Неназываемый
Часть 65 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Талассерес, – сказал волшебник и указал на стул. Его интонации и взгляд были добродушно-сонными и даже, пожалуй, ласковыми, но это ничего не значило. Этот человек мог и на поминках выглядеть добродушно-сонным. – Очень утомительно. Карсажийцы начинают выводить меня из себя. Семья Жиури хочет, чтобы я пришел на казнь этого беглого адепта, и я не понимаю, как отказаться. А затем, полагаю, мне придется отдать дань уважения на похоронах Жиури – если останков хватит, чтобы ее сжечь, – и тогда, я думаю, мы вернемся домой. Тал даже не пытался скрыть облегчение.
– Да, я был уверен, что ты обрадуешься, – сказал Сетенай. – Как я понимаю, Ксорве так и не произнесла ни слова?
– Мм, – пробормотал Тал, удивившись вопросу. По непонятной ему причине он не стал упоминать о просьбе Ксорве насчет газеты.
– Странно, – заметил Сетенай устало, но без злобы, как было раньше. – Как ты думаешь, почему она это сделала?
Тал не знал, что сказать. Минуту спустя Сетенай достал пачку бумаг и принялся просматривать свои заметки, сделанные после встречи с Инквизиторатом, время от времени задавая вопросы Талу.
Ежедневные обсуждения у Сетеная были ужасно скучными, но Тал не возражал против того, чтобы сидеть в тихой каюте над городом, пока корабль слегка покачивается на ветру. И потом, голос Сетеная производил непередаваемое впечатление, даже когда он рассказывал о том, что Инквизитор Хрен-такой-то сказал Верховному Лорду Сякому-то.
А затем Сетенай провел рукой по коротким завиткам на затылке Тала, и тот сразу забыл все, что тот говорил. Сетенай засмеялся и предложил им перейти в спальню.
– Прошло много времени, – пробормотал Тал, надеясь, что Сетенай не услышит, потому что это было почти равнозначно признанию в том, что Тал по нему скучал, а это, в свою очередь, почти намекало на некие обязательства.
– И правда, – согласился Сетенай, обнимая его. Он снова засмеялся, и звук его смеха разливался в груди Тала. Тал нащупал дверную ручку и ввалился спиной в спальню, больше не заботясь о том, похож ли он на человека, который контролирует свою судьбу, или на самом деле он дурак с подгибающимися коленями и наполовину расстегнутой рубашкой.
Он почувствовал, как замер Сетенай, и обернулся, хотя какой-то мерзкий голос в его голове уже злорадствовал: А я предупреждал, Талассерес.
И, конечно же, в комнате была Оранна, сидевшая на подоконнике. Будь она кошкой, ее хвост мотался бы туда-сюда от удовольствия, но поскольку она была просто ужасной стервой, то она улыбалась.
Эта улыбка говорила: я знаю о твоей флердоранжевой воде, новой прическе, красивой рубашке. Я знаю все, что ты сделал, чтобы попасть сюда, Талассерес Чаросса, и хочу, чтобы ты понял: мне даже не нужно стараться, чтобы быть лучше тебя.
Сетенаю понадобилось больше времени, чтобы смириться с неизбежным. Он отпустил Тала и влетел в каюту, бормоча заклинание и пытаясь отыскать перчатки. Тал почувствовал знакомый привкус крови в гортани, когда воздух начал гудеть.
Оранна держала одну из перчаток двумя пальцами и улыбалась. Другую она уже надела на левую руку. Сетенай, должно быть, оставил их по глупости в своей комнате. Хорошо, что Реликварий был там, где всегда – запертый в сейфе в хранилище корабля.
– Добрый вечер, Белтандрос, – сказала она.
Сетенай застыл на месте. Треск энергии в воздухе утих, но не полностью, он клубился внутри и вокруг мага, все более заостряясь.
– Оранна, – сказал он. – Какой приятный сюрприз.
– Спасибо, – сказала она, болтая ногами.
– И как, во имя Благородных Мудрецов, ты выбралась из одиночной камеры?
– Не хочу ставить твою охрану в неловкое положение, – заявила Оранна. На Тала она даже не смотрела. – Возможно, тебе стоит выбирать их за какие-то другие качества, а не только угодливость?
Оранна встала с подоконника, шурша подолом, и натянув вторую перчатку, разгладила ее.
