Не ради мести

– Рад, что тебе все понравилось. Оливия, скажи: у тебя есть здесь родственники и знакомые?

Вопрос был для нее неожиданностью. Не таким она ожидала начало разговора. Поцелуи, жаркие объятия и все такое прочее. Неужели она ему не понравилась?

– Нет. Никого нет.

– Тогда какого черта ты сюда приехала?

– Я же говорила! Хочу нормально жить. По-человечески! Это разве непонятно?! – начала себя взвинчивать девушка, не понимая, к чему эти неуместные сейчас вопросы.

– Это мне понятно. Только как можно жить по-человечески, приехав нелегально в Америку? Без денег, без документов.

Судя по злости, вспыхнувшей в ее глазах, она хотела сказать что-то резкое, но передумала, какое-то время молчала, пытаясь найти ответ на мой вопрос. Наконец, ответила:

– Не могу прямо сейчас ответить на этот вопрос. Знаю только одно: у меня будет хорошая жизнь. Настоящая. Семья, дети, деньги, благополучие.

Ее голос, несмотря на мягкость и мелодичность, сейчас звучал жестко, при этом в нем чувствовалась уверенность девушки в себе и своих силах.

«С характером подруга. Что есть, то есть!»

– Надеюсь, что так и будет. Теперь расскажи мне, что говорили вам контрабандисты. Все, что можешь вспомнить.

– Матросы, что на яхте, много чего говорили и обещали…

– Нет, Оливия, не это мне нужно, – перебил я девушку. – Что ты можешь сказать про контрабандистов, которые вас встречали? Может, они называли какие-то имена или клички?

Девушка виновато улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Извини, но я тогда ничего не видела и не слышала, ожидая момента, чтобы прыгнуть в воду.

Какое-то время мы молчали, потом она, глядя на меня большими черно-бархатистыми глазами, тихо спросила:

– Ты мне поможешь?

Я усмехнулся:

– Сначала посмотрю на твое поведение.

В ответ она лукаво улыбнулась. Шедший до этого странный и непонятный разговор наконец вошел в привычное для нее русло.

В постели Оливия была живым огнем. Опаляя меня, она заставляла пылать меня огнем страсти. В ней было столько детской непосредственности, которая непонятным образом сочеталась с неподдельной страстью искушенной женщины, что я в какие-то моменты просто терял голову, становясь пятнадцатилетним подростком, впервые дорвавшимся до женского тела. Она с радостью брала у меня уроки любви, сразу же претворяя их в жизнь.

В номере было душно и жарко, несмотря на приоткрытое окно, и только душ спасал, смывая липкий пот с наших разгоряченных тел. Когда мы в очередной раз сидели, освеженные, на кровати, Оливия вдруг неожиданно встала, взяла простыню и в одну минуту соорудила себе из нее короткую юбку. После чего встав на середину комнаты, принялась танцевать, создавая для себя ритм мягкой и певучей песней на испанском языке. Импровизированная юбка, как я понял, была вызвана не порывом стеснительности, а нарядом для танца, который придавал ее стройной фигурке еще больше сексапильности. Пластичные движения ее молодого упругого тела завораживали меня. Каждое движение было полно изящества.

«Она, похоже, не врала. Умеет танцевать. Голос тоже есть».

Закончив танец под мои аплодисменты, она спросила:

– Тебе, правда, понравилось?

– Очень, девочка. Очень.

Она удовлетворенно кивнула головой и тут же без всякого перехода запела песню по-английски, в которой говорилось, что хорошие девочки отправляются на небеса, а плохие – куда захотят, при этом танцуя в ритме рок-н-ролла. Быстрый темп и раскованность движений просто заворожили меня, а когда от резких движений с ее бедер стала сползать простыня, внеся нотку эротики, я стал аплодировать девушке, уже откровенно восхищаясь как самой Оливией, так и ее мастерством.

Закончив танец, она, тяжело дыша, села на кровать. Ее обнаженная грудь бесстыдно уставилась на меня.

– Майкл, я тебе нравлюсь?

– Даже очень, девочка, но скажу сразу: за ручку по жизни тебя не поведу, а устроиться на первых порах помогу.

