Неназываемый

Время тянулось – возможно, прошли часы. Ксорве просто лежала рядом с огромным телом Псамага. Она знала, что ей нужно подняться. Рано или поздно кто-нибудь отправится на поиски генерала, и ей придет конец. Где-то вдали послышались приглушенные шаги и голоса, крепость просыпалась. Все было как в тумане, и ей хотелось просто тихонько лежать и ждать, когда боль отступит или ее кто-то прекратит.

Потом она, наконец, вспомнила, зачем пришла сюда, и опершись на локти, принялась обшаривать тело Псамага в поисках агатовой подвески. Но той нигде не было. Она заползла под кровать и провалилась в беспамятство.

Когда она пришла в себя, кто-то тихо, но целенаправленно обыскивал комнату Псамага. Ксорве подавила порыв позвать на помощь, но, прикусив губу, верхним зубом задела рану от вырванного клыка, и взвыла диким зверем. Шаги замерли.

– Так-так, – произнес чей-то голос. Кто-то схватил ее за плечо, вытащил и бросил на кровать Псамага.

Это была Большая Морга, правая рука генерала, огромная и устрашающая, похожая на боевой корабль. Ксорве застонала.

– Слишком уродливая и мелкая на вкус генерала, – Моргу передернуло. – Это ты убила его?

Ксорве не соображала, что делает. Кажется, она кивнула. Глаза Морги покраснели от усталости, но в них читалось ликование, и Ксорве подумала, что никогда не видела более устрашающего выражения лица.

– Что же, ты облегчила мне жизнь, и мне даже жаль, что придется с тобой расправиться. Внизу жаждут твоей крови, – ликование сменилось хищным удовлетворением. – Челюсть, спусти-ка ее вниз.

Челюсть, один из воскрешенных, явно признал в Морге нового командира. Он перекинул Ксорве через плечо, и та закричала – сломанная рука выгнулась под странным углом. От боли она сначала не почувствовала, что воскрешенный несет ее вниз. Слегка утихнув, боль ненадолго сменилась унижением. Подвешенная к балке в комнате Псамага, она цеплялась за свою цель. Она могла сражаться. Теперь же у нее не осталось сил.

Ксорве вскрикнула: ее швырнули на что-то твердое. Раздался звон посуды, и руку пронзила волна обжигающей боли.

Ксорве с трудом огляделась – на нее смотрели стеклянные глаза чучел на стене. Точно умирающая мокрица, она лежала, распластавшись на спине, в обеденном зале, среди раскиданных приборов и расколотой посуды. Вокруг стола с мрачным видом сгрудились офицеры Псамага.

– Предательница, как я и обещала, – заявила Морга. Она схватила Ксорве за волосы и дернула вверх. Ксорве моргнула, стараясь сфокусировать взгляд на лицах собравшихся. – Шпионка. Она убила генерала. Несколько недель она была здесь, а ни один из вас ее не заметил.

Ксорве все так же смотрела на них мутным взглядом, не в силах пошевелиться.

– И кто, по-вашему, платил ей? – спросила Морга, подняв Ксорве почти вертикально. Она приставила ей ко лбу нож и нажала, проткнув кожу. – Кто завидовал этому месту? – она убрала клинок. Кровь заструилась по лицу Ксорве. – Кто с самого начала завидовал Псамагу? – одним взмахом она раскроила лицо Ксорве от щеки до подбородка. Сильнее боли было изумление от того, как непринужденно она это сделала. Морга огляделась с безрадостным видом. – Поглядите, кого не хватает за столом. Похоже, Талассерес вернулся к дяде.

От собравшихся вокруг стола донеслось бормотание. Для Ксорве все эти грозные лица слились в одно.

– Мы доберемся до Олтароса, ясно? – сказала Морга. – За это его ждет смерть. Но пока нам нужно решить, что мы сделаем с предательницей.

– Змеиное логово, – как нечто само собой разумеющееся сказал один из офицеров. – Песчаная жена.

Все тут же поняли, что это лучшее решение, и одобрительные возгласы сменились выкриками – Песчаная жена, песчаная жена, песчаная жена – под топот и удары кулаками по столу.

Морга улыбнулась.

– Из-за этой мерзавки погиб наш друг Тенокве. Пришло время сравнять счет.

Челюсть схватил Ксорве за загривок, будто бродячую собаку. К горлу подступила тошнота, и она судорожно сглотнула, не в силах сопротивляться новому унижению. Страх парализовал Ксорве: Челюсть тащил ее к яме. Внизу виднелись кольца цвета слоновой кости. Ксорве не надеялась, что Атараис пощадит ее во второй раз.

