Неназываемый

Я делаю это во славу твоего Неназываемого имени. Дай же мне силы.

Она опустила камень.

Палец выдержал. Еще три удара – и она отсекла его, плоть смешалась с камнем. Ее стошнило.

Она проваливалась сквозь пелену боли в забытье, и ее первым инстинктом было остановить боль. Это не отняло бы много сил, но ей нужна была вся энергия. Боль и тошнота точно так же годились для таинства, как и кровь, плоть, кость.

Оранна выпрямилась, но оставаться в вертикальном положении было непросто. Она склонилась над бортиком, согнувшись почти вдвое, и уронила размозженный палец в воду.

Розовые лепестки роз тут же съежились, будто горящая бумага. По поверхности пробежала рябь и утихла. Оранна увидела собственное лицо, гротескно искаженное болью, в обрамлении мокрых волос.

Трещины в камне пропитались кровью. Он холодно пульсировал, искалеченная рука онемела. Внутри ее забурлили силы, темная энергия, предвестница серьезных деяний – силы изменять, наблюдать, открывать ранее закрытые пути…

Но она тут же поняла, что этого недостаточно, чтобы вырваться из тюрьмы. Белтандрос был кем угодно, но не идиотом. И некому было ей помочь. Вот что случается, когда приносишь в жертву всех своих сторонников. Она не могла выбраться отсюда собственными силами. Ей нужен был сообщник.



Впервые за несколько недель заснув в собственной постели, Ксорве увидела во сне библиотеку Дома Молчания – теплую, светлую, тихую. Потрескивал огонь в камине.

Здесь был ряд новых полок, которые она никогда раньше не видела, и каждый книжный шкаф был забит новыми книгами в кожаном переплете винного цвета. Она была уверена, что найдет нужный ответ в одной из этих книг, но за ней наблюдали.

Хранительница архивов сидела в кресле у камина, согревая руки. Ее старая желтая мантия исчезла. Теперь она была одета в шелковую накидку по тлаантотской моде и держала в руке осколок кристалла. Левая рука покоилась на коленях, из нее сочилась кровь, оставляя на шелке темные пятна. Кровь стекала на пол, словно указывая Ксорве путь.

Хранительница улыбнулась.

– Хочешь знать, где она, – спроси у того, кто знает.





21

Под усиленной охраной и крепко связанная




Прежде чем послать за Ксорве, Канва Жиури тщательно подготовила сцену для допроса. Они будут сидеть вдвоем, будто старые друзья, на террасе, увитой цветущими виноградными лозами. Она захватила с собой из городского дома кофейный сервиз рода Канва – синие и золотые ирисы на фарфоре, – и красиво сервировала его на балконном столике. Она намеревалась получить то, что хотела, не давая проклятой Девятерыми девчонке повода нажаловаться Сетенаю.

Вместо инквизиторской мантии она накинула легкую шаль поверх летнего платья и тщательно уложила волосы в элегантные косы, отказавшись от обычного пучка. Ничто не должно напоминать Ксорве об их последней встрече, когда она, рыча, приставила Шутмили нож к горлу. Жиури и сама предпочла бы забыть от этом, она не любила прибегать к насилию.

Когда на пороге появилась Ксорве, выяснилось, что та тоже надела лучшее платье и даже более-менее пригладила волосы. Значит, они обе будут стараться вести себя как можно учтивее. Жиури удержалась от улыбки. Она прекрасно помнила лицо Ксорве в Антрацитовом Шпиле: широко распахнутые глаза, в которых читались потрясение и неприкрытый, явно неподдельный гнев. Это воспоминание должно было сыграть Жиури на руку.

– Благодарю, что согласилась побеседовать. Я знаю, наша последняя встреча была далеко не такой светской, – начала Жиури, указав на один из плетеных стульев перед тем, как сесть самой.

– Но я уверена, что ради Шутмили мы сможем докопаться до сути, – продолжила Жиури. – От тебя мне нужна всего лишь ясная картина случившегося, и я думаю, будет лучше, если мы вернемся к началу. Мой коллега инквизитор Цалду считает, что вы прибыли в мир Предтеч с намерением похитить мою племянницу.

– Нет, – сказала Ксорве, – я понятия не имела, что она там будет. Я просто выполняла поручение Сетеная.

