Нефритовые четки
Часть 93 из 101 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ожидая, пока фальшивый профессор выдохнется, я посматривал, как дела у господина, которому, стало быть, достался фальшивый управляющий, он же Арсен Люпен. Зрелище было весьма элегантное, напоминающее театр теней.
Господину было интереснее, чем мне. Он не сумел свалить врага на пол, и они быстро перемещались вокруг стола, обмениваясь ударами. Судя по тому, что я мог разглядеть в темноте, Люпен действительно владел некоторыми навыками новомодной борьбы «пустая рука», однако биться ногами не обучился. Атаку сверху ещё как-то держал, но почти всякий раз, когда Фандорин-доно пускал в дело нижние конечности, удары достигали цели. Наконец, господину удалось сделать превосходную подсечку, а дальнейшее было просто. Хороший увакири по макушке, и бой закончился.
Тут как раз и мой упрямец захрипел, обмяк.
Именно в этот миг, словно желая отметить победу Закона над Преступлением торжественной иллюминацией, вновь включилось электричество.
Я увидел под собой бледное, с закатившимися глазами лицо Уотсона-сенсея. А господин держал за горло поверженного Шерлока Холмса.
XII
Не помню, кто меня поднял и усадил на стул.
Голова раскалывалась. С трудом разлепив веки, я увидел, что Холмс, сидящий напротив меня, в ненамного лучшем состоянии: одна половина лица вся багровая, на тонких губах кровь, воротнички растерзаны и измяты. Над ним с несчастным видом возвышался Фандорин, сам целый, но с надорванным у плеча рукавом.
Кто-то шумно сопел у меня за спиной. Кое-как обернувшись, я увидел японца. Он покаянно закланялся и забормотал извинения, всё повторяя: «Мне нет просенья, мне нет просенья». По его лицу стекала кровь. Значит, и ему досталось. Это до некоторой степени улучшило моё настроение – насколько это было возможно в такой ситуации.
– Что ж, – с досадой проговорил Холмс, потирая ушиб, – Люпен разгадал наш план. Мы ведь с вами, мистер Фандорин, мыслили сходно, не так ли? Но выстрелы в овраге раздались не для того, чтоб выманить нас из столовой, а чтоб мы намяли друг другу бока. Для того и электричество выключили. Представляю, как веселится этот французик.
Русский сумрачно ответил:
– Ваша правда, мы его недооценили. Но п-партию он ещё не выиграл. Деньги пока здесь.
Да, мешок по-прежнему лежал на столе. Я приоткрыл его – содержимое было не тронуто.
– Скажите, но зачем вы потянулись к мешку? – спросил Фандорин. – Именно в тот миг я и поверил, что это преступники.
Никогда ещё не видел я Холмса таким разозлённым. Он не говорил, а цедил слова сквозь зубы.
– Нужно же было проверить, на месте ли он! Клянусь жизнью, Люпен заплатит мне за это унижение!
Это было сказано не нам, а в потолок, да таким тоном, что я содрогнулся. Затрезвонил телефон.
– Это он! – вскричал Холмс. – Будет над нами издеваться!
Подлетел к аппарату, схватил трубку.
– Алло?
В столовой было очень тихо, и я слышал неразборчивое бормотание, но, конечно, не отдельные слова.
– Это дез Эссар, – сообщил Холмс, прикрыв раструб. – Желает знать, что случилось. Боско не вернулся. Свет не горел. Телефон не работал. Он сидел в темноте один, ему было страшно… Сейчас тоже страшно… Уотсон! Примите трубку. Сочувственно мычите, но ничего не отвечайте!
Когда он говорит таким тоном, я знаю: нужно подчиняться, не задавая вопросов.
К Холмсу внезапно вернулась вся его энергия, это меня несказанно обрадовало.
– Прошу за мной! – поманил он японца и бегом выскочил в коридор.
Сибата взглянул на русского, тот кивнул. Лишь тогда азиат последовал за Холмсом.
– …Я не знаю, что делать! Все меня бросили. Его убили, да? Убили? Но ведь Люпен никогда никого не убивает! – бубнила трубка.
– Угу, – время от времени произносил я.
Всё моё внимание было обращено к коридору, куда скрылись Холмс и Сибата. Фандорин тоже смотрел в ту сторону.
