности доводов. По крайней мере ей было чем заняться, у нее в руках появилась ниточка. Она гнала машину на полной скорости, боясь не успеть до закрытия почты. Там, как подсказывала ей память, можно было ознакомиться с перечнем местных практикующих врачей. Вот и список. Теперь – за телефон. Ей был известен всего один дом в Кембридже, откуда можно будет целый час спокойно звонить по телефону. Она направила машину к дому номер пятьдесят семь по Норвич-стрит.
София и Дейви играли в гостиной в шахматы, почти соприкасаясь головами – белокурой и темноволосой – над доской. Их ничуть не удивила просьба Корделии позволить ей засесть за телефон.
– Я, конечно, заплачу. Я помечу, во сколько мест звонила.
– Вам, наверное, понадобится уединение? – осведомилась София. – Давай доиграем в саду, Дейви.
Ангельски безразличные к ее делам, они осторожно пронесли доску с фигурами через кухню и установили ее на садовом столике. Корделия придвинула стул к кухонному столу и взялась за свой список. Он был страшно длинен. Она не знала, откуда начинать, и остановилась на врачах, практикующих в центральной части города. После каждого звонка она будет вычеркивать одну фамилию. Ей вспомнилась еще одна жемчужина начальственной мудрости: «Расследование требует настойчивости, граничащей с упрямством». Набирая первый номер, она думала о Шефе: должно быть, он страшно требовательный и несносный начальник! Правда, сейчас он уже в возрасте – ему никак не меньше пятидесяти пяти. Наверняка помягчел.
Однако битый час упрямых попыток ничего не принес. Она неизменно получала ответы на свои звонки; достоинство предпринятого ею натиска состояло по крайней мере в том, что в приемных врачей всегда снимали трубку. Однако ответы – вежливые, учтивые или торопливые, – даваемые самими врачами либо их помощницами, готовыми оказать услугу, звучали одинаково: сэр Рональд Келлендер не является пациентом данного кабинета. Корделия реагировала на обескураживающую новость стандартной формулой: «Извините за беспокойство. Я, видимо, неверно записала имя».
Однако после семидесяти минут терпеливого вращения диска ей улыбнулась удача. Трубку сняла супруга очередного врача.
– Боюсь, вы ошиблись. Семейство сэра Рональда Келлендера наблюдает доктор Винэйблс.
Вот это удача! Доктор Винэйблс не числился в ее предварительном списке, да и до буквы «V» она добралась бы в лучшем случае через час. Она ткнула пальцем в самый конец списка и набрала номер. Ей ответила медсестра в кабинете доктора Винэйблса. Корделия выпалила заготовленную фразу:
– Я звоню по поручению мисс Лиминг из Гарфорд-Хауса. Не хотелось вас беспокоить, но не могли бы вы напомнить нам группу крови сэра Рональда Келлендера? Он хочет записать ее перед поездкой на Хельсинкскую конференцию в следующем месяце.
– Минуточку.
Ждать пришлось недолго. Скоро в трубке прозвучали торопливые шаги.
– У сэра Рональда группа «А». Лучше запишите: месяц назад с тем же вопросом уже звонил его сын.
– Спасибо! Спасибо! Обязательно запишу. – Она решила рискнуть. – Я только недавно помогаю мисс Лиминг. Она действительно просила меня записать группу крови в прошлый раз, а я по глупости забыла. Если она вам позвонит, уж, пожалуйста, не говорите ей, что мне пришлось снова вас побеспокоить!
Голос в трубке снисходительно засмеялся, дивясь неумению юности. Ничего, такое беспокойство можно стерпеть.
– Не тревожьтесь, не скажу. Я рада, что у нее наконец-то появилась помощница. Надеюсь, все здоровы?
– О да! Все отлично!
Корделия повесила трубку и выглянула в окно. София с Дейви только что закончили партию и теперь складывали фигуры обратно в коробку. Она успела как раз вовремя. Она нашла ответ на свой вопрос, однако его еще надо перепроверить. Информация была слишком важной, чтобы довериться смутному представлению о законах наследственности Менделя, мельком просмотренных в главе о крови и наследственности из книжки Берни по судебной медицине. Проще всего было бы посоветоваться с Дейви – он наверняка знает такие вещи наизусть. Но она не могла сделать этого. Значит, придется возвращаться в библиотеку, и не мешкая, иначе она закроется.
Она успела до закрытия. Библиотекарь, успевший привыкнуть к ней, с радостью пришел ей на помощь, и необходимое справочное издание было у нее в руках уже через минуту. Корделия удостоверилась в том, что и так уже знала. Муж и жена, имеющие кровь одинаковой группы «А», не могут произвести на свет ребенка с группой «В».
