Нечто из Рютте

– Тут тебе читать ничего не нужно. Макай палец и припечатывай.

– Может, расписаться?

– Макай! – настоял одноглазый.

– Макай, макай! – загалдели люди в трактире.

Парень макнул палец в чернила и поставил отпечаток на лист бумаги.

– Ну вот и славно, – сказал одноглазый. – Трактирщик, еще одну кружку храбрецу! – Он протянул парню новый блестящий талер. – Держи, это твой первый, а у тебя их будет еще сотни.

– Да тысячи! – вставил пьяный военный. – Если только ты не станешь одним из костлявых трупов в канаве у какой-нибудь крепости.

Парень прислушался к нему.

– Сдохнуть быстро, свалившись с осадной лестницы, – это, можно считать, легко отделался. Намного хуже – это когда тебе что-нибудь воткнут в брюхо, а помереть сразу не удастся. Будешь лежать и выть. А от тебя будет вонять дерьмом и гнилью. А брюхо будет расти каждый день, пока не станет величиной с бочонок – тогда оно лопнет, и вся твоя требуха вывалится наружу.

Все присутствующие внимательно слушали пьяного солдата, и самым внимательным слушателем был мальчик.

– Но это еще не самое страшное, – зловеще улыбаясь, продолжал солдат.

– Заткнись уже, Ральфи, – попытался прервать его краснощекий.

– Пусть говорит! – загалдели посетители, которые стали собираться вокруг их стола.

– Самое неприятное, – продолжал пьяный Ральфи, – это понос.

Многие слушатели засмеялись, подумав, что это шутка, но новобранец слушал внимательно и был серьезен.

– Сначала ты будешь просто бегать в кусты три-четыре раза в день, проклиная судьбу и ротного повара. А со второй недели из тебя начнет литься не только еда и питье, но и кровь. И ты заметишь, что ноги твои худеют прямо на глазах и ходить на них все труднее и труднее. А с третьей недели ты просто не встанешь и гадить будешь под себя. А к концу четвертой недели тебя вывалят с такими же, как ты, в поле, накроют рогожей и будут ждать, пока помрете, а затем закопают тихонько. И все. Рядом с каждым большим лагерем целые кладбища таких храбрецов, как ты.

– Да заткнись ты уже, Ральфи, а то получишь пару оплеух, – прервал его краснощекий. – Такое, конечно, бывает, парень. Но не так часто, как врет тебе этот дурак.

– А как же этого избежать? – спросил мальчик.

– Поноса?

– Да, поноса.

– Был у нас при лазарете один монах припадочный. Бубнил нам все время, что если мыть руки перед едой и кипятить воду, а не лакать, как собака, из лужи, то никакого поноса не будет, – заметил одноглазый.

– А я так думаю, что он врал все. Хотя скажу одно наверняка: благородные и офицеры поносом никогда не страдают.

– Господин солдат, мне нужно сходить домой, – произнес мальчик и встал.

– А ну стой! – Краснощекий перегнулся через стол и схватил его за одежду.

Мальчишка испугался.

– А ты, часом, не из этих ли?

– Из каких «из этих»? – испуганно спросил мальчик.

– Из дезертиров. Задаток за контракт возьмут и тут же исчезают. Ты дезертир? – сурово спросил одноглазый.

– Нет, я только хотел отнести деньги маме и вернуться.

– Черта с два! – рявкнул сержант. – Кто-нибудь знает его мамашу? Кто отнесет ей деньги?

– Я! – сказал кто-то из-за спины парня.

Чьи-то ловкие пальцы вытащили талер из мальчишеской ладони. А мальчик был так растерян, что даже не взглянул на того, кто это сделал.

– Я отнесу, не беспокойтесь, друзья!

– Ну вот и славно, – сухо сказал сержант, единственным глазом рассматривая парня. – А то знаешь, что ждет тех, кто решит передумать и дать стрекача?

– Нет, – сказал мальчик, – не знаю.

– Их ждет длинная грубая веревка с петлей на конце, – снова заговорил Ральфи. – Тебе еще предстоит сделать выбор, сынок: грубая веревка с петлей на конце, но один раз, или солдатская лямка на всю жизнь. Даже не знаю, что лучше. – Он невесело засмеялся.