– Профессор! Мистер Лебрен! – донёсся зычный голос Холмса. Кажется, мой друг кричал, оставаясь внизу лестницы.
Очевидно, француз услышал его из башни и откликнулся, потому что Холмс всё так же громко прокричал:
– Нет-нет, всё в порядке! Только у мистера Сибаты рана на лице. Не могли бы вы её обработать?
Несколько секунд спустя Холмс вновь появился в столовой, один.
– Отлично, – сказал он, увидев, что я по-прежнему стою с трубкой у уха. – Не отпускайте его, пускай всё время говорит. Теперь они оба под контролем, не подслушают. А то надоело записочками обмениваться.
Читателю уже известно, что мы с Холмсом давно разгадали фокусы мсье Люпена, но Фандорин выглядел ошарашенным.
Я полагал, что он спросит про подслушивание, но русского, кажется, поразило другое:
– Вы подозреваете господина дез Эссара?! А не управляющего?
– …Ради Бога, что мне делать? – пищал мне в ухо дез Эссар – или тот, кто выдавал себя за хозяина замка. – Оставаться здесь?
– Да, – ответил я.
Холмс сложил руки на груди и улыбнулся. Пускай у Фандорина крепче кулаки, но сейчас станет ясно, чей разум сильнее.
– Разве вы не поняли, сэр, что дез Эссар и Боско – одно лицо? Это чрезвычайно ловкий мошенник, с выдающимися актёрскими способностями. Он умеет очень быстро менять грим. Единственное, что ему не под силу – это раздваиваться. Как вы могли не обратить внимания, что мы ни разу не видели хозяина и управляющего одновременно? Под тем или иным предлогом всегда кто-то из них отсутствовал.
– П-погодите, но мы с Масой собственными глазами видели, как Боско стоял у окна конюшни, а дез Эссар был рядом с нами и обращался к нему! – запротестовал Фандорин.
– Но не ответил ни слова, лишь мотал головой, верно? И, поскольку он стоял за стеклом, вы видели только силуэт с характерной причёской?
Русский кивнул. Смотреть на его растерянную физиономию было сплошным удовольствием.
– Что-что? – сказал я в трубку.
– Это был «профессор», нацепивший парик. Как раз в это время он отлучался из башни якобы из-за телефонного звонка. – Преступников двое, сэр: «Лебрен» и «дез Эссар»-«Боско». Это очевидно.
Холмс невозмутимо достал табак и курительную трубку. На сражённого Фандорина он не смотрел.
– Я сразу заподозрил, что в доме все помещения прослушиваются, – продолжил мой блестящий друг, зажигая спичку. – Взгляните, как странно расположены здесь вентиляционные отверстия – на уровне человеческого роста. Это сделано в целях лучшей слышимости. А потом я провёл небольшой эксперимент, подтвердивший мою гипотезу…
– Нет, это доктор Уотсон, и я внимательно вас слушаю, – сказал я в аппарат. – А мистер Холмс записывает каждое слово, так что не отвлекайтесь, продолжайте.
То, что объяснял русскому мой друг, мне было уже известно, но одно дело – несколько слов, нацарапанных на листке бумаги, и совсем другое – связное изложение дедуктивного процесса.
– …Я послал Уотсона в комнату за двумя предметами: фонендоскопом и скрипкой. Скрипка была мне необходима, чтобы приступить к работе, фонендоскоп же, по правде сказать, не имел никакой ценности. Однако на словах я придал ему огромную важность. Зато про скрипку не произнёс ни слова, ограничился жестом. Уловка сработала. Устрашившись фантастического чудо-фонендоскопа, преступник смазал одну из ступенек лестницы дверным маслом, да ещё отключил свет. Бедный Уотсон не мог не поскользнуться. В результате хрупкий фонендоскоп, разумеется, разбился. Со скрипкой же, помещённой в прочный футляр, ничего не случилось. А она-то на самом деле и была мне нужна.
– Невозможно, – перебил Холмса русский.
– В каком смысле, сэр? Что именно кажется вам здесь невозможным?
Губы Холмса чуть раздвинулись в иронической улыбке.
– Невозможно, чтоб мсье дез Эссар был ч-членом шайки.
– Могу ли я поинтересоваться причиной столь категоричного заявления?
