Не возвращайся
Часть 10 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не так…по-настоящему.
Вся кровь приливает к щекам, но он не дает думать, приподнимает и снова опускает на себя, берет мои пальцы в рот и тянет туда, где мой лобок соприкасается с его пахом.
– Почувствуй нас…даааа, здесь. Хочешь?
Высовывает язык и цепляет мой напряженный сосок, и вместе с этим сам касается меня там, раздвигает плоть, потирая напряженный узелок. И подносит свои пальцы ко рту, облизывает их, глядя мне в глаза. И меня бросает в дрожь.
– Ты кончишь по-настоящему…ты будешь плакать и кончать, обещаю.
И низ живота сильно тянет от его слов, сокращаются мышцы. Никогда раньше слова так не сводили меня с ума. И вдруг одним сильным толчком заполняет меня собой. И у меня перехватывает дыхание. От его разрывающего размера. Во мне так долго не было мужчины, что мне кажется, я сейчас разорвусь.
Голодно смотрит мне в лицо. Дышит очень тяжело, со свистом. И мне в эту секунду кажется, что невероятно красив, ослепительно обжигающе красив. Каким никогда для меня не был. Меня сводят с ума его стоны, его похоть, его страсть.
Он похож на возбужденное и опасное животное. Очень сексуальное животное. Толкнулся внутри первым сильным толчком, и я застонала. Толкнулся еще раз, глубоко, так чувствительно, так сильно. Не переставая ласкать пальцами, впиваясь голодным ртом в мою шею, подбородок и снова отстраняя меня назад.
– Внутри тебя так тесно…ты…маленькая моя девочка. Я сейчас спущу туда, как пацан, слышишь?
Он говорит, а меня начинает трясти. Где-то внутри его член задевает какие-то точки и толкается все сильнее, быстрее. И его лицо…оно исказилось, как от страдания, и это подхлестывает меня сильнее. Я не знаю…мне хочется вырваться и хочется еще чего-то…Наверное, вот этого хаотичного насаживания, сильного неумолимого. Когда он быстро двигает моим телом. Как глубоко, так непривычно глубоко вонзается его плоть…трется и вонзается. О боже….мне кажется, я умираю. Пульсация теперь нарастает не только между нижними губами, но и внутри. Глубоко внутри, соединяясь паутинкой, охватывая огненными клубами наслаждения. Мы издаем звуки. Наши тела так бьются друг о друга, что мне становится стыдно…но мыслей нет. Он выбивает их этим темпом. И я становлюсь дикой, мне надо еще. Надо, чтоб двигался, чтоб вбивался. Там…внутри. Туда, где все зудит.
– Дааа…по-настоящему. Вот так, – пьяно выстанывает мне в губы, – чувствуешь? Как оно…чувствуешь, как ты приближаешься? Я чувствую. Вот так сжимай меня. Сильнее…
И я не понимаю, что происходит. Я ослепленная, я сама не своя. Мне, и правда, хочется кричать от невыносимости и впиваться в него ногтями. Закрывает мне рот своим ртом, чтобы не дать слишком громко. И все, и меня срывает в какую-то оглушительно адскую бездну. Ослепительно яркую. Все мое тело сотрясается, сжимается вкруг члена, и эти спазмы усиливают удовольствие…оно похоже на боль…но это и близко не боль. Насаживает сильнее, мощнее, жестче, пока не рванул к себе, зарываясь лицом между моих грудей. И я почувствовала, как каменеет его член еще сильнее, как дергается во мне, орошая горячим. Сжимает меня очень сильно, хватая за затылок и вдавливая лицом в свою взмокшую грудь.
А я вдруг поняла…что устала быть несчастной, сомневаться, бояться жить. Я не хочу сравнивать, не хочу искать прошлое. Мне хорошо. Мне никогда не было так хорошо. Если это иллюзия, то пусть она будет…пусть. Я до боли хочу, чтобы обман длился нескончаемо долго, а если это правда, то пусть она будет сладкой, как обман. Обхватила его руками и выдохнула судорожно в его потную грудь, не понимая, как целую там, где бьется его сердце.