Корделия возвратилась в коттедж сильно уставшей. Какой насыщенный выдался день, как много удалось узнать! Казалось невероятным, что всего двенадцать часов назад она отправилась на поиски няни Пилбим, руководствуясь одной лишь смутной надеждой, что эта женщина, если ее еще удастся разыскать, даст ей в руки ключ к загадке Марка Келлендера, рассказав хоть что-нибудь о его детских годах. Достигнутый успех кружил ей голову, она не находила себе места от возбуждения, однако ее рассудок был слишком изможден, чтобы взяться за разматывание клубка догадок, образовавшихся у нее в голове. Пока факты представлялись совершенно беспорядочными: не хватало системы, теории, которая смогла бы разом объяснить тайну рождения Марка; испуг Изабелль; секрет, хранимый от посторонних Софией и Хьюго; навязчивый интерес, проявляемый мисс Маркленд к коттеджу; подозрения сержанта Маскелла, странности и необъяснимые неувязки, окружавшие гибель Марка.
С энергией, порожденной перенапряжением ума, она взялась за уборку: вымыла пол в кухне, приготовила в камине поверх кучки пепла растопку на случай, если вечер будет прохладным, прополола цветочную клумбу и приготовила себе омлет с грибами, который съела, присев за непокрытый стол, как, наверное, поступал и он. Напоследок она сходила в тайник за пистолетом и водрузила его на столик у изголовья кровати. Тщательно заперев заднюю дверь и задернув занавески на окнах, она еще раз проверила, как заклеены рамы. Однако сковородку на дверь она приспосабливать не стала: эта мера предосторожности показалась ей на этот раз детской и излишней. Вооружившись свечой, она подошла к книжной полке у окна за какой-нибудь книгой на сон грядущий. Ночь была безветренной и умиротворяющей; пламя свечи спокойно горело в неподвижном воздухе. Еще не опустилась полная тьма, но в саду было очень тихо, лишь изредка покой нарушал проезжающий в отдалении автомобиль или крик ночной птицы. Но вдруг она разглядела у калитки женский силуэт. Это была мисс Маркленд. Она словно колебалась, входить ли в сад, и стояла, положив руку на задвижку. Корделия отпрянула от окна и прижалась спиной к стене. Фигура нежданной гостьи была до того неподвижной, будто та заметила, что за ней следят, и застыла, как испуганный дикий зверь. Потом она повернулась и исчезла среди деревьев. Корделия с облегчением вздохнула, выбрала себе книжку и нырнула в спальный мешок. Через полчаса она задула свечу и улеглась поудобнее, готовясь к медленному погружению в сон.
Под утро сон прервался, и она широко раскрыла глаза, вглядываясь в полутьму. Время словно замерло; казалось, она застигла нарождающийся день врасплох. Она слышала, как тикают у изголовья ее наручные часики, рядом с которыми виднелись внушающие спокойствие очертания пистолета и черный цилиндр фонарика. Она лежала, вслушиваясь в ночь. Человеку так редко доводится бодрствовать в эти неподвижные часы, на которые чаще всего приходится глубокий сон, что он живет в них как бы ощупью, подобно новорожденному, лишенному всякого опыта. Она не чувствовала страха, ею владел ничем не нарушаемый покой, граничащий с вялостью. Ее дыхание наполняло комнату, и чистый неподвижный воздух, казалось, дышал с нею в такт.
Внезапно она поняла, что заставило ее проснуться. В коттедж наведались гости. Видимо, сама того не сознавая, она расслышала сквозь сон шум подъехавшего автомобиля. Теперь до ее слуха доносились скрип калитки, шорох шагов, словно в траве скользил юркий зверек, еле различимый шепот. Она выползла из спального мешка и прильнула к окну. Марк оставил стекла окон со стороны фасада грязными: то ли ему не хватило на них времени, то ли было все равно. Корделия торопливо протерла глазок в многолетних наслоениях. Разогнавший пыль палец заскрипел по стеклу. Раздался визгливый звук, похожий на клич зверя в ночи, и она испугалась, что выдаст свое присутствие. Сквозь глазок она посмотрела вниз.
За высокой изгородью прятался «рено». Ей удалось разглядеть край капота и два лунных зайчика, которые оставляли на траве боковые фонари. На Изабелль было надето нечто длинное и облегающее, и ее фигура колебалась в тени, отбрасываемой изгородью. Хьюго казался рядом с ней всего лишь придатком с размытыми очертаниями. Но через секунду он повернулся, и Корделия увидела белое пятно рубашки. Оба были в вечерних костюмах. Не спеша прошествовав по тропинке и недолго посовещавшись у передней двери, они завернули за угол.