Мой друг был явно удивлён.
Фандорин смотрел на него с не меньшим удивлением:
– Но ведь это означало бы, что мадемуазель дез Эссар – не та, за кого себя выдаёт, а хитрая авантюристка, сообщница Люпена.
Холмс пожал плечами:
– Естественно.
Фандорин молча поглядел на меня, и я отлично понял этот взгляд.
– Не тревожьтесь, ничего не предпринимайте и оставайтесь на месте, – сказал я дез Эссару, после чего разъединился.
– Что вы сделали, Уотсон?! – вскричал Холмс. – Я же велел не отпускать этого негодяя от телефона!
– Он прав. Эжени никак не может быть преступницей. А значит, дез Эссар, действительно, её отец и владелец замка.
Мне тяжело было сказать такое моему другу, да ещё в присутствии его соперника, однако чувство долга возобладало.
– Холмс, – я запнулся, – не обижайтесь, но вы совсем не знаете женщин… Мисс Эжени… У меня нет рациональных аргументов, но вообразить, будто она – лицедейка и мошенница… Вынужден согласиться с мистером Фандориным. Это невозможно. Просто невозможно, и всё.
Мой гениальный приятель безупречен во всём, что касается логики и доводов рассудка, но иногда чрезмерная математичность его подводит. Всякий раз, когда ему доводилось ошибаться (а таких случаев за всю его карьеру было очень мало), виной тому были женщины. Вернее, сугубо теоретическое знакомство Холмса с их эмоционально-психологическим устройством. Подозреваю, что его стойкое предубеждение против прекрасного пола объясняется именно этим: женщина – уравнение, не поддающееся исчислению.
Видно было, что Холмс уязвлён моими словами, которые наверняка показались ему бредом или, того хуже, изменой.
– Что ж, господа знатоки женской натуры. – Он сердито запыхтел трубкой. – Тогда я умолкаю. Готов выслушать вашу версию.
Я молчал, ибо, во-первых, чувствовал себя предателем, а во-вторых, никакой версии предложить не мог.
Вернулся японец и молча встал в дверях. Его щека была заклеена свежим пластырем. Он и Фандорин обменялись несколькими присюсюкивающими словами, после чего Сибата отступил глубже в коридор – к самой лестничной площадке.
Господину было интереснее, чем мне. Он не сумел свалить врага на пол, и они быстро перемещались вокруг стола, обмениваясь ударами. Судя по тому, что я мог разглядеть в темноте, Люпен действительно владел некоторыми навыками новомодной борьбы «пустая рука», однако биться ногами не обучился. Атаку сверху ещё как-то держал, но почти всякий раз, когда Фандорин-доно пускал в дело нижние конечности, удары достигали цели. Наконец, господину удалось сделать превосходную подсечку, а дальнейшее было просто. Хороший увакири по макушке, и бой закончился.
Тут как раз и мой упрямец захрипел, обмяк.
Именно в этот миг, словно желая отметить победу Закона над Преступлением торжественной иллюминацией, вновь включилось электричество.
Я увидел под собой бледное, с закатившимися глазами лицо Уотсона-сенсея. А господин держал за горло поверженного Шерлока Холмса.
XII
Не помню, кто меня поднял и усадил на стул.
Голова раскалывалась. С трудом разлепив веки, я увидел, что Холмс, сидящий напротив меня, в ненамного лучшем состоянии: одна половина лица вся багровая, на тонких губах кровь, воротнички растерзаны и измяты. Над ним с несчастным видом возвышался Фандорин, сам целый, но с надорванным у плеча рукавом.
Кто-то шумно сопел у меня за спиной. Кое-как обернувшись, я увидел японца. Он покаянно закланялся и забормотал извинения, всё повторяя: «Мне нет просенья, мне нет просенья». По его лицу стекала кровь. Значит, и ему досталось. Это до некоторой степени улучшило моё настроение – насколько это было возможно в такой ситуации.
– Что ж, – с досадой проговорил Холмс, потирая ушиб, – Люпен разгадал наш план. Мы ведь с вами, мистер Фандорин, мыслили сходно, не так ли? Но выстрелы в овраге раздались не для того, чтоб выманить нас из столовой, а чтоб мы намяли друг другу бока. Для того и электричество выключили. Представляю, как веселится этот французик.