Глава 9
Я проснулась после того, как щеки запылали, потому что вспомнила …Тихо приподнялась на постели и тут же окончательно проснулась – Сергея не было. Не знаю, во сколько он ушел. Притом так тихо, что я, которая чутко спит, не услышала.
Впервые я спала в спальне. А не с Тошкой на диване в его комнате. Тут же побежала к сыну. Конечно же, проснулся. Сидит в пижамке, рисует. Тошка рисовал не так, как все дети. Он мог начать рисунок с ног, дом с окна. Вот сейчас он рисовал нечто, не поддающееся определению, и я не могла понять, что это.
– Доброе утро, мой сладкий. – несколько раз нацеловала его мягкую макушку. – Ты хорошо спал? Что тебе снилось?
Знала, что не ответит, но все равно задавала ему вопросы и отвечала на них сама. Наш психолог говорила, что это обязательно нужно делать. Тоша все слышит и рано или поздно может начать повторять. Хотелось бы в это верить. Аутизм ведь и болезнью не назовешь, и как поведет себя, не знаешь. Кому-то лучше становится, кто-то вообще избавляется от расстройства, а у кого-то идут заметные ухудшения. Я до дикости боялась, чтобы Тоше не стало хуже.
– Ты встал раньше папы или после него?
Спросила, продолжая чмокать вкусно пахнущую макушечку.
– Наверное, позже. Интересно, куда наш папа ушел? И даже не предупредил.
Антон вдруг резко встал и побежал на кухню. Вернулся с апельсином в руках, понес его к подоконнику и положил. Я встала и подошла к окну.
– Ты видел, как он ушел, да?
Видел. А апельсин принес, чтобы играть. Это было проявлением эмоции. Невероятно, но факт. Тоша показал эмоцию. Желание играть и ожидание.
Когда умывалась, рассматривала свое лицо, следы поцелуев на шее, на груди, и сердце дико колотилось. Что же он творил со мной этой ночью. Какое-то сумасшествие…И хочется этого сумасшествия еще, хочется, чтоб вот так каждое утро саднило между ног и соски больно соприкасались с материей, потому что искусаны, истрепаны поцелуями.
Взяла из корзины грязные вещи Сергея. Какие они старые…еще те самые, которые он забирал из дома. Я помнила каждую из них. Спортивную кофту, джинсы, футболку с длинными рукавами. Надо все перестирать…Нет, надо купить ему все новое.
Я достала из шкафа кубышку с этническим орнаментом. Ее когда-то подарила моя мама. В кубышке трубочками свернуты деньги. Пересчитала. Это на лечение Тошки. Рассчитано на каждый месяц. Я всегда сюда откладывала с зарплаты. Но…если я немного возьму, потом можно доложить. Завтра праздник, а у Сергея ни одной новой вещи.
Вспомнила, как складывала его одежду…после похорон. Что-то отдала знакомым, многое отнесла к церкви. У себя ничего не оставила. Люди по-разному переживают горе. Кто-то спит с вещами в обнимку и не может расстаться…мне же было больно видеть все, что принадлежало ему. Я должна была убрать с глаз. Иначе при каждом взгляде на все, что принадлежало мужу, я начинала плакать. А Тошке нельзя видеть мои слезы. Ему вообще нужно все положительное.
Ну и хорошо, что ничего не осталось. Мы купим все новое. Я достала два маленьких свертка, распределенных на два месяца, и положила деньги в кошелек. Вернется Сергей, и поедем по магазинам. Перед маминым приездом надо его переодеть.
Вывернула наизнанку старую спортивную кофту, и взгляд зацепился за бирку. Она выглядела довольно новой. Пощупала карманы, тряхнула несколько раз, но все же опять посмотрела на бирку. Пятидесятый размер.