Схватив фонарик, Корделия босиком метнулась к лестнице, чтобы успеть отпереть заднюю дверь. Ключ повернулся в замке легко и беззвучно. Стараясь не дышать, она попятилась к лестнице, где было темнее всего, и как раз вовремя: дверь приоткрылась, пропустив внутрь полоску блеклого света. Раздался голос Хьюго:
– Минуточку, я зажгу спичку.
Крохотное пламя на мгновение озарило два сосредоточенных лица, огромные, полные ужаса глаза Изабелль, и тут же погасло. Выругавшись, Хьюго принялся чиркать о коробок новой спичкой. На этот раз поднятое выше пламя осветило стол, зловещий крюк, торчащий из потолка, и безмолвного соглядатая, застывшего у ступенек. Хьюго вздрогнул, и спичка в взметнувшейся руке тут же погасла. Изабелль немедленно огласила комнату пронзительным визгом.
– Что за черт… – произнес Хьюго резким голосом.
Корделия включила фонарик и шагнула к ним.
– Это я, Корделия.
Но Изабелль ничего не желала слышать и издавала такие истошные крики, что Корделия испугалась, как бы их не услышали Маркленды. Это были нечеловеческие звуки, вызванные животным страхом. Хьюго размахнулся, раздался шлепок, и воцарилась немыслимая тишина, после чего Изабелль со всхлипами повалилась на пол у ног Хьюго.
– Какого дьявола вам это понадобилось?! – выкрикнул он.
– Что именно?
– Вы ее напугали своим неожиданным появлением. Что вы тут делаете?
– Я могла бы спросить вас о том же.
– Мы приехали забрать Антонелло, которого Изабелль одолжила Марку, когда приезжала поужинать с ним, а также излечить ее от суеверного страха перед этим местом. Мы были в клубе «Питт» и решили, что неплохо завернуть по дороге домой сюда. Идея оказалась хуже некуда. Тут есть что выпить?
– Только пиво.
– Боже, Корделия, поищите же! Ей нужно что-нибудь покрепче.
– Ничего крепче здесь нет. Могу предложить кофе. Зажгите камин. Там все готово.
Она поставила горящий фонарь на стол, зажгла керосиновую лампу, невысоко приподняв фитилек, и помогла Изабелль усесться в кресло рядом с камином.
Девушку била дрожь. Корделия принесла один из толстых свитеров Марка и укутала ей плечи. Хьюго умело развел огонь. Корделия удалилась на кухню готовить кофе, положив свой фонарь на подоконник, чтобы он освещал плиту. Она зажгла более мощную из двух конфорок и взяла с полки коричневый глиняный кувшин, две чашки с синими каемками и еще одну чашку для себя. В какой-то выщербленный сосуд она насыпала сахару. Чайник закипел уже через две минуты. Она залила кофе кипятком. Из комнаты доносился негромкий настойчивый голос Хьюго, прерываемый односложными ответами Изабелль. Не дав кофе довариться, она поставила его на единственный поднос – дешевую жестянку с изображением Эдинбургского замка и, войдя в комнату, водрузила поднос на каминную плиту. Хворост полыхал с сочным хрустом, осыпая платье Изабелль горящими звездочками. Вскоре пламя перекинулось на более толстое полено, и в камине запылал ровный, сильный огонь.
Наклонившись, чтобы помешать кофе, Корделия заметила крохотного жучка, отчаянно спасающегося от пламени, охватывающего одно из поленьев. Вооружившись веточкой, дожидавшейся своей очереди возле камина, она протянула ее жучку, чтобы он воспользовался ею как мостиком. Однако это привело его в еще большее смятение. Повернувшись, он устремился назад, к огню, потом потерянно заметался и наконец угодил в трещину в полене. Корделия представила себе, как он падает в зияющую, пышущую жаром темноту, и подумала о том, понял ли он хотя бы на мгновение, что за жуткий конец ему уготован. Поднести спичку к дровам значило, при всей банальности этого жеста, вызвать у кого-то ужас и страшную агонию.
Она протянула Изабелль и Хьюго их чашки и взялась за свою. Дразнящий запах свежесваренного кофе смешивался со смолистым привкусом горящего дерева. Огонь отбрасывал длинные тени на половицы, керосиновая лампа мягко освещала их лица. Никогда еще подозреваемые в убийстве не допрашивались в столь уютной обстановке. Даже Изабелль забыла про свои страхи. То ли от того, что рука Хьюго покровительственно легла ей на плечо, то ли от домашнего тепла и потрескивания огня в камине она выглядела теперь совершенно спокойной.