По ее лицу было видно, что не этого ответа она от меня ждала, но при этом приняла мои слова достойно.

– Мне и этих слов достаточно. Спасибо тебе, Майкл, – прижавшись, она потянулась ко мне губами. Мы оба устали, поэтому наше первое свидание закончилось этим поцелуем. Приведя себя в порядок и одевшись, я бросил взгляд на девушку, лежавшую на кровати.

– Я сейчас уйду, а ты оденешься, пойдешь и снимешь себе жилье на неделю. Почище и лучше, чем эта помойка. Вот, держи, – с этими словами я положил на стол пятьдесят долларов. – Потом вернешься сюда и оставишь для меня записку у портье. Все понятно?

– Да, мой маленький мужчина, – Оливия кивнула головой. Несмотря на горячую и вспыльчивую натуру, она привыкла к тому, что у мужчин постоянно какие-то дела. Это прекрасно вписывалось в ее понимание жизни: они должны делать деньги, чтобы содержать женщин. Ее маленький мужчина был тоже из их числа.

– Вот и хорошо, – подвел я итог.

– Перед тем как ты уйдешь, ты должен поцеловать меня крепко-крепко, чтобы показать, как ты любишь свою маленькую Оливию, – при этом она встала с кровати, игриво и многообещающе улыбнулась, после чего сделала шаг ко мне.

Выходя из отеля, я был доволен, как кот, досыта наевшийся сметаны, но при этом от меня не укрылся брошенный на меня недовольный взгляд портье, снова сидевшего на своем месте. Нетрудно было понять, откуда в нем эта неприязнь ко мне. Он завидовал малолетнему щенку, у которого есть симпатичная подружка и деньги, а у него, прожившего большую часть своей жизни, нет ни того, ни другого. Как сейчас, так и в будущем. Проходя мимо, я кивнул ему головой и улыбнулся, при этом с удовольствием отметив, как невзрачного мужичка прямо перекосило от моей напускной вежливости.


«По-моему, оба эти придурка друг друга стоят», – подумал я, сравнив его с ненормальным старичком, его сменщиком.

Выйдя на улицу, поймал такси. Добравшись до редакции, я спросил у дежурного журналиста о Шпице.

– Парень, если у тебя есть стоящая новость, то можешь рассказать ее мне, – сразу ошарашил меня своим заявлением журналист.

– Нет, мне нужен Шпиц. Это личное.

– Личное? – дежурный посмотрел на часы. – Знаешь что, парень, попробуй заглянуть в бар «Пьяная лошадь». У него там бармен в приятелях ходит. Когда наш еврей не бегает по делам редакции, то обычно сидит там. Может, тебе повезет.

Оказалось, что этот бар находится недалеко, в половине квартала от редакции. Войдя, быстро огляделся. Внутри было довольно просторно, в помещении господствовала барная стойка с медными поручнями на фасаде, за которой стоял худой бармен с мелкими, невыразительными чертами лица. За его спиной стояли полки с разнокалиберными бутылками. Стандартный набор удобств и развлечений: телефон, висящий на стене, музыкальный автомат и висящая на стене мишень для игры в дартс, утыканная стрелками. Единственным отличием от обычного бара были три десятка самых разных подков, прибитых к стенам и стойке. Сам бармен вместо того чтобы протирать очередной бокал, о чем-то тихо говорил с посетителем, сидевшим напротив него, на стуле. Кроме этого клиента, за столиками сидело еще полдюжины человек, пивших пиво или виски. На меня посмотрели с любопытством: что нужно незнакомому пареньку в баре? Оценив народ, сидящий за столиками, как безобидный, я подошел к стойке, затем сел на табурет.

– Здравствуйте, мистер, – поздоровался я с барменом. – Если вас не затруднит, налейте мне, пожалуйста, холодного апельсинового сока.

Бармен бросил на меня еще один любопытный взгляд и повернулся, чтобы выполнить мой заказ.

– Вы Джозеф Шпиц, мистер? – обратился я к худому мужчине в очках, с чисто еврейской внешностью (ему только ермолки и пейсов не хватало для полного образа), сидевшему на табурете у стойки. Повернув ко мне голову, он профессиональным, внимательным и цепким взглядом оббежал всего меня, от туфель до прически, после чего сказал:

– Это я. Я тебя должен знать, паренек?

