Небо, полное звезд
Часть 8 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
От произнесенного у меня онемели губы. Заметив, что я осеклась, Мика замедлил ход.
– Отсо сказал, никто не знает, почему она пошла туда.
– Это так, – хрипло подтвердила я.
– И у тебя нет никаких догадок? Вы же дружили. Он так сказал.
Больше всего я боялась, что парень сейчас посмотрит мне в глаза.
– Оливия говорила, что любит эти места.
– Но должно же быть хоть какое-то объяснение…
– Кажется, нам сюда, – прервала его я, показывая на дорожку, ведущую к рябине.
Мика повернул коляску и направил вдоль тропинки. Колеса вязли в едва начавшей оттаивать земле, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы толкать меня вперед. Я тоже старалась помочь ему, но сразу же запачкала рукава грязью.
Мы застыли у небольшой могилки с невысоким камнем, на котором были начертаны имя, годы жизни и рисунок в виде креста. Только в этот момент я осознала, что подойти к могиле можно было и с другой стороны – там была хорошая дорога, и мне не пришлось бы пачкаться, а Мике прикладывать усилия, чтобы везти меня.
Мне стало стыдно, что я плохо запомнила путь, но иначе и не могло быть: я не была на похоронах Оливии. Мне пришлось искать ее могилу тем же вечером в темноте, потому что я приходила, когда кладбище опустело.
– Расскажи мне, – тихо попросил Мика, отпуская ручки коляски и приближаясь к могиле.
Он смотрел на нее так, будто пытался что-то увидеть через землю.
– Что? – спросила я, поставив коляску на ручной тормоз и с трудом подняв на него глаза.
Взгляд парня потемнел.
Он явно хотел понять то, что мне давно хотелось бы забыть.
– Расскажи мне, как она умерла. 10 Полтора года назад
За окном мелькают высокие сосны. Бесконечное количество сосен. Миллионы, наверное. Все они тянутся к свету и врезаются верхушками в голубое небо. Мы едем, едем, и путь кажется бесконечным. Река из ярко-зеленых деревьев расступается, позволяя дороге течь прямо сквозь нее, и ни впереди, ни сзади не видно ничего, кроме узкой ленты, тянущейся вдоль этой реки.
– Вот так веселее, – говорит мама, прибавляя громкость.
И Софья, ворча что-то себе под нос, втягивает голову в ворот объемного свитера.
– Спасибо, мам! – улыбаюсь я.
Этот плей-лист я записала специально в дорогу, чтобы скрасить наше длинное путешествие.
Сестра смотрит на меня с презрением и закатывает глаза.
– Дорогая, вот увидишь, тебе там понравится! – улыбается мама, перехватив ее взгляд в зеркале заднего вида.
– Уверена в этом, – рычит Софья, отворачиваясь.
Кажется, маму умиляют ее капризы. Она продолжает с нежностью смотреть на нее и улыбаться.
– Здесь написано, что Сампо находится недалеко от северной границы, – зачитываю я строчку из путеводителя.
Мне приходится говорить громко, чтобы заглушить музыку.
– У черта на куличках, – цедит сквозь зубы сестра.
Могла и промолчать. Все помнят ее тираду, вызванную известием о новом переезде. «Почему не на Дальний Восток, мам? Почему не на Луну? – билась в истерике она. – Я только привыкла к новому месту, только завела здесь друзей!»
Как будто нельзя поберечь нервы матери. Почему нужно всякий раз устраивать скандал?
– А еще здесь девственно-чистая природа, – с энтузиазмом добавляет мама. – Представляешь, как здорово, Сонь? Мы сможем рыбачить, ходить в походы, гулять в лесу и на озерах!
Софья закатывает глаза, понимая, что ничему из этого не суждено будет сбыться.
Суть работы нашей матери такова, что она практически не бывает дома. Если не сидит над чертежами и расчетами, то проводит суперсложные и суперопасные взрывные работы на объекте. А если не работает и не сидит над чертежами, то спит, выпив перед этим пару бокалов горячительного для того, чтобы расслабиться.
В ее суперважном и суперплотном графике нет места для детей, и мы не имеем права на это обижаться, потому что наш отец умер десять лет назад, и все это время мать пашет как заведенная, чтобы обеспечить нам достойную жизнь.
– Супер, – отзывается сестра, вновь натягивая ворот свитера до самых глаз.
– А мне не терпится там оказаться, – улыбаюсь я, чтобы подбодрить маму.
Понимаете, так бывает в жизни: один ребенок получает любовь по праву рождения, а другому приходится очень стараться, чтобы ее добиться. И не всегда получается. Но я не теряю надежды, поэтому вынуждена зарабатывать очки.