Русский сумрачно ответил:
– Ваша правда, мы его недооценили. Но п-партию он ещё не выиграл. Деньги пока здесь.
Да, мешок по-прежнему лежал на столе. Я приоткрыл его – содержимое было не тронуто.
– Скажите, но зачем вы потянулись к мешку? – спросил Фандорин. – Именно в тот миг я и поверил, что это преступники.
Никогда ещё не видел я Холмса таким разозлённым. Он не говорил, а цедил слова сквозь зубы.
– Нужно же было проверить, на месте ли он! Клянусь жизнью, Люпен заплатит мне за это унижение!
Это было сказано не нам, а в потолок, да таким тоном, что я содрогнулся. Затрезвонил телефон.
– Это он! – вскричал Холмс. – Будет над нами издеваться!
Подлетел к аппарату, схватил трубку.
– Алло?
В столовой было очень тихо, и я слышал неразборчивое бормотание, но, конечно, не отдельные слова.
– Это дез Эссар, – сообщил Холмс, прикрыв раструб. – Желает знать, что случилось. Боско не вернулся. Свет не горел. Телефон не работал. Он сидел в темноте один, ему было страшно… Сейчас тоже страшно… Уотсон! Примите трубку. Сочувственно мычите, но ничего не отвечайте!
Когда он говорит таким тоном, я знаю: нужно подчиняться, не задавая вопросов.
К Холмсу внезапно вернулась вся его энергия, это меня несказанно обрадовало.
– Прошу за мной! – поманил он японца и бегом выскочил в коридор.
Сибата взглянул на русского, тот кивнул. Лишь тогда азиат последовал за Холмсом.
– …Я не знаю, что делать! Все меня бросили. Его убили, да? Убили? Но ведь Люпен никогда никого не убивает! – бубнила трубка.
– Угу, – время от времени произносил я.
Всё моё внимание было обращено к коридору, куда скрылись Холмс и Сибата. Фандорин тоже смотрел в ту сторону.
– Профессор! Мистер Лебрен! – донёсся зычный голос Холмса. Кажется, мой друг кричал, оставаясь внизу лестницы.
Очевидно, француз услышал его из башни и откликнулся, потому что Холмс всё так же громко прокричал:
– Нет-нет, всё в порядке! Только у мистера Сибаты рана на лице. Не могли бы вы её обработать?
Несколько секунд спустя Холмс вновь появился в столовой, один.
– Отлично, – сказал он, увидев, что я по-прежнему стою с трубкой у уха. – Не отпускайте его, пускай всё время говорит. Теперь они оба под контролем, не подслушают. А то надоело записочками обмениваться.
Читателю уже известно, что мы с Холмсом давно разгадали фокусы мсье Люпена, но Фандорин выглядел ошарашенным.
Я полагал, что он спросит про подслушивание, но русского, кажется, поразило другое:
– Вы подозреваете господина дез Эссара?! А не управляющего?
– …Ради Бога, что мне делать? – пищал мне в ухо дез Эссар – или тот, кто выдавал себя за хозяина замка. – Оставаться здесь?
– Да, – ответил я.
Холмс сложил руки на груди и улыбнулся. Пускай у Фандорина крепче кулаки, но сейчас станет ясно, чей разум сильнее.
– Разве вы не поняли, сэр, что дез Эссар и Боско – одно лицо? Это чрезвычайно ловкий мошенник, с выдающимися актёрскими способностями. Он умеет очень быстро менять грим. Единственное, что ему не под силу – это раздваиваться. Как вы могли не обратить внимания, что мы ни разу не видели хозяина и управляющего одновременно? Под тем или иным предлогом всегда кто-то из них отсутствовал.
– П-погодите, но мы с Масой собственными глазами видели, как Боско стоял у окна конюшни, а дез Эссар был рядом с нами и обращался к нему! – запротестовал Фандорин.
– Но не ответил ни слова, лишь мотал головой, верно? И, поскольку он стоял за стеклом, вы видели только силуэт с характерной причёской?
Русский кивнул. Смотреть на его растерянную физиономию было сплошным удовольствием.
– Что-что? – сказал я в трубку.