Большая узловатая голова поднялась над ямой, и послышался голос Атараис, похожий на свист ветра над равниной. До собравшихся не сразу дошло, что это был смех.

– Долгая жизнь имеет свои преимущества, – сказала она. – Время приводит к ржавчине и разложению и пожирает наших врагов. Главное – иметь терпение. Но мы видим закуску.

Морга кивнула, и Челюсть подошел к краю ямы. Ксорве перестала бояться. Из всех чудовищ, которых она встречала, Атараис была самой благородной, а ее оружие – самым милосердным. Не медленная смерть на дыбе, не разрушение от присутствия Неназываемого, но яд, дарующий быстрое избавление.

Челюсть протянул ее, как сокольничий – перчатку, и Атараис вырвала Ксорве из его рук. А затем ее тело взмыло вверх, и на нее уставились стеклянные глаза.

– Не бойся, малек, – нежно произнесла Атараис в ее голове. – Ты пролила кровь тирана. Твоя отвага достойна уважения, и за это тебе воздастся.

Атараис скользнула обратно в яму, на грязный пол, и разинула пасть, делая вид, будто пожирает тело. Морга что-то сказала, компания принужденно рассмеялась, а Ксорве была надежно укрыта от них в углублении из мягких белых чешуек.

Атараис оставила Ксорве у одного из туннелей, рядом с лужей воды. Прошло, казалось, несколько дней. Ксорве спала и видела сны. Ей снился обитаемый Эчентир. Над великим городом сияли звезды. Во всех окнах горел свет, по улицам скользили змеи, их ослепительная чешуя была украшена цветочными гирляндами. На нее упал чей-то понимающий взгляд. Ее оценили, и она осталась невредима.

Проснувшись, она попила из лужи и как могла умылась, счищая засохшую кровь с лица. Все тело нещадно терзала боль, будто конечности устроили состязание, какая из них болит больше.

Атараис поблизости не было. Впереди Ксорве ждал лишь один путь. Она собралась с силами и направилась в темноту.

У подножия лестницы, за одну ступеньку до проклятия, лежал амулет – казалось, его подбросили снизу. Цепочка была обмотана вокруг свитка бумаги, слегка обгоревшего по краям под действием оберега. Присев на корточки, Ксорве развернула свиток и, не веря своим глазам, прочла:

«Без обид.

Тал Чаросса».

Больше ей не встречались подобные обереги, только серебристо-голубая печать чуть впереди. Ксорве шарахнулась от нее, и раздался звон колокольчиков – точь-в-точь как тот, что отвлек Псамага тогда. Талассерес Чаросса прошел тем же путем и невольно спас ей жизнь.

Лестница привела ее в пещеру. Когда-то это место было искусно вымощено и представляло собой широкую подземную аллею. Там были две арки, более или менее целые, а за арками от пещеры расходились в противоположных направлениях два прохода. Указатели гласили: ГОРОД и ПУСТОШИ.

Ксорве и сама не знала, как ей удалось выбраться из пещер. В конце концов она вылезла из расселины у холмов в полумиле от крепости.

Утро было в самом разгаре. После недель, проведенных в полумраке крепости, солнечный свет ослеплял, и Ксорве подавила порыв вернуться и спрятаться в темноте.

Она отыскала другой путь. Теперь Сетенай сможет попасть в город. Но трудно чувствовать триумф, когда рот полон собственной крови. Ксорве едва задумывалась, что значил ее успех.


Морга, по всей видимости, перекрыла все входы в крепость: очередь в пустыне растянулась на добрые две мили.

Ксорве подобралась поближе к фургонам. Удивительно, но из мира не исчезли смех и болтовня. В очереди по-прежнему торговали едой. Запах напомнил ей об обереге – горячий жир, поджаренное мясо, обугленные кости, – но она была так голодна, что не отказалась бы и от собственной поджаренной ноги.

Ксорве подошла к одному из лотков, стараясь не вздрагивать от чужих взглядов. Ну и зрелище она, должно быть, представляла собой – вся в засохшей крови, грязи и в лохмотьях. Торговец отшатнулся от нее, выставив перед собой мясо на вертеле, словно отгораживаясь от демона. Взяв еду, она повернулась спиной к крепости и зашагала в направлении пустыни.





7

Школа Трансцендентности




– Ты едва не погибла, – заметил Сетенай.