– Нет. Мне надо поговорить с вами о Томе Райте.

– Твой сок, парень, – и бармен придвинул мне запотевший стакан.

– Спасибо, мистер, – только я протянул к нему руку, как распахнулась входная дверь. Сидя спиной к двери, мне не было видно, кто именно сейчас вошел, но судя по мгновенно напрягшемуся лицу бармена, в бар входила большая неприятность.

– Братья Уолш? – негромко спросил застывшего бармена, не оборачиваясь, журналист.

– Угу, – грустно мотнул головой бармен, затем тихо добавил: – Сволочи. Правда, пришел только старший, Эрл. Интересно, где его брат?

Журналист грустно усмехнулся:

– Не трудно догадаться. Ждет свою жертву у черного хода.

Шум в баре мгновенно стих. Я повернулся на стуле. У входа стоял костолом, который привык избивать и запугивать людей. Такие, как он, выставляют напоказ свои уродливые шрамы и неоднократно сломанные носы, тем самым говоря: смотрите, что сделали со мной, а теперь подумайте, что я могу сделать с вами. Таким, как этот Эрл, нравилось ломать людей, чувствовать их страх. Мощные мускулы громилы были налиты животной силой, его кулачищи выглядели, как гири, а в глазах – звериная жестокость. Оббежав глазами бар, громила остановил свой взгляд на Шпице, ухмыльнулся, затем сказал:

– Эй, Шпиц! Я тебе говорю!

Журналисту, который до этого сидел к нему спиной, пришлось развернуться к головорезу. При виде ухмылки Эрла его лицо побледнело, он попытался выдержать взгляд бандита, но не смог, отвел глаза.

– Штаны не намочил, жиденок? – издевательски спросил его Уолш.

После этого вопроса наступило тяжелое молчание, которое обычно возникает перед большой дракой.

– Не дождешься, Уолш. Чего тебе надо от меня?

– Допивай свою лошадиную мочу и выходи. У нас с братом к тебе разговор есть. И не тяни – хуже будет, – высказавшись, костолом толкнул дверь и вышел на улицу. Не успела за ним хлопнуть дверь, как народ в баре стал негромко шептаться, бросая при этом любопытно-сочувствующие взгляды в сторону журналиста. Шпиц снова повернулся лицом к стойке.

– Может, позвонить в полицию, дружище? – наклонившись в сторону журналиста, тихо спросил его бармен.

– Это не выход, Фил. Мне уже приходилось через это проходить. Пустые угрозы. Ничего они мне не сделают, – несмотря на подобные слова, в голосе Шпица не чувствовалось уверенности.

– Кто это был? – спросил я у бармена.

– Лучше тебе не знать, парень. Пей давай свой сок и топай по своим делам, – недовольно бросил Фил.

– Я очень любопытный мальчик, – и я посмотрел в глаза бармену. – Что за братья?

Наткнувшись на тяжелый и колючий взгляд подростка, бармен на мгновение оторопел, но потом быстро отвел глаза и буркнул:

– Подонки. Эрл и Дуайт. Изобьют, сломают руку или ногу. Только плати.

Как бармену, так и Шпицу не хотелось говорить о костоломах, именно поэтому журналист решил сменить тему:

– Ты так и не сказал мне, кто ты и что тебя связывает с Томом.

– Поговорим, но только не здесь, – только я так сказал, как понял, что своими неосторожно сказанными словами загнал журналиста в тупик, который явно не собирался выходить из бара. По крайней мере в ближайшее время. Это было видно по его мгновенно вспотевшему лбу и вспыхнувшему страху в глазах. Надо было срочно исправлять ситуацию, а то журналист еще подумает, что я специально подставляю его под кулаки этих уродов.

«В таком случае я ни черта от него не узнаю», – сделал я для себя вывод и начал действовать.

– Туалет у вас там?

– Там, – нахмурился бармен, которому я, похоже, уже совсем перестал нравиться. – Только сначала заплати.

Оставив на стойке десять центов, я соскользнул с табурета и направился в туалет.