– Это был «профессор», нацепивший парик. Как раз в это время он отлучался из башни якобы из-за телефонного звонка. – Преступников двое, сэр: «Лебрен» и «дез Эссар»-«Боско». Это очевидно.
Холмс невозмутимо достал табак и курительную трубку. На сражённого Фандорина он не смотрел.
– Я сразу заподозрил, что в доме все помещения прослушиваются, – продолжил мой блестящий друг, зажигая спичку. – Взгляните, как странно расположены здесь вентиляционные отверстия – на уровне человеческого роста. Это сделано в целях лучшей слышимости. А потом я провёл небольшой эксперимент, подтвердивший мою гипотезу…
– Нет, это доктор Уотсон, и я внимательно вас слушаю, – сказал я в аппарат. – А мистер Холмс записывает каждое слово, так что не отвлекайтесь, продолжайте.
То, что объяснял русскому мой друг, мне было уже известно, но одно дело – несколько слов, нацарапанных на листке бумаги, и совсем другое – связное изложение дедуктивного процесса.
– …Я послал Уотсона в комнату за двумя предметами: фонендоскопом и скрипкой. Скрипка была мне необходима, чтобы приступить к работе, фонендоскоп же, по правде сказать, не имел никакой ценности. Однако на словах я придал ему огромную важность. Зато про скрипку не произнёс ни слова, ограничился жестом. Уловка сработала. Устрашившись фантастического чудо-фонендоскопа, преступник смазал одну из ступенек лестницы дверным маслом, да ещё отключил свет. Бедный Уотсон не мог не поскользнуться. В результате хрупкий фонендоскоп, разумеется, разбился. Со скрипкой же, помещённой в прочный футляр, ничего не случилось. А она-то на самом деле и была мне нужна.
– Невозможно, – перебил Холмса русский.
– В каком смысле, сэр? Что именно кажется вам здесь невозможным?
Губы Холмса чуть раздвинулись в иронической улыбке.
– Невозможно, чтоб мсье дез Эссар был ч-членом шайки.
– Могу ли я поинтересоваться причиной столь категоричного заявления?
Мой друг был явно удивлён.
Фандорин смотрел на него с не меньшим удивлением:
– Но ведь это означало бы, что мадемуазель дез Эссар – не та, за кого себя выдаёт, а хитрая авантюристка, сообщница Люпена.
Холмс пожал плечами:
– Естественно.
Фандорин молча поглядел на меня, и я отлично понял этот взгляд.
– Не тревожьтесь, ничего не предпринимайте и оставайтесь на месте, – сказал я дез Эссару, после чего разъединился.
– Что вы сделали, Уотсон?! – вскричал Холмс. – Я же велел не отпускать этого негодяя от телефона!
– Он прав. Эжени никак не может быть преступницей. А значит, дез Эссар, действительно, её отец и владелец замка.
Мне тяжело было сказать такое моему другу, да ещё в присутствии его соперника, однако чувство долга возобладало.
– Холмс, – я запнулся, – не обижайтесь, но вы совсем не знаете женщин… Мисс Эжени… У меня нет рациональных аргументов, но вообразить, будто она – лицедейка и мошенница… Вынужден согласиться с мистером Фандориным. Это невозможно. Просто невозможно, и всё.
Мой гениальный приятель безупречен во всём, что касается логики и доводов рассудка, но иногда чрезмерная математичность его подводит. Всякий раз, когда ему доводилось ошибаться (а таких случаев за всю его карьеру было очень мало), виной тому были женщины. Вернее, сугубо теоретическое знакомство Холмса с их эмоционально-психологическим устройством. Подозреваю, что его стойкое предубеждение против прекрасного пола объясняется именно этим: женщина – уравнение, не поддающееся исчислению.
Видно было, что Холмс уязвлён моими словами, которые наверняка показались ему бредом или, того хуже, изменой.
– Что ж, господа знатоки женской натуры. – Он сердито запыхтел трубкой. – Тогда я умолкаю. Готов выслушать вашу версию.
Я молчал, ибо, во-первых, чувствовал себя предателем, а во-вторых, никакой версии предложить не мог.
Вернулся японец и молча встал в дверях. Его щека была заклеена свежим пластырем. Он и Фандорин обменялись несколькими присюсюкивающими словами, после чего Сибата отступил глубже в коридор – к самой лестничной площадке.