– Вы сказали, что Изабелль испытывала к этому месту суеверный страх, – обратилась Корделия к Хьюго. – С чего бы это?
– Изабелль очень чувствительна, у нее не такие крепкие нервы, как у вас.
Корделия подумала про себя, что у всех красивых женщин должны быть крепкие нервы – как иначе они могут выжить? – и что по эластичности нервы Изабелль вполне могут выдержать сравнение с ее собственными. Однако, разделавшись с питаемыми Хьюго иллюзиями, она бы ничего не добилась. Красота – это нечто хрупкое, эфемерное, ранимое. Чувствительность Изабелль нуждалась в защите. За людьми с крепкими нервами не нужен присмотр.
– По вашим словам, она побывала здесь только однажды, – продолжила Корделия. – Я знаю, Марк Келлендер встретил смерть в этой комнате, но ведь не станете же вы доказывать мне, что она горюет о Марке. Есть что-то известное вам обоим, и лучше, если вы поделитесь со мной этим знанием. Если вы откажетесь, придется сообщить сэру Рональду Келлендеру, что Изабелль, ваша сестра и вы замешаны в гибели его сына, а там пускай сам решает, передавать ли вас в руки полиции. Не могу представить Изабелль даже на самом мягком допросе в полиции, а вы?
У самой Корделии не было ни малейших сомнений в том, что ее речь звучит ходульно и претенциозно и наполнена необоснованными обвинениями и пустыми угрозами. Ей хотелось даже, чтобы Хьюго презрительно отмел все ее нападки. Однако он с минуту разглядывал ее, словно оценивая реальность угрожающей ему опасности. Немного погодя он безмятежно произнес:
– Но может быть, еще одно одеяло поможет? Принести?
– Оставьте его, мисс. Если вам так хочется за ним ухаживать, займитесь этим всерьез. Посмотрим, как вам понравится содержать его в чистоте, как младенца, стирать за ним пеленки, каждое утро менять постельное белье. Я принесу еще одну шаль, но он сбросит ее через две минуты. Он сам не знает, чего хочет.
– Простите, – беспомощно пробормотала Корделия. Ей хотелось спросить, достаточно ли они получают помощи, заглядывает ли районная фельдшерица, обращалась ли миссис Гледвин с просьбой поместить его в больницу. Но спрашивать было бесполезно. Она чувствовала – любая помощь отвергается здесь как безнадежная и здесь давно властвует отчаяние, ибо сил мечтать об облегчении не осталось уже давно.
– Простите. Я больше не стану беспокоить ни вас, ни его.
Они снова прошли через дом. Но оставался вопрос, который Корделия не могла не задать. У самой калитки она не вытерпела:
– Вы упомянули молодого человека. Его звали Марк?
– Марк Келлендер. Он спрашивал о своей матери. Спустя десять дней нам снова нанесли визит.
– Кто на этот раз?
– Какой-то джентльмен. Вошел так, словно дом принадлежит ему. Он не назвал себя, но я уже где-то видела его. Он спросил доктора Гледвина, и я пригласила его войти. В тот день мы сидели в задней комнате, так как поднялся ветерок. Он подошел прямо к доктору и сказал: «Добрый день, Гледвин» – так громко, словно обращался к слуге. Затем нагнулся и заглянул ему в лицо. Они смотрели друг другу в глаза. Он выпрямился, пожелал мне всего хорошего и ушел. О, мы становимся популярны! Еще один подобный визит – и я назначу плату за просмотр.
Они остановились. Корделия уже подумывала протянуть руку на прощание, но что-то подсказывало ей, что миссис Гледвин не хочет, чтобы она уходила. Внезапно та произнесла громким неприветливым голосом, глядя прямо перед собой:
– Этот ваш друг, молодой человек, что к нам заходил… Он оставил адрес. Сказал, что не возражает посидеть с доктором как-нибудь в воскресенье, чтобы я могла передохнуть; сказал, что они вместе поедят. В это воскресенье я бы повидала свою сестру в Хейверхилле. Скажите ему, что он может приехать, если захочет.
Капитуляция была лишена изящества, приглашение произнесено сквозь зубы, но Корделия догадывалась, чего ей стоило даже это. Подчиняясь порыву, она сказала:
– Вместо него могу приехать я. У меня автомобиль, я доеду быстрее.
День пройдет для сэра Рональда Келлендера впустую, но она не станет включать его в счет. Даже сыщик заслуживает выходного.