– Знаю, – ответила она. – Я наделала ошибок. Ксорве неподвижно, как мертвец, лежала на кровати на постоялом дворе. Рука была перевязана. Сетенай дал ей какое-то снадобье, чтобы притупить боль, но от него она чувствовала слабость и головокружение. Ветер холодил порез на лице – она отметила это как бы со стороны. Ксорве дотронулась языком до того места, где раньше располагался левый клык, а теперь зияла шероховатая впадина и торчал обломок эмали.

– Мне жаль, – сказала она, хотя на самом деле она чувствовала лишь усталость, боль и удивление оттого, что ей удалось выжить.

– Если ты обломал меч обо что-то, чего не следовало рубить, винить должно только себя, – откуда-то сверху донесся голос Сетеная. Лица его она не видела. – Ксорве, ты мое самое острое оружие. Мы вернем тебя в строй.

Она попробовала сжать руку в кулак. На ладони густо запеклась кровь.

– Тебе нужно спать, – сказал Сетенай.

– Мне жаль, – повторила она, еле ворочая языком.

– Спи, – сказал он и приложил склянку к ее губам. Все то же горькое снадобье, но теперь она сразу уснула.

Когда она проснулась, Сетенай протянул ей зеркало, чтобы она могла рассмотреть себя. У отражения Ксорве слева торчал оставшийся клык – крепкий, изогнутый, белый и блестящий. Справа же у него появился близнец из желтого золота. Десна вокруг вспухла, а губа была стянута швами, но в остальном она казалась более-менее целой. Ксорве щелкнула зубами, золотой клык казался на удивление крепким.

– Как?.. – спросила она.

– Снаружи золото, а внутри настоящая кость. Я слегка поколдовал над ним. И не спрашивай, откуда доктор взял настоящую кость. Золото выглядит довольно броско. Это надежно, но не слишком опасно. Не пытайся им кого-нибудь проткнуть.

– Это дорого, – сказала она. – Сколько?

О колдовстве ей даже думать не хотелось. Сетенай так редко пользовался своими силами, что в первые два года их странствий она чуть было не решила, что он называет себя магом только в шутку.

Сетенай улыбнулся.

– Я же говорю: самое острое оружие. Считай это подарком.

Ксорве кивнула и поморщилась. К лицу возвращалась чувствительность: швы на щеке и губах по внешнему виду и по ощущениям напоминали черных сороконожек, ползущих по обнаженной плоти.

– Я спросил у доктора, как быть со шрамом, – сказал Сетенай. – Держи, выпей, и мы посмотрим.

Он протянул ей снотворное. Ксорве попыталась покачать головой и подняла руку.

– Не нужно, – сказала она.

– Во имя Благородных Мудрецов, Ксорве, пей же. Я не дам ему зашивать тебе лицо, пока ты в сознании.

– Нет, – сказала Ксорве. – Пусть останется так. Сетенай внимательно посмотрел на нее, сомневаясь в ее рассудке. Из-за боли или из-за снадобья у нее не получалось донести свою мысль. Всю жизнь она была как чистый холст. Если она заслужила коренные клыки, то и это она заслужила. В глубине души ей нравилась идея нести на себе метку, подобную той, что была у рукояти ее меча: углубление, вырезанное под ее пальцы.

– Пусть останется, – повторила Ксорве, и на этот раз Сетенай не стал спорить.



Ксорве проснулась в темноте, и какое-то время не могла вспомнить, где она и что с ней произошло. Ей снилось, что она попала в ловушку, связана и не может выбраться. Даже простыня казалась ей тяжелой, но она не могла ее сбросить. Кто-то вошел в комнату с лампой в руках. Свет ослепил Ксорве, но она узнала силуэт Сетеная и его шаги.

– Тише, – сказал он. Ксорве поняла, что кричала во сне. – Что случилось?

Но она не могла объяснить, губы отказывались подчиняться.

– Все хорошо, – сказал он и опустился на стул возле ее кровати. – Мы почти дома, Ксорве. И все благодаря тебе.

Распутать простыню по-прежнему не получалось, но к ней наконец-то вернулись воспоминания. Постельное белье сбилось от ее метаний, в комнате пахло болезнью. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь погладил ее по волосам и принес теплое полотенце, чтобы приложить к лицу, как делала Ангвеннад в ее детстве, но даже в полубессознательном состоянии она понимала, что никогда не попросит о подобном Сетеная.

– Все хорошо, – повторил он тихим ласковым голосом, как если бы он обращался к перепуганному и ощетинившемуся животному. – Ты скоро поправишься. В Тлаантоте у тебя будет собственная комната с видом на сады и двор. Мы слишком долго пробыли в пустыне. Этот город куда красивее, чем ты можешь представить, обещаю.