Софья родилась слабой и недоношенной. Мама все детство сдувала с нее воображаемые пылинки, вилась коршуном, боясь, что дочь простынет, упадет, ударится, поранится, заразится и прочее-прочее-прочее. Она прощала ей любые шалости, а с годами и оскорбления. И в то время как она надышаться не могла на мою сестру, мне приходилось из шкуры вон лезть, чтобы обратить на себя ее внимание.
Я училась на «отлично», радовала ее хорошим поведением, во всем старалась угодить, помогала с уборкой и хозяйством, не перечила, стойко выслушивала критику, а Софья бунтовала, злословила и таскала из школы вечные тройки и неуды.
Я старалась максимально облегчить наполненную стрессом жизнь матери, переступала через себя, чтобы не расстраивать ее, и часто отказывала себе в самом необходимом. А Софья в это время спокойно транжирила карманные деньги на конфеты, косметику и сигареты. Она тянула из матери деньги на новые шмотки и топала ногами, если та не спешила ей угождать.
Я делала все, чтобы заслужить любовь матери, но все равно была недостаточно хороша. Мама словно не видела меня, смотрела куда-то сквозь. Все ее разговоры были лишь о Софье: о ее трудностях, о ее будущем, о ее мечтах. А меня будто и не существовало в их вселенной.
Всегда улыбчивая, вежливая и добрая Анна. Она с легкостью справлялась со школьной нагрузкой, никогда не доставляла проблем и не нуждалась в похвале. Она молчала, видя, как сияют глаза матери при взгляде на сестру. Она обижалась, не понимала, но не теряла надежды, что однажды ее все-таки заметят.
Бедная Анна – она так устала быть невидимкой в собственной семье, что стала противна самой себе.
Но не отчаялась.
Если быть еще лучше, если стараться еще усерднее, однажды мама непременно обнимет ее и скажет, как сильно гордится ею и как любит.
Однажды.
– Смотрите, указатель! – восклицаю я.
И хлопаю в ладоши.
Мама улыбается. Ее радует, что хоть кто-то из нас доволен переездом.
Мы въезжаем в Сампо.
Софья тяжело вздыхает, а я с интересом разглядываю мелькающие за окном строения, вывески магазинов, по-европейски широкие улицы, уютные дворики и еще не догадываюсь, что меня здесь ждет.
11
Мы проезжаем через весь город и не без труда находим арендованный для нас компанией дом. Он располагается в небольшом, спокойном районе среди таких же одно- и двухэтажных домов с красно-коричневыми крышами и большим количеством узких окон. Здесь уютно, тихо, и все подчинено одному стилю. Это сильно отличается от того, что мы привыкли видеть в других городах страны.
Я выскакиваю из машины и с визгом бросаюсь к дому, а мама выбирается неспешно и замирает, ожидая, когда салон покинет ее ненаглядная Несмеяна.
Пока я достаю из-под коврика ключ и вожусь с замком, Софья наконец соизволяет выйти из автомобиля и со скорбным выражением на лице оглядеть наше новое жилище.
– Отстой, – морщится она, запахивая плотнее широкий плащ.
– Тебе нужно просто приглядеться, детка, – успокаивает ее мама. – Здесь живут чудесные, милые люди.
– Может, не чудесные, а чудны́е? – уточняет сестра, завидев в окне дома напротив старуху в ночной рубашке и с точно таким же недовольным выражением на лице, как у нее самой.
– Добрый день! – кивает мама нашей будущей соседке.
Но та лишь резко запахивает шторы.
Я стою у открытой двери и смеюсь над этой картиной. В каждом городе свои чудаки и свои особенности. В этом мне нравится, что он не такой, как все. Ты будто очутился на другой планете.
– Пойдемте в дом! – кричу я.
Вхожу внутрь, бегло осматриваю интерьер гостиной и кухни, а затем мчусь наверх, чтобы занять лучшую комнату.
Ею оказывается большая, светлая спальня, окна которой выходят на дом соседей справа. С этой точки, как с наблюдательной башни, виден весь город: вон там современная застройка, дальше центр города, парк, а вон на том клочке, вдалеке, несколько советских блочных пятиэтажек – они выделяются на теле города блеклым серым пятном, словно чужие. Их, видимо, возвели на скорую руку в ту пору, когда Сампо активно застраивался.
Даже старые финские многоквартирные типовушки, мимо которых мы проезжали, въезжая в город, смотрелись надежнее и современнее этих.
– Дорогая, может, ты возьмешь хотя бы пару сумок? – слышится голос мамы.
– Брось, занесем их позже, – отвечает Софья.
– Хорошо, тогда я сама.
– Я же сказала, давай потом!
– Но, детка…
Раздаются шаги на лестнице.
– Эта комната уже занята, – сообщаю я, когда сестра открывает дверь и скользит взглядом по белым стенам.
Пусть берет себе дальнюю, окна которой выходят на лес и окраину. Ей и так всегда достается все самое лучшее, полезно будет ощутить себя проигравшей.
