Небесные ключи
Часть 4 из 7 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Очевидно, Джоланту не нравился смысл этих слов. Он видел за ними двойное дно: открыть глаза так или иначе, не разговорами, но возвращением к истокам, напомнить ему, откуда все началось. Однако интерес оказался сильнее опасений. Гвидо и Чонса стояли на балконе молча, глядя, как Джолант пускает скакуна шагом, а за ним тянется маленькая конница охраны.
— Вы опасаетесь нападения среди бела дня, мой дорогой Гвидо? — спросила тогда Чонса, и медик понял, что Джо так и не поведал ей свою главную тайну.
Хороший момент, чтобы посеять смуту между влюбленными. Но это было бы недальновидно. Зачем становиться врагом своему брату?
— До нас дошли тревожные слухи, — ушел от ответа Гвидо, — а Джо мой брат. Я не хотел бы его гибели.
— Неродной брат.
— Верно. Но разве это что-то меняет? Люблю я его как родного.
Чонса глянула на Гвидо искоса. Теперь, когда Джо растворился в тени каменных домов, на её лицо вернулось это стервозное скучающее выражение, и взгляд стал тем же, что в Нино — потухшим, отсутствующим.
— Любовь, — процедила она, — вы не узнаете любовь, укуси она вас до крови.
— А ваша любовь столь кусача?
Чонса оттолкнулась руками от парапета — вывихнутое плечо удивительно легко исцелилось — и прошла в глубину комнаты. Сколь не приказывай Гвидо стирать простыни, в спальне стоял запах пота и витальных жидкостей, особенно буйствующих во время занятий любовью. К счастью, малефика решилась пройтись. Гвидо поспешил за ней — на один размашистый шаг северянки приходилось полтора его. Фурия выскочила в коридоры, вряд ли у неё была иная цель пути, кроме как избавиться от медика на хвосте. Он догнал её в холле. Шестипалая бдительным зверьком замерла на том самом месте, где тысячи лет назад Джо её предал, позволив бросить в темницу.
— Чонса, постойте! Скажите мне, Чонса! — выкрикивал Гвидо весело и зло, — Неужели вы готовы променять роль цепной псицы на птичку в клетке?
— Я не птичка в клетке!
— Позвольте, позвольте! — Гвидо засмеялся. — Сидите взаперти и, если не развлекаете моего братца чудесными трелями удовольствия, то он набрасывает на вас платок, и вы спите до тех пор, пока он не вернется. Да я даже в коридорах вас не видел всю эту неделю!
Он разозлил её. Кажется, к этому сводилась его роль в чужих жизнях — бесить тех, кто ему интересен. Чонса развернулась, как тростниковая змея, сжала руки в кулаки.
— Ты — избалованный сукин сын, если не видишь разницы. И никогда не был на моем месте! Я сама выбираю такую жизнь. Мне сейчас это нужно!
— «Нужно тебе»? Ах, значит, ты используешь моего брата, чтобы спокойно спать? Оставаться в стазисе? Не принимать решений?
— Какие решения тебе нужны?
Гвидо сцепил руки за груди. Вскоре осталась только эта робкая защита — он чувствовал, как малефика запустила в его голову свои острые пальцы, как перебирает извилину за извилиной, выжимая из них сок. Мучительная боль пронзила его виски, но медик не издал ни звука. В нем вспыхнул лишь восторг — какая удивительная особь эта Чонса!
— Я не особь, — шикнула она, пошатнувшись. Гвидо сделал пол-шага и поймал её за локоть.
Его шепот зазвучал мягко, успокаивающе:
— Позволь мне рассказать все то, что знаю я, моя милая Чонса! Брат бережет тебя от тревог и новостей, он всегда был таким добрым и милым мальчиком, настоящим защитником… Позволь мне рассказать, что можно изменить. Что можешь изменить ты!
— Я? — Чонса вскинула брови.