«– У Сергея твоего плечи худые. Я б ему сорок восьмой взяла.
– Не знаю. Думаешь?
– Да. Он, конечно, подкачанный, но кость мелкая.
– Ну как знаешь, Тань. Тебе виднее. Ты у нас продавец. Только заверни покрасивее.
– Балуешь мужика. Это он должен тебе подарки дарить.
– Ну чего сразу – балую. Двадцать третье февраля, а он военный. Надо что-то подарить.
– Зажигалку и хватит. А то ползарплаты ему на костюм спустила. Ладно, пойду посмотрю его размер, у меня на складе остался. Вот, последний…Ну что там? Когда детей рожать думаешь? Бабий век короткий, и мужика держать за яйца нужно.
– Вот…как командировки закончатся у Сергея, так и подумаем о ребеночке. НЕ хотим пока.
– Ты не хочешь или он? Ой, Катька, я тебе так скажу – мужик, который от своей бабы сына не хочет ну или дочь, говнистый мужик, и гнать его в шею надо. Не любит, значит. Они ж свое всегда пометить и помножить хотят.
– Ну почему сразу – не хочет! Я же сказала, командировки у него. Все. Давай костюм, и пойду я.
– Не злись…Огнев твой видный мужик. Тот еще…ну сама понимаешь. Таких надо сразу к юбке привязывать
– А что, ребенком привязать можно?
– Ну…нельзя, конечно, но все же шанс, что никуда не слиняет, повышается. На, держи свой костюм. И рожай давай. Я такие милые вещички на младенцев из Турции привожу. Загляденье. Скоро из Китая товар попрет. Будет и дешево, и красиво. Забегай, если что».
Еще раз на размер посмотрела. Кофта та же. Я хорошо ее помнила. Наверное, все же ошиблась Танька. И принесла другой размер, а я и не заметила. Закинула вещи в машинку и еще раз вспомнила наш разговор. Потом я часто покупала у нее. Она размер запомнила…Только было это давно, и после «смерти» Сергея я больше с Танькой не общалась. Я ни с кем не общалась почти.
Пока готовила на кухне, мысль не давала покоя….мысль насчет размера. Я снова и снова вспоминала наш разговор, и мне почему-то начало казаться, что я могу ошибаться. Не окончив резать оливье, я пошла быстрым шагом в комнату. Открыла последний ящик со старыми бумагами и нашла записную книжку. Было время, когда я записывала все в блокнот. Потом появился дешевенький сотовый, и номера хранились в нем, но по старинке я все же выписывала их на бумагу.
Полистала блокнот, нашла номер. «Танька Турция». Набрала…Черт, семь лет прошло. Может, у нее и нет домашнего номера уже. У многих теперь его нет. Оставалась надежда, что Таня с бабушкой жила, и бабушка точно могла еще пользоваться телефоном. Как моя соседка Глафира Аркадьевна.
Мне ответили почти сразу. Старческий голос произнес: «Алло».
– Алевтина Ивановна?
– Да. Слушаю.
– Это…это Екатерина вас беспокоит. Катя – одноклассница Тани, если помните.
– Аааа, Катюша. Конечно, помню. Такая девочка хорошая с русой косой. Помню. За военного вышла…Ох, прости. Слышала про горе твое. Упокой Господи…
– Нет, нет. Он…он жив. Вернулся. Сергей.
– Ох ты ж…Счастье то какое. Поздравляю. Новость чудесная. Как приятно знать, что кто-то жив, и ошиблись. А то все в новостях плохое и плохое. Как ни включишь, одни ужасы.
– А Таня…я бы хотела с ней поговорить.
– Таня…так я номер дам. Новый у ней. Она на рынке сегодня. Перед праздниками ажиотаж. Ты ручку приготовь, а я пока посмотрю. У меня тут на холодильнике номер ее. Так, чтоб видно было. Пиши.