– Прошу, не делай резких движений, – сказала она. – Я просто хочу поговорить. – Она застыла в изящной позе, не приближаясь, и не сводила с Сетеная глаз.
– Если бы ты собиралась поговорить, ты бы не надела это платье, – заметил Сетенай.
Кроме перчаток, на ней было длинное шелковое платье винного цвета. Тал не увидел в нем ничего особенного, разве что оно было дорогое, но, опять же, его не очень интересовали подобные вещи.
– Ты всегда так галантен, Белтандрос, – протянула она. – Давай обсудим это в твоем кабинете.
Она прошла мимо – ее взгляд едва скользнул по Талу, словно он был невзрачной подставкой для ног, – и заняла кресло мага у камина. Сетенай последовал за ней.
Тал ничего не сказал и остался на месте. Подниматься на ноги не было смысла. Как только они исчезли из поля зрения, он свернулся на полу, обхватив колени руками.
Этого следовало ожидать. Единственное, в чем он не сомневался – так это в том, что вселенная была просто неспособна дать Талассересу Чароссе передышку. Ему и без того было достаточно доказательств в поддержку этой гипотезы, но вот, пожалуйста: приоткрытая дверь, через которую был отлично слышен весь разговор в кабинете.
– Я здесь не для того, чтобы уговаривать тебя, Белтандрос, – говорила она. – Уверена, ты понимаешь, что находишься не в лучшем положении для ведения переговоров. Твои перчатки у меня, а без них ты не можешь излучать энергию.
– Неужели?
– Я поняла это много лет назад. Это твой предохранитель. – Сетенай фыркнул, но она продолжала: – Щит. Это первая часть секрета. Я знала это в теории еще до нашей встречи. Тебе нужно что-то, чтобы защитить свое тело от воздействия магии. Я не ошиблась?
– Если ты так уверена в своих заключениях, то мой ответ тебе не требуется, – заявил Сетенай. Он встал и принялся ходить по кабинету – Тал узнал его шаги.
– Что ты делаешь? – спросила Оранна.
– Я уверен, что рано или поздно ты перейдешь к делу, – сказал Сетенай. – А пока я прикурю сигару.
Она засмеялась.
– Кто-нибудь давно должен был убить тебя.
– Ты точно не хочешь меня уговорить? – спросил Сетенай. – Я бы предпочел, чтобы меня уговаривали.
Тал безнадежно оглядывался вокруг в поисках выхода, но выхода не было, разве что он решит выпрыгнуть из окна: хотя с учетом всего происходящего, это не казалось такой уж отвратительной перспективой.
– Я знаю, кто ты, Белтандрос, – сказала она. – Меня поражает, что никто больше не догадался. Никто никогда не спрашивал тебя, откуда ты? Или о твоей семье? Где ты заработал деньги или научился магии? Не в Тлаантоте, это точно, и все же ты канцлер уже более сорока лет, не считая пары лет в изгнании.
– Я учился повсюду, – сказал он. Тал, невольно ловивший каждое слово, заметил в его голосе настороженную нотку.
– А до этого ты был астрономом в Салкании. Сто лет назад служил советником одного из кланов в Дамогаде. А еще на сто лет раньше в Тлаантоте правил первый канцлер Сетенай. У меня найдутся подтверждения всему этому и многому другому.
– А ты не сидела сложа руки, – заметил Сетенай. Тал встал и, подкравшись к двери в кабинет, заглянул в комнату: они сидели лицом друг к другу, опустив головы, как будто приготовились к схватке за ценный приз.
– Как и ты, кажется, – сказала она. – Если я ошибаюсь, открой Реликварий и докажи это.
Сетенай затянулся сигарой.
– Ты разве не слышала? Он открывается только перед троном и земной обителью Тысячеглазой Госпожи.
Оранна пронзительно рассмеялась.
– Я знаю. Антрацитовый Шпиль превратился в руины после падения Старой Ормарии несколько тысяч лет назад, и все же оттуда ведет черный ход в твое поместье. – Она встала с кресла и подошла к нему, как будто подначивая его бросить ей вызов.
– Знаешь, что всегда меня интересовало? – спросила она. – Если трон Ирискаваал действительно был разбит, что стало с осколками? Тысяча фрагментов, и каждый пытается понять, что он утратил, и у каждого лишь тень силы и ярости.