Гвидо улыбнулся. С её головы не упал ни один волос. Она сама, отважная, зашла под своды его лаборатории. Сама долго, внимательно и спокойно разглядывала склянки, сама комментировала что-то — малефики во время обучения проходят лекарский курс, и на приспособления перед собой девушка смотрела спокойнее, чем Джо, и знала теорию гуморов. Гвидо дал ей обнюхать обстановку, как кошке новое жилье. Она рассказала, что видела в Нино и то, что её Дани вырвал кусок из тела химеры своими зубами. Гвидо винился перед ней, но не слишком сильно, он объяснял, что всему есть причина, и Чонса слушала, сцепив клыки.
И вот он добрался до сути проблемы, до сердца, до той самой сокровенной идеи, которой Джо вначале восхитился, а после — отмахивался от неё.
— И Данте, и Лукас стали способны после инъекций брать под контроль существ, хоть изначально только Лукас имел способности к управлению. Но ты, Чонса, твой дар сильнее. И дух сильнее.
— Данте был сильнее меня.
Было заметно, что это «был» далось ей костью в горле. Но она сказала это спокойно, как будто зачитывая псалом из Книги.
— Увы, когда его привели ко мне, он был уже безумным. Близнецы отправились с ним в Йорф, но по пути случился катаклизм и Данте спятил.
Чонса отвернулась. Кажется, она знала про это, но не хотела признаваться себе.
— Он убил Йоля и искалечил Аларика. Свел его с ума. Тот чудом смог его смирить и привести сюда.
— Я помню их совсем юнцами, — вздохнула Чонса и оперлась на стол руками, — а теперь все три мертвы.
— Аларик жив, — отменил Гвидо осторожно, — но очень слаб. Он в западном крыле лечебницы, под постоянным присмотром Руби и других медиков.
— Рада слышать, потом проведаю его, — без эмоций проговорила Чонса. Гвидо кивнул, принимая её вежливость, и вернулся к разговору о более важным.
— Я считаю, что если ввести в твои вены ихор, Чонса, то ты сможешь отправить этих существ туда, куда им самое место.
— В небеса?
— Хоть в небеса. Хоть стравить их между собой, хоть приказать им утопиться в море. Представь, какая мощь! А если отправить их в тот ад, их которого они попадали на землю, то как знать, может и эта гниющая рана в небе стянется.
Чонса замолкла надолго. Она украдкой глянула сквозь окно на город и кусок небес, уже ставших привычного карминового цвета, как будто за окном всегда закат или рассвет. В её лице Гвидо искал тот отголосок сильных эмоций, что потряс Джоланта, но их не было. Не мелькнула радостная искра в её глазах, не расширились они от удивления. Неужели она всё еще в шоке? А Гвидо-то надеялся, что его брат умеет отвлекать женщин, с его-то миленьким личиком. Пришлось надавить:
— Эти твари убили множество людей… В ночь столкновения наших миров мощнейший звездопад уничтожил десятки церквей, полных послушников…
— А Стреппе? — не поворачиваясь, спросила Чонса.
— Хм. Насколько мне известно, церковники покинули Стреппе. Сейчас они под крылом Тито, в Канноне.
— Хорошо.
Девушка встала. Она качнулась, словно держала на голове переполненный водой сосуд, подобно шорке, и боялась расплескать содержимое. О чем думала она? О своем близком родстве с тварями из иного мира? О том, какое тяжкое бремя на её плечах? О тысячи погибших? О Нино? О Гвидо, что держал её в подвале в неведении, или о Джо, что не выпускал её из спальни, боясь, что она узнает?
Руки Гвидо опустились, когда она заговорила:
— Мне всё равно, — сказала Чонса, — этот мир заслужил встретить свою кончину.