Записала и…стою с номером этим. Звонить или нет. Столько лет прошло, а я ей…только сейчас размер спросить. Глупо и так по-идиотски. На кухне замычал Тошка, и я бросилась к нему, выронив бумажку. Он мычал и прислонялся лбом к стеклу. Не бился, а тыкался в него. Снова и снова. И апельсин крутил, катал по стеклу.
– Давай, хватит тут стоять. Пойдем за стол. Посидим, чаю попьем. Бабушка сегодня ночью приедет.
К дому машина подъехала. Большая, красивая. Джип. Я по волосикам его погладила и на джип смотрю…а потом сама прижалась лицом к стеклу. Из джипа вышел мой Сергей, направил пульт на машину, и та несколько раз пикнула. У меня так рот открытым и остался, а Тошка начал быстро-быстро тыкаться в стекло и мычать… И…я глазам своим не поверила – он узнал Сергея, и он радуется. РАДУЕТСЯ! Мой сын впервые чему-то радуется. И это не мыльные пузыри…это не рассыпавшиеся кубики и не дурацкий стук по батарее. Антон радуется человеку.
И снова взгляд на джип. И сердце колотится быстрее…а еще я сама до безумия рада, что он вернулся.
Глава 10
– Откуда машина?
Спросила с порога, но он подхватил меня за талию, буквально внес в прихожую и тут же жадно поцеловал в губы.
– Потом расскажу.
– Взял у кого-то?
– Потоооом. Вы с Антошкой уже поели?
Кивнула, а сама ловлю себя на мысли, что на лицо его насмотреться не могу. Вот же оно – счастье. Вот. Потрогать можно, запах с мороза втянуть вместе с табаком, свежевыбритостью и…его личным, терпким ароматом.
– Тогда в город. За подарками шагом марш!
– Подарками? – и на губы его смотрю. Божеее, неужели я могу целовать эти губы, сколько захочу и когда хочу.
Вся кровь приливает к щекам, но он не дает думать, приподнимает и снова опускает на себя, берет мои пальцы в рот и тянет туда, где мой лобок соприкасается с его пахом.
– Почувствуй нас…даааа, здесь. Хочешь?
Высовывает язык и цепляет мой напряженный сосок, и вместе с этим сам касается меня там, раздвигает плоть, потирая напряженный узелок. И подносит свои пальцы ко рту, облизывает их, глядя мне в глаза. И меня бросает в дрожь.
– Ты кончишь по-настоящему…ты будешь плакать и кончать, обещаю.
И низ живота сильно тянет от его слов, сокращаются мышцы. Никогда раньше слова так не сводили меня с ума. И вдруг одним сильным толчком заполняет меня собой. И у меня перехватывает дыхание. От его разрывающего размера. Во мне так долго не было мужчины, что мне кажется, я сейчас разорвусь.
Голодно смотрит мне в лицо. Дышит очень тяжело, со свистом. И мне в эту секунду кажется, что невероятно красив, ослепительно обжигающе красив. Каким никогда для меня не был. Меня сводят с ума его стоны, его похоть, его страсть.
Он похож на возбужденное и опасное животное. Очень сексуальное животное. Толкнулся внутри первым сильным толчком, и я застонала. Толкнулся еще раз, глубоко, так чувствительно, так сильно. Не переставая ласкать пальцами, впиваясь голодным ртом в мою шею, подбородок и снова отстраняя меня назад.
– Внутри тебя так тесно…ты…маленькая моя девочка. Я сейчас спущу туда, как пацан, слышишь?