– Разумеется, есть Сирена, – сказал Сетенай. – И я слышал, что ты освободила какое-то несчастное существо из Пустого Монумента…
– Нет, – сказала Оранна. – Два фрагмента не объясняют ничего. Осколки должны были долететь до каждого из миров. Мы бы не смогли оправиться от этих ран.
– И что же ты хочешь этим сказать? – спросил он. – Что трон цел?
– Не в том виде, как раньше, – сказала Оранна. – Ирискаваал знала, что ее народ предал ее, и что враги ведут на нее охоту. Поэтому она пришла к самым доверенным и любимым из своих последователей, и вместе они составили план. Я не ошибаюсь, Белтандрос?
– Дорогая моя, откуда же мне знать…
– Я, как и ты, считала, что Реликварий был создан, чтобы спасти Пентравесса от его собственной гибели. Но что, если они оба намеревались обмануть смерть?
– И правда, что? – Сетенай затушил сигару. Его голос утратил всякую веселость.
– Когда весь мир охотится на тебя, ты притворяешься мертвым, прячешься, и, вероятно, забываешь.
Оранна положила ладонь в перчатке ему на грудь.
– Ирискаваал никогда по-настоящему не умирала. Она все еще живет в тебе. Ты – трон. Ты – земная обитель. Ты – Пентравесс.
Тал внимательно слушал, скрючившись за дверью. Сейчас он скорее бы отрезал себе руку, чем отвернулся.
– Да, – в конце концов признался Сетенай тоном, который, видимо, означал поражение. Тал никогда раньше не слышал у него таких интонаций. – Полагаю, ты права. – Он не улыбался, но на его лице было написано непривычное удивление и восторг. Незнакомые сюрприз и восторг. – Я столько всего забыл. Реликварий вернул мне воспоминания. Я проснулся в интересном новом мире.
– Вот уж точно, – сказала Оранна.
– Но тогда ты должна понимать, что Реликварий не принесет тебе пользы. У Ирискаваал уже есть свое воплощение, и они с Неназываемым отнюдь не друзья.
– О, Реликварий твой. Он мне больше не нужен, и у меня есть свой покровитель. Я просто хочу знать, как ты это сделал. Вы оба.
– Не получается заинтересовать Неназываемого, да? – сказал Сетенай. – Не знаю, чем тут помочь, я никогда не понимал, чего он хочет.
– Он забывчив, – сказала Оранна. – И не осознает, на что способен. Чем он может стать. Что может сделать с миром.
– Ах, – сказал Белтандрос. – Это я могу понять.
Они продолжали говорить, все тише и тише, о вещах, которые Тал не понимал. Ужас волнами накатывал на него. Все было напрасно. Он никогда не стал бы незаменимым. Когда он немного пришел в себя, он понял, что скучает по Ксорве. Пусть даже она была самым скучным и самым недружелюбным человеком в его жизни и характером напоминала заточку, но ему хотелось напиться и затеять с кем-нибудь драку.
Интересно, что стало переломным моментом для нее? Что-то должно было произойти. Это случилось мгновенно? Возможно, однажды она просто повернула за угол с мыслью: «Да пошел ты, Белтандрос, я не этого хотела от своей жизни. Я не так себе это представляла. Ты никогда ничего мне не обещал, а я ничего не просила, потому что не хотела унижаться, и вот я здесь, сижу в темной комнате и слушаю ваш с ней разговор, и это чертовски унизительно».
Наверняка что-то подобное.
Ксорве уставилась на стену своей камеры, пытаясь не отчаиваться. Может быть, есть еще шанс. Она не знала, сколько времени займет суд. Она узнает больше, если Тал принесет ей газету. Может быть, если она выберется отсюда, она снова найдет место заточения Шутмили…
Но ведь она смогла пробраться в Могилу Отступницы только потому, что ей расставили ловушку. Здесь она была бессильна. Она не знала, чем живет этот город. Она не понимала ни карсажийцев, ни их Церковь, словно это было огромное нездешнее устройство, посылающее сигналы, которые она не могла расшифровать. Времени не было, а если бы и было, она не знала, с чего начать.
Тал не принес ей завтрак. Ей хотелось верить, что вместо этого он отправился в город за газетой.
Когда он, наконец, появился, он был одет на походный манер. Он смотрел на нее с чем-то похожим на извинение и вину, но несмотря ни на что, ее сердце с надеждой встрепенулось.
– Ты раздобыл ее? – спросила она. – Газету? Там было что-то о суде или… – Она не могла заставить себя произнести слово казнь.