– Девушка ему не подходит. Есть такие вещи, которые сможет сделать для него только мужчина. Я заметила, что парень пришелся ему по душе. Скажите ему, что он может приехать.
Корделия повернулась к ней:
– Он бы приехал, не сомневаюсь в этом. Но он не может. Он мертв.
Миссис Гледвин ничего не ответила. Корделия неуверенно протянула руку и тронула ее за рукав. Женщина не шелохнулась. Корделия прошептала:
– Простите меня. Я поеду. – Она чуть не добавила: «Если я ничего не могу для вас сделать», – но вовремя осеклась. Ни она, ни кто-либо другой ничего не сможет сделать для этих людей.
На повороте к Бери она оглянулась и увидела в калитке неподвижную фигуру.
Корделия сама не знала, что заставило ее остановиться в Бери и минут десять походить по монастырскому саду. Однако она чувствовала, что не сможет выдержать дорогу до Кембриджа, если не успокоит нервы, и вид цветов и лужаек в пролете Норманнских ворот оказался слишком заманчивым, чтобы проехать мимо. Оставив машину на Ангельском холме, она вышла через сад к берегу реки и минут пять посидела там на солнце. Вспомнив, что надо записать в книжечку, сколько истрачено на бензин, она пошарила рукой в сумке, наткнулась на молитвенник и задумалась. Если представить себе, что она – миссис Келлендер, решившая оставить для Марка послание, которое найдет он, но пропустят другие, то чем она воспользуется? Ответ выглядел теперь детски-простым. Наверняка той страницей, где приведены короткая молитва, проповедь и отрывок из апостольского послания на день святого Марка. Ведь он родился 25 апреля и назван в честь святого! Она быстро нашла нужное место. В ярком солнечном свете, отраженном бегущей водой, она заметила то, что проглядела раньше, торопливо переворачивая страницы: рядом с кроткой мольбой о мужестве выстоять под напором ложных убеждений виднелись слабо выведенные буквы и цифры, напоминавшие скорее пустяковое пятнышко:
Е М С
А А
14.1.52
Первые три буквы были, несомненно, инициалами его матери. Дата обозначала день написания. Ведь миссис Годдард говорила, что миссис Келлендер умерла, когда ее сыну было около девяти месяцев. Но что за два «А»? Корделия стала перебирать в уме различные аббревиатуры из области автомобилизма, прежде чем ей вспомнилась карточка, найденная в бумажнике Марка. Две буквы под инициалами могли значить лишь одно: группу крови. У Марка была группа «В», у его матери – «АА». Существовала лишь одна причина, которая могла заставить ее сообщить ему об этом. Оставалось всего лишь выяснить группу крови сэра Рональда Келлендера.
Она едва не кричала от торжества, торопясь пробежать через сад и устремиться в сторону Кембриджа. Она не размышляла ни о последствиях своего открытия, ни о разумности доводов. По крайней мере ей было чем заняться, у нее в руках появилась ниточка. Она гнала машину на полной скорости, боясь не успеть до закрытия почты. Там, как подсказывала ей память, можно было ознакомиться с перечнем местных практикующих врачей. Вот и список. Теперь – за телефон. Ей был известен всего один дом в Кембридже, откуда можно будет целый час спокойно звонить по телефону. Она направила машину к дому номер пятьдесят семь по Норвич-стрит.
София и Дейви играли в гостиной в шахматы, почти соприкасаясь головами – белокурой и темноволосой – над доской. Их ничуть не удивила просьба Корделии позволить ей засесть за телефон.
– Я, конечно, заплачу. Я помечу, во сколько мест звонила.
– Вам, наверное, понадобится уединение? – осведомилась София. – Давай доиграем в саду, Дейви.
Ангельски безразличные к ее делам, они осторожно пронесли доску с фигурами через кухню и установили ее на садовом столике. Корделия придвинула стул к кухонному столу и взялась за свой список. Он был страшно длинен. Она не знала, откуда начинать, и остановилась на врачах, практикующих в центральной части города. После каждого звонка она будет вычеркивать одну фамилию. Ей вспомнилась еще одна жемчужина начальственной мудрости: «Расследование требует настойчивости, граничащей с упрямством». Набирая первый номер, она думала о Шефе: должно быть, он страшно требовательный и несносный начальник! Правда, сейчас он уже в возрасте – ему никак не меньше пятидесяти пяти. Наверняка помягчел.