Он говорит, а меня начинает трясти. Где-то внутри его член задевает какие-то точки и толкается все сильнее, быстрее. И его лицо…оно исказилось, как от страдания, и это подхлестывает меня сильнее. Я не знаю…мне хочется вырваться и хочется еще чего-то…Наверное, вот этого хаотичного насаживания, сильного неумолимого. Когда он быстро двигает моим телом. Как глубоко, так непривычно глубоко вонзается его плоть…трется и вонзается. О боже….мне кажется, я умираю. Пульсация теперь нарастает не только между нижними губами, но и внутри. Глубоко внутри, соединяясь паутинкой, охватывая огненными клубами наслаждения. Мы издаем звуки. Наши тела так бьются друг о друга, что мне становится стыдно…но мыслей нет. Он выбивает их этим темпом. И я становлюсь дикой, мне надо еще. Надо, чтоб двигался, чтоб вбивался. Там…внутри. Туда, где все зудит.
– Дааа…по-настоящему. Вот так, – пьяно выстанывает мне в губы, – чувствуешь? Как оно…чувствуешь, как ты приближаешься? Я чувствую. Вот так сжимай меня. Сильнее…
И я не понимаю, что происходит. Я ослепленная, я сама не своя. Мне, и правда, хочется кричать от невыносимости и впиваться в него ногтями. Закрывает мне рот своим ртом, чтобы не дать слишком громко. И все, и меня срывает в какую-то оглушительно адскую бездну. Ослепительно яркую. Все мое тело сотрясается, сжимается вкруг члена, и эти спазмы усиливают удовольствие…оно похоже на боль…но это и близко не боль. Насаживает сильнее, мощнее, жестче, пока не рванул к себе, зарываясь лицом между моих грудей. И я почувствовала, как каменеет его член еще сильнее, как дергается во мне, орошая горячим. Сжимает меня очень сильно, хватая за затылок и вдавливая лицом в свою взмокшую грудь.
А я вдруг поняла…что устала быть несчастной, сомневаться, бояться жить. Я не хочу сравнивать, не хочу искать прошлое. Мне хорошо. Мне никогда не было так хорошо. Если это иллюзия, то пусть она будет…пусть. Я до боли хочу, чтобы обман длился нескончаемо долго, а если это правда, то пусть она будет сладкой, как обман. Обхватила его руками и выдохнула судорожно в его потную грудь, не понимая, как целую там, где бьется его сердце.
Глава 9
Я проснулась после того, как щеки запылали, потому что вспомнила …Тихо приподнялась на постели и тут же окончательно проснулась – Сергея не было. Не знаю, во сколько он ушел. Притом так тихо, что я, которая чутко спит, не услышала.
Впервые я спала в спальне. А не с Тошкой на диване в его комнате. Тут же побежала к сыну. Конечно же, проснулся. Сидит в пижамке, рисует. Тошка рисовал не так, как все дети. Он мог начать рисунок с ног, дом с окна. Вот сейчас он рисовал нечто, не поддающееся определению, и я не могла понять, что это.
– Доброе утро, мой сладкий. – несколько раз нацеловала его мягкую макушку. – Ты хорошо спал? Что тебе снилось?
Знала, что не ответит, но все равно задавала ему вопросы и отвечала на них сама. Наш психолог говорила, что это обязательно нужно делать. Тоша все слышит и рано или поздно может начать повторять. Хотелось бы в это верить. Аутизм ведь и болезнью не назовешь, и как поведет себя, не знаешь. Кому-то лучше становится, кто-то вообще избавляется от расстройства, а у кого-то идут заметные ухудшения. Я до дикости боялась, чтобы Тоше не стало хуже.
– Ты встал раньше папы или после него?
Спросила, продолжая чмокать вкусно пахнущую макушечку.
– Наверное, позже. Интересно, куда наш папа ушел? И даже не предупредил.
Антон вдруг резко встал и побежал на кухню. Вернулся с апельсином в руках, понес его к подоконнику и положил. Я встала и подошла к окну.
– Ты видел, как он ушел, да?
Видел. А апельсин принес, чтобы играть. Это было проявлением эмоции. Невероятно, но факт. Тоша показал эмоцию. Желание играть и ожидание.