– Отсо сказал, никто не знает, почему она пошла туда.
– Это так, – хрипло подтвердила я.
– И у тебя нет никаких догадок? Вы же дружили. Он так сказал.
Больше всего я боялась, что парень сейчас посмотрит мне в глаза.
– Оливия говорила, что любит эти места.
– Но должно же быть хоть какое-то объяснение…
– Кажется, нам сюда, – прервала его я, показывая на дорожку, ведущую к рябине.
Мика повернул коляску и направил вдоль тропинки. Колеса вязли в едва начавшей оттаивать земле, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы толкать меня вперед. Я тоже старалась помочь ему, но сразу же запачкала рукава грязью.
Мы застыли у небольшой могилки с невысоким камнем, на котором были начертаны имя, годы жизни и рисунок в виде креста. Только в этот момент я осознала, что подойти к могиле можно было и с другой стороны – там была хорошая дорога, и мне не пришлось бы пачкаться, а Мике прикладывать усилия, чтобы везти меня.
Мне стало стыдно, что я плохо запомнила путь, но иначе и не могло быть: я не была на похоронах Оливии. Мне пришлось искать ее могилу тем же вечером в темноте, потому что я приходила, когда кладбище опустело.
– Расскажи мне, – тихо попросил Мика, отпуская ручки коляски и приближаясь к могиле.
Он смотрел на нее так, будто пытался что-то увидеть через землю.
– Что? – спросила я, поставив коляску на ручной тормоз и с трудом подняв на него глаза.
Взгляд парня потемнел.
Он явно хотел понять то, что мне давно хотелось бы забыть.
– Расскажи мне, как она умерла. 10 Полтора года назад
За окном мелькают высокие сосны. Бесконечное количество сосен. Миллионы, наверное. Все они тянутся к свету и врезаются верхушками в голубое небо. Мы едем, едем, и путь кажется бесконечным. Река из ярко-зеленых деревьев расступается, позволяя дороге течь прямо сквозь нее, и ни впереди, ни сзади не видно ничего, кроме узкой ленты, тянущейся вдоль этой реки.
– Вот так веселее, – говорит мама, прибавляя громкость.
И Софья, ворча что-то себе под нос, втягивает голову в ворот объемного свитера.
– Спасибо, мам! – улыбаюсь я.
Этот плей-лист я записала специально в дорогу, чтобы скрасить наше длинное путешествие.
Сестра смотрит на меня с презрением и закатывает глаза.
– Дорогая, вот увидишь, тебе там понравится! – улыбается мама, перехватив ее взгляд в зеркале заднего вида.
– Уверена в этом, – рычит Софья, отворачиваясь.
Кажется, маму умиляют ее капризы. Она продолжает с нежностью смотреть на нее и улыбаться.
– Здесь написано, что Сампо находится недалеко от северной границы, – зачитываю я строчку из путеводителя.
Мне приходится говорить громко, чтобы заглушить музыку.
– У черта на куличках, – цедит сквозь зубы сестра.
Могла и промолчать. Все помнят ее тираду, вызванную известием о новом переезде. «Почему не на Дальний Восток, мам? Почему не на Луну? – билась в истерике она. – Я только привыкла к новому месту, только завела здесь друзей!»
Как будто нельзя поберечь нервы матери. Почему нужно всякий раз устраивать скандал?
– А еще здесь девственно-чистая природа, – с энтузиазмом добавляет мама. – Представляешь, как здорово, Сонь? Мы сможем рыбачить, ходить в походы, гулять в лесу и на озерах!
Софья закатывает глаза, понимая, что ничему из этого не суждено будет сбыться.
Суть работы нашей матери такова, что она практически не бывает дома. Если не сидит над чертежами и расчетами, то проводит суперсложные и суперопасные взрывные работы на объекте. А если не работает и не сидит над чертежами, то спит, выпив перед этим пару бокалов горячительного для того, чтобы расслабиться.
В ее суперважном и суперплотном графике нет места для детей, и мы не имеем права на это обижаться, потому что наш отец умер десять лет назад, и все это время мать пашет как заведенная, чтобы обеспечить нам достойную жизнь.
– Супер, – отзывается сестра, вновь натягивая ворот свитера до самых глаз.
– А мне не терпится там оказаться, – улыбаюсь я, чтобы подбодрить маму.
Понимаете, так бывает в жизни: один ребенок получает любовь по праву рождения, а другому приходится очень стараться, чтобы ее добиться. И не всегда получается. Но я не теряю надежды, поэтому вынуждена зарабатывать очки.
Софья родилась слабой и недоношенной. Мама все детство сдувала с нее воображаемые пылинки, вилась коршуном, боясь, что дочь простынет, упадет, ударится, поранится, заразится и прочее-прочее-прочее. Она прощала ей любые шалости, а с годами и оскорбления. И в то время как она надышаться не могла на мою сестру, мне приходилось из шкуры вон лезть, чтобы обратить на себя ее внимание.
Я училась на «отлично», радовала ее хорошим поведением, во всем старалась угодить, помогала с уборкой и хозяйством, не перечила, стойко выслушивала критику, а Софья бунтовала, злословила и таскала из школы вечные тройки и неуды.
Я старалась максимально облегчить наполненную стрессом жизнь матери, переступала через себя, чтобы не расстраивать ее, и часто отказывала себе в самом необходимом. А Софья в это время спокойно транжирила карманные деньги на конфеты, косметику и сигареты. Она тянула из матери деньги на новые шмотки и топала ногами, если та не спешила ей угождать.
Я делала все, чтобы заслужить любовь матери, но все равно была недостаточно хороша. Мама словно не видела меня, смотрела куда-то сквозь. Все ее разговоры были лишь о Софье: о ее трудностях, о ее будущем, о ее мечтах. А меня будто и не существовало в их вселенной.
Всегда улыбчивая, вежливая и добрая Анна. Она с легкостью справлялась со школьной нагрузкой, никогда не доставляла проблем и не нуждалась в похвале. Она молчала, видя, как сияют глаза матери при взгляде на сестру. Она обижалась, не понимала, но не теряла надежды, что однажды ее все-таки заметят.
Бедная Анна – она так устала быть невидимкой в собственной семье, что стала противна самой себе.
Но не отчаялась.
Если быть еще лучше, если стараться еще усерднее, однажды мама непременно обнимет ее и скажет, как сильно гордится ею и как любит.
Однажды.
– Смотрите, указатель! – восклицаю я.
И хлопаю в ладоши.
Мама улыбается. Ее радует, что хоть кто-то из нас доволен переездом.
Мы въезжаем в Сампо.
Софья тяжело вздыхает, а я с интересом разглядываю мелькающие за окном строения, вывески магазинов, по-европейски широкие улицы, уютные дворики и еще не догадываюсь, что меня здесь ждет.
11
Мы проезжаем через весь город и не без труда находим арендованный для нас компанией дом. Он располагается в небольшом, спокойном районе среди таких же одно- и двухэтажных домов с красно-коричневыми крышами и большим количеством узких окон. Здесь уютно, тихо, и все подчинено одному стилю. Это сильно отличается от того, что мы привыкли видеть в других городах страны.
Я выскакиваю из машины и с визгом бросаюсь к дому, а мама выбирается неспешно и замирает, ожидая, когда салон покинет ее ненаглядная Несмеяна.
Пока я достаю из-под коврика ключ и вожусь с замком, Софья наконец соизволяет выйти из автомобиля и со скорбным выражением на лице оглядеть наше новое жилище.
– Отстой, – морщится она, запахивая плотнее широкий плащ.
– Тебе нужно просто приглядеться, детка, – успокаивает ее мама. – Здесь живут чудесные, милые люди.
– Может, не чудесные, а чудны́е? – уточняет сестра, завидев в окне дома напротив старуху в ночной рубашке и с точно таким же недовольным выражением на лице, как у нее самой.
– Добрый день! – кивает мама нашей будущей соседке.
Но та лишь резко запахивает шторы.
Я стою у открытой двери и смеюсь над этой картиной. В каждом городе свои чудаки и свои особенности. В этом мне нравится, что он не такой, как все. Ты будто очутился на другой планете.
– Пойдемте в дом! – кричу я.
Вхожу внутрь, бегло осматриваю интерьер гостиной и кухни, а затем мчусь наверх, чтобы занять лучшую комнату.
Ею оказывается большая, светлая спальня, окна которой выходят на дом соседей справа. С этой точки, как с наблюдательной башни, виден весь город: вон там современная застройка, дальше центр города, парк, а вон на том клочке, вдалеке, несколько советских блочных пятиэтажек – они выделяются на теле города блеклым серым пятном, словно чужие. Их, видимо, возвели на скорую руку в ту пору, когда Сампо активно застраивался.
Даже старые финские многоквартирные типовушки, мимо которых мы проезжали, въезжая в город, смотрелись надежнее и современнее этих.
– Дорогая, может, ты возьмешь хотя бы пару сумок? – слышится голос мамы.
– Брось, занесем их позже, – отвечает Софья.
– Хорошо, тогда я сама.
– Я же сказала, давай потом!
– Но, детка…
Раздаются шаги на лестнице.
– Эта комната уже занята, – сообщаю я, когда сестра открывает дверь и скользит взглядом по белым стенам.
Пусть берет себе дальнюю, окна которой выходят на лес и окраину. Ей и так всегда достается все самое лучшее, полезно будет ощутить себя проигравшей.