Однако битый час упрямых попыток ничего не принес. Она неизменно получала ответы на свои звонки; достоинство предпринятого ею натиска состояло по крайней мере в том, что в приемных врачей всегда снимали трубку. Однако ответы – вежливые, учтивые или торопливые, – даваемые самими врачами либо их помощницами, готовыми оказать услугу, звучали одинаково: сэр Рональд Келлендер не является пациентом данного кабинета. Корделия реагировала на обескураживающую новость стандартной формулой: «Извините за беспокойство. Я, видимо, неверно записала имя».
Однако после семидесяти минут терпеливого вращения диска ей улыбнулась удача. Трубку сняла супруга очередного врача.
– Боюсь, вы ошиблись. Семейство сэра Рональда Келлендера наблюдает доктор Винэйблс.
Вот это удача! Доктор Винэйблс не числился в ее предварительном списке, да и до буквы «V» она добралась бы в лучшем случае через час. Она ткнула пальцем в самый конец списка и набрала номер. Ей ответила медсестра в кабинете доктора Винэйблса. Корделия выпалила заготовленную фразу:
– Я звоню по поручению мисс Лиминг из Гарфорд-Хауса. Не хотелось вас беспокоить, но не могли бы вы напомнить нам группу крови сэра Рональда Келлендера? Он хочет записать ее перед поездкой на Хельсинкскую конференцию в следующем месяце.
– Минуточку.
Ждать пришлось недолго. Скоро в трубке прозвучали торопливые шаги.
– У сэра Рональда группа «А». Лучше запишите: месяц назад с тем же вопросом уже звонил его сын.
– Спасибо! Спасибо! Обязательно запишу. – Она решила рискнуть. – Я только недавно помогаю мисс Лиминг. Она действительно просила меня записать группу крови в прошлый раз, а я по глупости забыла. Если она вам позвонит, уж, пожалуйста, не говорите ей, что мне пришлось снова вас побеспокоить!
Голос в трубке снисходительно засмеялся, дивясь неумению юности. Ничего, такое беспокойство можно стерпеть.
– Не тревожьтесь, не скажу. Я рада, что у нее наконец-то появилась помощница. Надеюсь, все здоровы?
– О да! Все отлично!
Корделия повесила трубку и выглянула в окно. София с Дейви только что закончили партию и теперь складывали фигуры обратно в коробку. Она успела как раз вовремя. Она нашла ответ на свой вопрос, однако его еще надо перепроверить. Информация была слишком важной, чтобы довериться смутному представлению о законах наследственности Менделя, мельком просмотренных в главе о крови и наследственности из книжки Берни по судебной медицине. Проще всего было бы посоветоваться с Дейви – он наверняка знает такие вещи наизусть. Но она не могла сделать этого. Значит, придется возвращаться в библиотеку, и не мешкая, иначе она закроется.
Она успела до закрытия. Библиотекарь, успевший привыкнуть к ней, с радостью пришел ей на помощь, и необходимое справочное издание было у нее в руках уже через минуту. Корделия удостоверилась в том, что и так уже знала. Муж и жена, имеющие кровь одинаковой группы «А», не могут произвести на свет ребенка с группой «В».
Корделия возвратилась в коттедж сильно уставшей. Какой насыщенный выдался день, как много удалось узнать! Казалось невероятным, что всего двенадцать часов назад она отправилась на поиски няни Пилбим, руководствуясь одной лишь смутной надеждой, что эта женщина, если ее еще удастся разыскать, даст ей в руки ключ к загадке Марка Келлендера, рассказав хоть что-нибудь о его детских годах. Достигнутый успех кружил ей голову, она не находила себе места от возбуждения, однако ее рассудок был слишком изможден, чтобы взяться за разматывание клубка догадок, образовавшихся у нее в голове. Пока факты представлялись совершенно беспорядочными: не хватало системы, теории, которая смогла бы разом объяснить тайну рождения Марка; испуг Изабелль; секрет, хранимый от посторонних Софией и Хьюго; навязчивый интерес, проявляемый мисс Маркленд к коттеджу; подозрения сержанта Маскелла, странности и необъяснимые неувязки, окружавшие гибель Марка.