Когда умывалась, рассматривала свое лицо, следы поцелуев на шее, на груди, и сердце дико колотилось. Что же он творил со мной этой ночью. Какое-то сумасшествие…И хочется этого сумасшествия еще, хочется, чтоб вот так каждое утро саднило между ног и соски больно соприкасались с материей, потому что искусаны, истрепаны поцелуями.
Взяла из корзины грязные вещи Сергея. Какие они старые…еще те самые, которые он забирал из дома. Я помнила каждую из них. Спортивную кофту, джинсы, футболку с длинными рукавами. Надо все перестирать…Нет, надо купить ему все новое.
Я достала из шкафа кубышку с этническим орнаментом. Ее когда-то подарила моя мама. В кубышке трубочками свернуты деньги. Пересчитала. Это на лечение Тошки. Рассчитано на каждый месяц. Я всегда сюда откладывала с зарплаты. Но…если я немного возьму, потом можно доложить. Завтра праздник, а у Сергея ни одной новой вещи.
Вспомнила, как складывала его одежду…после похорон. Что-то отдала знакомым, многое отнесла к церкви. У себя ничего не оставила. Люди по-разному переживают горе. Кто-то спит с вещами в обнимку и не может расстаться…мне же было больно видеть все, что принадлежало ему. Я должна была убрать с глаз. Иначе при каждом взгляде на все, что принадлежало мужу, я начинала плакать. А Тошке нельзя видеть мои слезы. Ему вообще нужно все положительное.
Ну и хорошо, что ничего не осталось. Мы купим все новое. Я достала два маленьких свертка, распределенных на два месяца, и положила деньги в кошелек. Вернется Сергей, и поедем по магазинам. Перед маминым приездом надо его переодеть.
Вывернула наизнанку старую спортивную кофту, и взгляд зацепился за бирку. Она выглядела довольно новой. Пощупала карманы, тряхнула несколько раз, но все же опять посмотрела на бирку. Пятидесятый размер.
«– У Сергея твоего плечи худые. Я б ему сорок восьмой взяла.
– Не знаю. Думаешь?
– Да. Он, конечно, подкачанный, но кость мелкая.
– Ну как знаешь, Тань. Тебе виднее. Ты у нас продавец. Только заверни покрасивее.
– Балуешь мужика. Это он должен тебе подарки дарить.
– Ну чего сразу – балую. Двадцать третье февраля, а он военный. Надо что-то подарить.
– Зажигалку и хватит. А то ползарплаты ему на костюм спустила. Ладно, пойду посмотрю его размер, у меня на складе остался. Вот, последний…Ну что там? Когда детей рожать думаешь? Бабий век короткий, и мужика держать за яйца нужно.
– Вот…как командировки закончатся у Сергея, так и подумаем о ребеночке. НЕ хотим пока.
– Ты не хочешь или он? Ой, Катька, я тебе так скажу – мужик, который от своей бабы сына не хочет ну или дочь, говнистый мужик, и гнать его в шею надо. Не любит, значит. Они ж свое всегда пометить и помножить хотят.
– Ну почему сразу – не хочет! Я же сказала, командировки у него. Все. Давай костюм, и пойду я.
– Не злись…Огнев твой видный мужик. Тот еще…ну сама понимаешь. Таких надо сразу к юбке привязывать
– А что, ребенком привязать можно?
– Ну…нельзя, конечно, но все же шанс, что никуда не слиняет, повышается. На, держи свой костюм. И рожай давай. Я такие милые вещички на младенцев из Турции привожу. Загляденье. Скоро из Китая товар попрет. Будет и дешево, и красиво. Забегай, если что».
Еще раз на размер посмотрела. Кофта та же. Я хорошо ее помнила. Наверное, все же ошиблась Танька. И принесла другой размер, а я и не заметила. Закинула вещи в машинку и еще раз вспомнила наш разговор. Потом я часто покупала у нее. Она размер запомнила…Только было это давно, и после «смерти» Сергея я больше с Танькой не общалась. Я ни с кем не общалась почти.