– Брось, Ральфи, – сказал сержант. – У такого храбреца, как этот малый, дорогая будет усыпана серебром. Нужно только выбрать, куда пойти.


– И куда же мне пойти? – спросил Волков.

– Куда-куда… – задумчиво произнес сержант. – К примеру, в пикинеры тебя не возьмут. Потому что пика у них в десять локтей, ты ее просто не удержишь. Да и доспех у них дорогой. У тебя есть деньги на доспех?

Парень отрицательно помотал головой.

– Вот и я про то же. В рейтары и жандармы тоже не примут. Так как ты безлошадный. А если и дадут тебе какого-то конька от казны, то это будет такая сволочь, злобная и упрямая бестия, что не ты на нем, а он на тебе будет ездить.

Все засмеялись.

– В арбалетчики без толку идти. Потому что эти мерзавцы о себе слишком большого мнения. Абы кого со стороны не принимают. Да и арбалет простой ты натянуть не сможешь, а на арбалет с ключом нужно столько же денег, сколько и на коня. И что же тебе остается, парень?

– Не знаю. Может, меченосец? – робко проговорил мальчик.

– Мечи носят те, у кого на них есть деньги. Но не робей. Есть у меня для тебя хорошее местечко.

– Какое?

– Теплое.

– Ну, что за место? – волновался мальчик.

– Место при кухарке капитана Блоха.

Все окружающие опять засмеялись.

– Понимаешь, кухарка хорошая, но малость староватая и больно толстая, пудов восемь чистого веса, и поэтому из-за своей полноты немного воняет, честно говоря, даже сильно.

Люди покатывались со смеху.

– Так вот, нужно помогать ей мыться хотя бы раз в месяц.

Зеваки, собравшиеся вокруг их стола, смеялись и даже улюлюкали, а сержант не унимался:

– Обмывать ее телеса, скажу тебе, дело для храбрецов типа тебя.

Смеялся даже краснощекий и пьяный Ральфи. Все хохотали, кроме мальчика. Он сидел и внимательно смотрел на сержанта.

– Потому что, – продолжал сержант, – не все, кто видел ее промежности, остались в своем рассудке. Вот погляди на Ральфи, он видел и с тех пор пьет не просыхая.

– Ну хватит уже, – вдруг произнес мальчик. Громко, сухо и даже резко.

Никто из собравшихся не ожидал, что он так может. Все перестали смеяться.

– Говорите, господин военный, в какой цех вы меня запишете?

– Хватит так хватит, – произнес одноглазый, отхлебнув из кружки. – Пойдешь к корпоралу Ральфи, в лучники. Он, конечно, пьяница, но стрелок добрый. Думаю, и тебя стрелять научит. Я пишу в твой контракт, что ты теперь лучник.

Он макнул перо в чернильницу и что-то написал в контракте, затем свернул его в трубку и отдал бумагу краснощекому.

– Все, парень, теперь ты контрактованный лучник капитана Блоха. Задаток ты получил, а увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются.





– Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются, – повторил солдат поговорку старого сержанта. Волков так и не узнал, дошел ли его первый талер до матери – он часто думал об этом. А сейчас солдат сидел в унылой харчевне, разглядывая коновала.

Коновал был высокий, грузный лысеющий мужчина с плохо выбритым лицом. Он первым делом надел грязный кожаный фартук и осмотрел стрелу.

– Надо просто вытащить эту стрелу? – предположил он.

– Надо, – согласился солдат. – Но она крепко засела в железе, и выдергивать нельзя, потому что наконечник останется в ноге. Нужно будет сделать надрез.

– Ох, – тяжело вздохнул коновал. – А вы, господин, и вправду хотите, чтобы эту стрелу вытаскивал я?

– А ты видишь здесь других коновалов, идиот? Ты ж вскрываешь свищи коням, нарывы коровам?

– Да, господин, но то коровы и лошади или даже мужичье, а то вы…

– А потом рану нужно будет зашить. У тебя есть кривая иголка? Ты зашивал кожу лошадям?

– Да, господин, но то были лошади…

Солдат только сплюнул с досады; дал бы ему в морду, да встать не мог.