Жиури выслушала ее историю. Нет, Ксорве не знала, что они найдут в умирающем мире. Нет, она не помнила, как им с Шутмили удалось выбраться до коллапса.

Жиури знала, как ведут себя подсудимые, притворяющиеся невинными. Удивительно, как часто люди верили, что это сработает, как будто они первыми до этого додумались.

– А потом ты привезла ее обратно в Тлаантот и передала мне в обмен на перелет в Карадун. Похвально! – Жиури подарила ей годами отточенную ласковую улыбку и с удовлетворением отметила вспышку ярости в глазах девушки.

– Ничто из этого не было приказом Сетеная, – заметила Ксорве. Конечно, так ей велели говорить, но Жиури в это верила: не в природе Сетеная было приказывать что-то настолько абсурдное. – Доктор Лагри сказал, что я получу награду, и я решила, почему бы и нет? – продолжала Ксорве. – Я не думала, что она настолько важна. Потом поняла, что нужно было просить больше.

– И все же, – сказала Жиури, – на полпути к месту назначения ты – и здесь я действительно ничего не понимаю, – ты уговорила или заставила Шутмили выкрасть челнок, и вы скрылись, – Жиури все еще испытывала досаду: это случилось, она позволила этому случиться, у них это отняло столько времени и сил, и до сих пор ничего не решено.

– Да, – упрямо сказала Ксорве. – Я собиралась потребовать за нее выкуп. Я отвезла ее на Павлинью станцию, чтобы выставить на торги. Не вы, так кто-нибудь другой купил бы ее.

– Ты не очень-то стараешься обелить себя, – заметила Жиури. – Алчность, как кислота, растворяет все возражения. Я удивлена, что Сетенай позволил мне поговорить с тобой.

Ксорве пожала плечами.

– Теперь уже ничего не изменить. Она у вас. А я не выиграла ничего, кроме множества неприятностей. Такой уж расклад.

Ксорве прекрасно понимала, что делает. Она ничего не теряет, изображая из себя тупого головореза, находящегося под защитой Сетеная. Жиури хорошо знала эту тактику, знала, как ее сломать. Улыбнувшись, она отставила чашку.

– Ты правда думаешь, что я такая глупая, дитя мое? – спросила Жиури на ошаарском.

До сих пор они разговаривали на карсажийском, которым Ксорве владела практически в совершенстве, но нужно дать ей понять, что Жиури способна играть и на ее территории. Мало кто из инквизиторов считал необходимым учить ошаарский, и хотя она никогда не говорила на нем свободно, ее знаний должно было хватить.


К Ксорве быстро вернулось самообладание, но от Жиури не ускользнуло ее потрясение. Попалась, подумала она и улыбнулась.

– Я прощаю тебя за это, – сказала Жиури, – потому что многие из моих коллег совершенно глупы. Но не ври мне. Это оскорбительно.

– Может, в этом и смысл, тетушка, – парировала Ксорве.

– Мы видели тебя с Шутмили, – продолжала Жиури на ошаарском. – Я была неправа. Ты не принуждала ее. Она пошла с тобой добровольно. Вы действовали сообща.

Вот что Жиури упустила в первый раз. Она не знала точно природы чувств Шутмили, и бесполезно было уговаривать племянницу признаться в чем-либо, но Жиури должна была догадаться. Возможно, сыграло роль предубеждение, но она не сразу разглядела за ошаарской наемницей Сетеная девушку, ровесницу Шутмили, и, что немаловажно, – девушку с яркими глазами, длинными ногами и плавными, уверенными движениями, которые говорили о годах тренировок и постоянной практике. Теперь Жиури многое стало ясно, единственное, чего она не знала, так это был ли интерес взаимным. Сетенай не совсем ясно выразился по этому поводу.

– Думайте что хотите, – сказала Ксорве. Тон ее по-прежнему был небрежным, но от вызывающей позы не осталось и следа. Мышцы плеч напряглись, будто в ожидании атаки. Учитывая то, как легко эта девушка справилась со cтражем Зильей, Жиури должна была забеспокоиться. Вместо этого она почувствовала знакомое возбуждение. Ловушка захлопнулась, осталось нанести решающий удар.