Пока готовила на кухне, мысль не давала покоя….мысль насчет размера. Я снова и снова вспоминала наш разговор, и мне почему-то начало казаться, что я могу ошибаться. Не окончив резать оливье, я пошла быстрым шагом в комнату. Открыла последний ящик со старыми бумагами и нашла записную книжку. Было время, когда я записывала все в блокнот. Потом появился дешевенький сотовый, и номера хранились в нем, но по старинке я все же выписывала их на бумагу.
Полистала блокнот, нашла номер. «Танька Турция». Набрала…Черт, семь лет прошло. Может, у нее и нет домашнего номера уже. У многих теперь его нет. Оставалась надежда, что Таня с бабушкой жила, и бабушка точно могла еще пользоваться телефоном. Как моя соседка Глафира Аркадьевна.
Мне ответили почти сразу. Старческий голос произнес: «Алло».
– Алевтина Ивановна?
– Да. Слушаю.
– Это…это Екатерина вас беспокоит. Катя – одноклассница Тани, если помните.
– Аааа, Катюша. Конечно, помню. Такая девочка хорошая с русой косой. Помню. За военного вышла…Ох, прости. Слышала про горе твое. Упокой Господи…
– Нет, нет. Он…он жив. Вернулся. Сергей.
– Ох ты ж…Счастье то какое. Поздравляю. Новость чудесная. Как приятно знать, что кто-то жив, и ошиблись. А то все в новостях плохое и плохое. Как ни включишь, одни ужасы.
– А Таня…я бы хотела с ней поговорить.
– Таня…так я номер дам. Новый у ней. Она на рынке сегодня. Перед праздниками ажиотаж. Ты ручку приготовь, а я пока посмотрю. У меня тут на холодильнике номер ее. Так, чтоб видно было. Пиши.
Записала и…стою с номером этим. Звонить или нет. Столько лет прошло, а я ей…только сейчас размер спросить. Глупо и так по-идиотски. На кухне замычал Тошка, и я бросилась к нему, выронив бумажку. Он мычал и прислонялся лбом к стеклу. Не бился, а тыкался в него. Снова и снова. И апельсин крутил, катал по стеклу.
– Давай, хватит тут стоять. Пойдем за стол. Посидим, чаю попьем. Бабушка сегодня ночью приедет.
К дому машина подъехала. Большая, красивая. Джип. Я по волосикам его погладила и на джип смотрю…а потом сама прижалась лицом к стеклу. Из джипа вышел мой Сергей, направил пульт на машину, и та несколько раз пикнула. У меня так рот открытым и остался, а Тошка начал быстро-быстро тыкаться в стекло и мычать… И…я глазам своим не поверила – он узнал Сергея, и он радуется. РАДУЕТСЯ! Мой сын впервые чему-то радуется. И это не мыльные пузыри…это не рассыпавшиеся кубики и не дурацкий стук по батарее. Антон радуется человеку.
И снова взгляд на джип. И сердце колотится быстрее…а еще я сама до безумия рада, что он вернулся.
Глава 10
– Откуда машина?
Спросила с порога, но он подхватил меня за талию, буквально внес в прихожую и тут же жадно поцеловал в губы.
– Потом расскажу.
– Взял у кого-то?
– Потоооом. Вы с Антошкой уже поели?
Кивнула, а сама ловлю себя на мысли, что на лицо его насмотреться не могу. Вот же оно – счастье. Вот. Потрогать можно, запах с мороза втянуть вместе с табаком, свежевыбритостью и…его личным, терпким ароматом.
– Тогда в город. За подарками шагом марш!
– Подарками? – и на губы его смотрю. Божеее, неужели я могу целовать эти губы, сколько захочу и когда хочу.