С энергией, порожденной перенапряжением ума, она взялась за уборку: вымыла пол в кухне, приготовила в камине поверх кучки пепла растопку на случай, если вечер будет прохладным, прополола цветочную клумбу и приготовила себе омлет с грибами, который съела, присев за непокрытый стол, как, наверное, поступал и он. Напоследок она сходила в тайник за пистолетом и водрузила его на столик у изголовья кровати. Тщательно заперев заднюю дверь и задернув занавески на окнах, она еще раз проверила, как заклеены рамы. Однако сковородку на дверь она приспосабливать не стала: эта мера предосторожности показалась ей на этот раз детской и излишней. Вооружившись свечой, она подошла к книжной полке у окна за какой-нибудь книгой на сон грядущий. Ночь была безветренной и умиротворяющей; пламя свечи спокойно горело в неподвижном воздухе. Еще не опустилась полная тьма, но в саду было очень тихо, лишь изредка покой нарушал проезжающий в отдалении автомобиль или крик ночной птицы. Но вдруг она разглядела у калитки женский силуэт. Это была мисс Маркленд. Она словно колебалась, входить ли в сад, и стояла, положив руку на задвижку. Корделия отпрянула от окна и прижалась спиной к стене. Фигура нежданной гостьи была до того неподвижной, будто та заметила, что за ней следят, и застыла, как испуганный дикий зверь. Потом она повернулась и исчезла среди деревьев. Корделия с облегчением вздохнула, выбрала себе книжку и нырнула в спальный мешок. Через полчаса она задула свечу и улеглась поудобнее, готовясь к медленному погружению в сон.
Под утро сон прервался, и она широко раскрыла глаза, вглядываясь в полутьму. Время словно замерло; казалось, она застигла нарождающийся день врасплох. Она слышала, как тикают у изголовья ее наручные часики, рядом с которыми виднелись внушающие спокойствие очертания пистолета и черный цилиндр фонарика. Она лежала, вслушиваясь в ночь. Человеку так редко доводится бодрствовать в эти неподвижные часы, на которые чаще всего приходится глубокий сон, что он живет в них как бы ощупью, подобно новорожденному, лишенному всякого опыта. Она не чувствовала страха, ею владел ничем не нарушаемый покой, граничащий с вялостью. Ее дыхание наполняло комнату, и чистый неподвижный воздух, казалось, дышал с нею в такт.
Внезапно она поняла, что заставило ее проснуться. В коттедж наведались гости. Видимо, сама того не сознавая, она расслышала сквозь сон шум подъехавшего автомобиля. Теперь до ее слуха доносились скрип калитки, шорох шагов, словно в траве скользил юркий зверек, еле различимый шепот. Она выползла из спального мешка и прильнула к окну. Марк оставил стекла окон со стороны фасада грязными: то ли ему не хватило на них времени, то ли было все равно. Корделия торопливо протерла глазок в многолетних наслоениях. Разогнавший пыль палец заскрипел по стеклу. Раздался визгливый звук, похожий на клич зверя в ночи, и она испугалась, что выдаст свое присутствие. Сквозь глазок она посмотрела вниз.
За высокой изгородью прятался «рено». Ей удалось разглядеть край капота и два лунных зайчика, которые оставляли на траве боковые фонари. На Изабелль было надето нечто длинное и облегающее, и ее фигура колебалась в тени, отбрасываемой изгородью. Хьюго казался рядом с ней всего лишь придатком с размытыми очертаниями. Но через секунду он повернулся, и Корделия увидела белое пятно рубашки. Оба были в вечерних костюмах. Не спеша прошествовав по тропинке и недолго посовещавшись у передней двери, они завернули за угол.
Схватив фонарик, Корделия босиком метнулась к лестнице, чтобы успеть отпереть заднюю дверь. Ключ повернулся в замке легко и беззвучно. Стараясь не дышать, она попятилась к лестнице, где было темнее всего, и как раз вовремя: дверь приоткрылась, пропустив внутрь полоску блеклого света. Раздался голос Хьюго:
– Минуточку, я зажгу спичку.
Крохотное пламя на мгновение озарило два сосредоточенных лица, огромные, полные ужаса глаза Изабелль, и тут же погасло. Выругавшись, Хьюго принялся чиркать о коробок новой спичкой. На этот раз поднятое выше пламя осветило стол, зловещий крюк, торчащий из потолка, и безмолвного соглядатая, застывшего у ступенек. Хьюго вздрогнул, и спичка в взметнувшейся руке тут же погасла. Изабелль немедленно огласила комнату пронзительным визгом.
– Что за черт… – произнес Хьюго резким голосом.
Корделия включила фонарик и шагнула к ним.
– Это я, Корделия.
Но Изабелль ничего не желала слышать и издавала такие истошные крики, что Корделия испугалась, как бы их не услышали Маркленды. Это были нечеловеческие звуки, вызванные животным страхом. Хьюго размахнулся, раздался шлепок, и воцарилась немыслимая тишина, после чего Изабелль со всхлипами повалилась на пол у ног Хьюго.
– Какого дьявола вам это понадобилось?! – выкрикнул он.
– Что именно?
– Вы ее напугали своим неожиданным появлением. Что вы тут делаете?
– Я могла бы спросить вас о том же.