Жиури перешла обратно на карсажийский и откинулась на спинку стула, с улыбкой наблюдая за Ксорве. Мышцы лица начали ныть. Уголки ее рта растянулись над зубами.

– Можешь расслабиться. Я не собираюсь вредить ни тебе, ни Шутмили. В конце концов, она дочь моего брата. Я знаю, что ты пытаешься защитить ее, и хочу знать почему.

– Вы же вроде все для себя решили, – сказала Ксорве. – Не знаю, зачем я вам вообще понадобилась.

– Потому что мы не можем уговорить ее, – притворно вздохнула Жиури: точнее, ее разочарование было реальным, но она ни за что бы не показала этого просто так. – Она отказывается от слияния. Я хочу знать, почему годы подготовки пошли насмарку. Я хочу знать, что ты с ней сделала.

Это вызвало ожидаемую реакцию. Если не обращать внимания на шрам, клыки и решительное выражение лица, Ксорве в принципе была открытой книгой. Шок сменился облегчением, за которым последовало нечто, похожее на радость, если Жиури не ошибалась.

Ксорве попыталась взять себя в руки и заметила:

– Какая жалость.

– Печально, правда? – спросила Жиури. Теперь, когда Ксорве потеряла самообладание, она контролировала ситуацию, но расслабляться было рано. Девушка была на крючке, но если сделать неверный шаг, она сорвется.

– Это печальная новость для всех, кому дорого благополучие Шутмили, – мягко продолжила она. – Не знаю, в курсе ли ты, какова средняя продолжительность жизни обычного мага по сравнению с адептом квинкурии, но…

– Я в курсе, – ответила Ксорве.

Что ж, этим ее не напугать. Но может сработать серьезная угроза.

– Что касается более насущных дел, некоторые люди в Могиле Отступницы полагают, что Шутмили следует отдать под суд, и они начинают терять терпение.

Жиури оценила собственную ловкость – она проговорилась будто случайно.

– Ты знаешь, как в Карсаже обращаются с беглыми магами? – продолжала Жиури.

– Что ж, расскажите, – Ксорве дернула губой.

– Широкая публика не верит, что мага можно убить обычным оружием. Это, конечно, не так, но правосудие должно свершиться. Инквизиторат поручил квинкурии Рубина разработать новый метод казни. Их изобретение – Сияющие Уста. Производит неизгладимое впечатление.

Упоминание об Устах обычно вызывало какую-то реакцию – потрясение или брезгливый интерес. Но Ксорве просто внимательно смотрела на нее.

– Не сомневаюсь, – сказала она. – Простите. Я ничего с ней не делала. Я не могу вам помочь.

– Да? – удивилась Жиури. – Как интересно. Канцлер Сетенай рассказывает другую историю. Основываясь на полученной от него информации, я вынуждена предположить, что это ты привила моей племяннице сомнения в ее призвании.

Ксорве замерла. Когда она, наконец, заговорила, ее голос дрожал, как у ребенка, признающегося в проступке.

– Он… он так сказал?

– Он был откровенен со мной, – сказала Жиури. Она беседовала с Сетенаем буквально этим утром, и реакция Ксорве с лихвой подтверждала его слова. Жиури не сомневалась, что если бы он знал, как она намерена использовать эту информацию, он бы промолчал.

– Ну, тогда удачи вам, – сказала Ксорве. – Я не стану вам помогать. Она никогда на это не согласится. Вы ничего не сможете сделать.

В ее глазах снова зажегся гнев и выросла стальная стена упрямства, пряча другие эмоции. Но это уже не имело значения.

– Ничего страшного, – откликнулась Жиури. – Ты мне очень помогла. Я получила все, что мне было нужно.



Ксорве захлопнула дверь на террасу. Внутреннее оцепенение уже больше напоминало боль, а боль – ярость. Она собиралась вернуться в свою комнату, но вместо этого обнаружила себя на полпути к кабинету Сетеная. Тал стоял, прислонившись к колонне возле двери.

– Кажется, беседа с инквизитором прошла отлично?

– Отвали, Талассерес, – сказала она, распахнув дверь в кабинет.

Сетенай сидел за столом, склонившись над гроссбухом.

– Доброе утро, Ксорве, – поприветствовал он ее, не поднимая глаз. – Это на тебя непохоже. Что-то случилось?