И если бы история сложилась иначе, все так бы и осталось. Чонса бы проводила свои дни как этот: гуляла по аптекарскому саду, а вечером отправилась, как обещала, проведать Аларика и просто помочь в лечебнице, не из сочувствия, а просто чтобы занять руки. Джо был бы доволен собой, потискивая ночью женское бедро и объедаясь припасами в доме своего брата, а Гвидо, пожертвовавший принципами за то, чтобы исправить чужие ошибки, вот так бы и сидел, уткнувшись лицом в ладони и не понимая, как сдвинуть этот камень, как подтолкнуть того, кто столь закостенел, устал и безразличен.
О, если бы не эта ночь!
Джо не вернулся к вечеру, должно быть, решил остаться там, куда отправил его Гвидо. Шестипалая не интересовалась, где он заночевал. Ей было всё равно.
Все равно, все равно, все равно. Мир выцвел до блекло-серого с тех самых пор, как она выплеснула всю свою злость на несчастного Лукаса. Её не осталось, чтобы вдарить правдой по хитрым глазам Гвидо: не монстры убили жителей Нино, ни Лукас, а гордыня одного мужчины, решившего творить вещи супротив человеческой природы. Доверия к мечтательному плану не было ни капли. С тем же успехом Гвидо мог поклониться химерам и вежливо попросить их убраться восвояси. Сил Чонсы едва хватало на то, чтобы тащить мешок своих костей по коридорам, класть их под Джоланта, забываясь в минуты удовольствия в приятной близости их тел, и всё. Не будь под боком этого мальчишки, наверно, она бы набросила петлю на шею и прыгнула с балкона.
И даже мысли о Лоркане не рассеивали эту душную, эту парализующую тьму. Сын у Тито под боком. Если он на хорошем счету, то к нему не подобраться. Если на дурном, то уже мертв. Если успел уйти из Стреппе… Разве нужна ему такая мать? И что она может дать ему? Мальчишке десять. Она не знает, что требуется таким детям, да и он слишком взрослый, чтобы беспричинно и крепко полюбить какую-то злую женщину, что бросила его, а теперь нашла и жмет к груди. Надо было раньше. Что она может ему дать? Ни клочка земли, ни счастья. Её безумие уже скреблось о створки её черепа, в Нино оно заглянуло в её глаза и оставило шрам в сердце.
Дани убил своего друга, поддавшись ярости, которую никак не мог контролировать, а Чонса, какую бы чепуху не говорил Гвидо, никогда не была сильнее кого-либо. Она просто умела сохранять хорошее лицо при плохой игре. Что, если она накинется на сына? Что, если он, обезумев от проклятья алых небес, бросится на неё?
Ты не сделаешь ошибки, если не будешь ничего контролировать. Поэтому в церковных цепях злобно рычалось, но жилось спокойно. И теперь она не спешила улетать из клетки Джоланта. Хватит. Достаточно. Слетала уже до Нино и обратно. Понравилась свобода? Оставила на руках чужую кровь, а на зубах — вкус пепла.
Чонса тряхнула головой, отгоняя от себя мрачные тени, тянувшие острые когти из углов коридоров, и толкнула дверь в комнату Колючки. Шестое чувство заставило её резко повернуться. Что-то знакомое. Она встречала это не так давно — и вот оно здесь, рядом.
Голос, вкрадчивый и спокойный, запах тления — он засел ноздрях со зрелища гниющего лица Феликса, но рядом с рыцарем с крестом на шлеме стал сильнее. Он сидел в комнате, опершись о стул. Открытое окно пустило в комнату ветер, он трепал белоснежный плащ с алым ключом, изодранный, ведь он вылез из пасти демонов. Как он выжил?
— Мы снова встретились, Шестипалая.
Тянуло ночной прохладой и дымом, он сделал шажок вперед, а Чонса попятилась в коридор.
— Я позову на помощь.
— Тогда мне придется убить тебя немедленно. А я этого не хочу.
Чонса хмыкнула. Если эта была попытка её заткнуть, то ему следовало стараться лучше. Она развернулась, раскрыла рот — и мужчина в секунду оказался рядом, схватил её поперек груди, другой ладонью за лицо. Шестипалая знала — одно движение, и шея будет сломана. Раз, хрусть! Как у цыпленка. Но вместо обещанной «немедленной» смерти убийца бросил её на кровать.
На долю секунды ей показалось, что это Джо решил поглумиться над ней. Этот бросок, и незнакомец в белом плаще был того же роста и той же комплекции, что и Колючка. Увы, мальчишка со злыми глазами оказался одарен всем сверх меры, как убеждалась Шестипалая каждую ночь, однако отрастить новую ногу взамен культи у него бы не вышло.
Девушка вскинулась на локти. Мужчина в шлеме с крестом вытянул вперед себя кинжал. Пятно ссохшейся крови с него исчезло, хотя, быть может, это было другое оружие, не то, что прервало жизнь её наставнику.
Белый плащ скользнул в сторону. Мужчина сел на стул, накинув верхнюю одежду на свой локоть, словно боялся испачкать изодранный край.
— Наше знакомство началось не с того. Я хотел объяснить, что, Чонса, мы — не зло.
Вести разговоры девушке не хотелось. И, серьезно? Этот дешевый ход, когда злодей перед своей кончиной решает сообщить герою все планы? Как жаль, что Чонса не годилась на роль героя: того определяют поступки, а все, с чем приходилось справляться ей — не испытания богов, а просто жизнь, лишенная прекрас свободной воли. В Бринморе прошли времена героев. Страна ключников была для них негодным местом. Вершить свою судьбу? Зачем, если есть указы Церкви и её строгие постулаты.
Но девушка снова попыталась использовать свой малефеций — на этот раз вызвать у убийцы головную боль, достаточную, чтобы «злодею» захотелось прыгнуть с крыши, но тот лишь чуть кивнул. Мигрень была внезапной и такой силы, что Чонса ахнула.
— Проклятье, — застонала она, — но при тебе нет Кости!
— Мне незачем. Вера — моя защита.
— Бред. Феликса вера не защитила. И послушников в Нино тоже. С какой-такой стати ты особенный, а, крестоносец?
Воитель тяжело вздохнул. Он расстегнул глухое крепление шлема к доспехам и потянул его вверх. Перед взглядом у Чонсы всё плыло от сильной боли, она даже старалась дышать тише, моргать медленнее, и сфокусировать взгляд на чужом лице смогла не сразу. Вначале не заметила совсем ничего особенного — немолодой мужчина с длинными волосами, липкими и тёмными от пота, с тонким ртом, похожим на разрез ножом. Но затем крестоносец откинул пряди со лба, заправил их за ухо, и Чонса с ужасом заметила чудовищную опухоль на его виске. В бугрящейся плоти цвета сырого мяса смутно угадывалось очертание лица, слепой глаз, клочок волос, и что-то, похожее на лягушачью лапку, засохшую, но движущуюся против законов всякой природы. Мутация. Какая страшная мутация!
Обладатель белого плаща был малефиком.
— Но как… И почему…
— Я выполнял указ его Святейшества. Теперь я выполняю новый. Мне приказали убить тебя и твоего ключника, Джоланта. Я сделаю это, и вы обретете покой.
Малефик спрятал лицо под шлем, и Чонса облегченно выдохнула. Уродство этого несчастного воистину было невыносимым для чужих глаз.
— С этим есть проблема. Я хочу жить.
— Неведение пока что не лишило тебя воли! — печально и глухо откликнулся Белый Плащ, спокойно опустив на свое бедро оружие. Быстрый взгляд в сторону закрытой двери остался незамеченным крестоносцем. Успеет ли она? Что-то подсказывало ей: этот странный мужчина метал клинки столь же умело, сколь бил ими в спины стариков. — Но я спасу тебя от выбора, поведав правду. Я слышал, что тебя здесь держат в неведении.