– Мы приехали забрать Антонелло, которого Изабелль одолжила Марку, когда приезжала поужинать с ним, а также излечить ее от суеверного страха перед этим местом. Мы были в клубе «Питт» и решили, что неплохо завернуть по дороге домой сюда. Идея оказалась хуже некуда. Тут есть что выпить?
– Только пиво.
– Боже, Корделия, поищите же! Ей нужно что-нибудь покрепче.
– Ничего крепче здесь нет. Могу предложить кофе. Зажгите камин. Там все готово.
Она поставила горящий фонарь на стол, зажгла керосиновую лампу, невысоко приподняв фитилек, и помогла Изабелль усесться в кресло рядом с камином.
Девушку била дрожь. Корделия принесла один из толстых свитеров Марка и укутала ей плечи. Хьюго умело развел огонь. Корделия удалилась на кухню готовить кофе, положив свой фонарь на подоконник, чтобы он освещал плиту. Она зажгла более мощную из двух конфорок и взяла с полки коричневый глиняный кувшин, две чашки с синими каемками и еще одну чашку для себя. В какой-то выщербленный сосуд она насыпала сахару. Чайник закипел уже через две минуты. Она залила кофе кипятком. Из комнаты доносился негромкий настойчивый голос Хьюго, прерываемый односложными ответами Изабелль. Не дав кофе довариться, она поставила его на единственный поднос – дешевую жестянку с изображением Эдинбургского замка и, войдя в комнату, водрузила поднос на каминную плиту. Хворост полыхал с сочным хрустом, осыпая платье Изабелль горящими звездочками. Вскоре пламя перекинулось на более толстое полено, и в камине запылал ровный, сильный огонь.
Наклонившись, чтобы помешать кофе, Корделия заметила крохотного жучка, отчаянно спасающегося от пламени, охватывающего одно из поленьев. Вооружившись веточкой, дожидавшейся своей очереди возле камина, она протянула ее жучку, чтобы он воспользовался ею как мостиком. Однако это привело его в еще большее смятение. Повернувшись, он устремился назад, к огню, потом потерянно заметался и наконец угодил в трещину в полене. Корделия представила себе, как он падает в зияющую, пышущую жаром темноту, и подумала о том, понял ли он хотя бы на мгновение, что за жуткий конец ему уготован. Поднести спичку к дровам значило, при всей банальности этого жеста, вызвать у кого-то ужас и страшную агонию.
Она протянула Изабелль и Хьюго их чашки и взялась за свою. Дразнящий запах свежесваренного кофе смешивался со смолистым привкусом горящего дерева. Огонь отбрасывал длинные тени на половицы, керосиновая лампа мягко освещала их лица. Никогда еще подозреваемые в убийстве не допрашивались в столь уютной обстановке. Даже Изабелль забыла про свои страхи. То ли от того, что рука Хьюго покровительственно легла ей на плечо, то ли от домашнего тепла и потрескивания огня в камине она выглядела теперь совершенно спокойной.
– Вы сказали, что Изабелль испытывала к этому месту суеверный страх, – обратилась Корделия к Хьюго. – С чего бы это?
– Изабелль очень чувствительна, у нее не такие крепкие нервы, как у вас.
Корделия подумала про себя, что у всех красивых женщин должны быть крепкие нервы – как иначе они могут выжить? – и что по эластичности нервы Изабелль вполне могут выдержать сравнение с ее собственными. Однако, разделавшись с питаемыми Хьюго иллюзиями, она бы ничего не добилась. Красота – это нечто хрупкое, эфемерное, ранимое. Чувствительность Изабелль нуждалась в защите. За людьми с крепкими нервами не нужен присмотр.
– По вашим словам, она побывала здесь только однажды, – продолжила Корделия. – Я знаю, Марк Келлендер встретил смерть в этой комнате, но ведь не станете же вы доказывать мне, что она горюет о Марке. Есть что-то известное вам обоим, и лучше, если вы поделитесь со мной этим знанием. Если вы откажетесь, придется сообщить сэру Рональду Келлендеру, что Изабелль, ваша сестра и вы замешаны в гибели его сына, а там пускай сам решает, передавать ли вас в руки полиции. Не могу представить Изабелль даже на самом мягком допросе в полиции, а вы?
У самой Корделии не было ни малейших сомнений в том, что ее речь звучит ходульно и претенциозно и наполнена необоснованными обвинениями и пустыми угрозами. Ей хотелось даже, чтобы Хьюго презрительно отмел все ее нападки. Однако он с минуту разглядывал ее, словно оценивая реальность угрожающей ему опасности. Немного погодя он безмятежно произнес: