Не прощаюсь
Часть 13 из 73 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Знаю, слышала. Спартак, Топор и этот кошмарный Жохов. Не могу его видеть, бррр. От него трупом пахнет.
– Что ты врешь. Каким трупом? – удивился Воля, должно быть, не читавший Чехова. – У меня нюх хороший. Я бы уловил. В общем, ко мне их.
Не прошло минуты, в дверь постучали. Один за другим вошли подозреваемые: первым уголовный «хирург», вторым «безмотивник», последним, неторопливо, герой войны.
– Здорово, братья, – сказал Воля.
В одинаковых плащах и шляпах, с заросшими черным волосом лицами они действительно были похожи на младшего, среднего и старшего братьев.
– Чего вызвал, начальник? – спросил нетерпеливый Топор. – Дело какое? Я со вчерашнего не спал. Собирался в матрасную, подрыхнуть.
Воля молча смотрел на него своими мерцающими глазами, будто просвечивал насквозь. Потом так же неспешно оглядел остальных. Спартак не обратил на это никакого внимания, он пялился в пространство, пошмыгивая носом. Жохов выдержал пронизывающий взгляд с абсолютной невозмутимостью. Но Топору осмотр не понравился. Он задергал углом рта, в голосе зазвучала истерическая нотка:
– Ты чего глазами впился, будто дырку сверлишь? Говори чего надо!
Артельщик тихо спросил:
– Кто-нибудь из вас сегодня реквизицию делал?
– Я – нет, – быстро ответил Топор. – А чё такое?
– А? – не сразу услышал молодой. – Нет… Я по своим делам ходил.
Жохов отрицательно качнул головой.
Воля стал совсем мрачен. Должно быть, все же надеялся, что медальон сдадут.
– …Чтоб больше никаких реквизиций. Начинается горячее время. Будет сшибка с большевиками.
Жохов кивнул.
Топор сказал:
– Пустим краснюкам краснянку, давно пора.
– А? – переспросил Спартак.
– С завтрашнего дня перевожу всю артель на боевое положение. А вас троих прошу заступить на боевое дежурство прямо сейчас. Вы, братья, мне нужны. Топор, поручаю тебе проверку караулов. Чтоб глядели в оба. А то разболтались, ворон считают. Пулеметные гнезда во дворе пустые. Часовой, вместо того чтоб казну охранять, бабу на стене рисует.
– Понял, – кивнул бывший налетчик. – Будут стоять, как на шухере.
– Спартак, ты давай на телеграфный пункт. Не забыл, чему учился? Мы в штабе, на совещании командиров, договорились телефонной связью для секретных разговоров больше не пользоваться. Коммутатор занят большевиками, подслушивают.
– Я не могу, – насупился Спартак. – Сегодня никак. Дело у меня.
– Какое еще дело?
Покраснел.
– Личное…
– Личные дела после победы революции! – вскипел Воля. – Марш на телеграфный пункт! Девятое правило помнишь?
Тот с несчастным видом кивнул.
– Теперь ты, Жохов. Рысь выменяла два новых «максима». Проверь состояние. Если что не так – исправь. Тебе одному доверяю, ты на все руки мастер.
Молчун наклонил голову и впервые разомкнул уста. Сипло спросил:
– Всё, что ли? Тогда я пошел.
За ним последовали остальные.
– Который, по-твоему? – спросил Воля.
– Любой. В том числе и мальчишка. Для себя он золотую безделушку не взял бы, но ведь он влюблен. Я этот отсутствующий взгляд хорошо знаю. Может быть, у него есть какая-то Клеопатра, которая требует дорогих подарков.
Артельщик вздохнул.
– Да. Я всё время забываю про этот фактор. Ладно. Дальше мы сделаем вот что…
Дверь распахнулась. В кабинет ворвался Джики.
– На чэрдаке сосэднего дома латишы ставят пулэмёт! – возбужденно объявил он. – Что дэлат, Арон? – И сам ответил: – Пэрэстрэлят к эдрёне матэри! Пуст знают, как с нами шутки шутыт!
– Спокойно, Джики, спокойно. – Воля взял грузина за плечи. – Остынь. Стрелять в большевиков рано. Возьми ребят, поднимитесь на чердак. Латышей вежливо выпроводить. Пулемет реквизировать. Пусть передадут от Арона Воли привет товарищу Дзержинскому и благодарность за помощь оружием. Понял? Веж-ли-во.
Кавказец ухмыльнулся.
– Почэму не понял? Вэжливо. Пулэмёт на мэсте оставлю. Толко с нашим расчётом.
– Вот это правильно. Иди.
Они снова остались вдвоем.
– Вы начали говорить о том, что собираетесь сделать дальше, – напомнил Эраст Петрович.
– Не я, а мы… – Воля стоял спиной к двери, сосредоточенно потирая переносицу. – Может быть, эта поганая история даже к лучшему. Со дня на день будет решающее столкновение черной правды с красной. Суд над вором встряхнет братьев. И прогнать подлеца будет мало. Потребую высшей меры. Надо подтянуть революционную дисциплину перед большими событиями.
– Как же вы определите, который из них вор? – спросил Фандорин, не особенно веря в дедуктивные способности анархического вождя.
– Очень просто. Мы сейчас сходим к твоему графу и попросим его описать внешность грабителя поподробнее. Только и всего. Ты ведь адрес знаешь?
– Да. Это в десяти минутах. Петроверигский переулок. Бывший дом Чернышевых. Они живут в дворницкой.
Оказывается, Воля не так уж прост. Дал подозреваемым такие поручения, чтоб никуда не отлучались, – фактически поместил под домашний арест. И скоро, не позднее, чем через полчаса, виновный будет изобличен.
– Пойдем, – сказал Воля, надевая шляпу.
– Кто пойдет, а кто поедет, – вздохнул Эраст Петрович.
Причуды везения
Каталку, защищенную черным бантом, никто не тронул. Уставший от ходьбы Фандорин с облегчением опустился в кресло, взялся за рычаг.
Поехали.
– Послушайте, – искоса посмотрел Эраст Петрович на спутника. – Вы же человек умный, немолодой, много повидавший. Неужели вы во всё это верите?
– Во что «в это»?
– В вашу черную правду. Что люди, какие они есть, способны «самоорганизоваться»? Что наша огромная неграмотная страна, где каждый живет по принципу «своя рубаха ближе к телу» и «моя хата с краю», превратится в братство анархических коммун?
– «Своя рубаха ближе к телу» и «моя хата с краю» – это правильные, врожденные инстинкты, – спокойно ответил Воля. – В этом вся суть анархизма-индивидуализма. Всякого рода «государственники», включая большевиков, ненавидят человеческую природу, насилуют ее. Заставляют людей жить ради каких-то выдуманных идеалов, будь то Третий Рим, «вера-царь-отечество» или диктатура пролетариата. А человеку всё это ни к чему. Он хочет жить собою и близкими, помогать тем, кого знает и любит, работать на себя, а не на дядю. Это и называется свободой. И это никакая не утопия. У нас страна на девять десятых состоит из крестьян, а они все природные анархисты. Им не нужна никакая власть. Они сами умеют наводить у себя в общине порядок, защищаться от чужих. Чтобы менять зерно и мясо на промышленные изделия, государственная машина ни к чему. Рабочий с крестьянином отлично между собой сторгуются. Я в шестнадцатом году сидел в камере с одним украинцем. Совсем простой парень. Нестор Махно его звали. Мы с ним много про это говорили. А сейчас он пишет мне с Украины. Они там у себя в уезде создали крестьянскую коммуну и живут по анархистской правде. Отлично получается – безо всякой полиции, без чиновников, без денег. Вот как родится новый мир. Если, конечно, мы тут в Москве не оплошаем. Большевики – противник сильный…
Слушая эти рассуждения, Фандорин то и дело оглядывался. Наконец перебил:
– За нами слежка. Притом плотная. Идут от самых ворот, сразу трое. Пытаются быть незаметными, но работают топорно.
– Агенты Чрезвычайки, – без интереса объяснил Воля. – Они в последнее время очень активизировались. Когда я выхожу, всегда увязываются. Хотят знать, где был, что делал, с кем встречался. Я же говорю: большевизм не лучше самодержавия, без тайной полиции никуда. Не обращай внимания. Тронуть меня у них кишка тонка. Такое начнется!
Космодамианский переулок
И даже не обернулся.
В густеющих сумерках они медленно поднимались по наклонному Космодамианскому переулку, до чернышевского дома оставалось повернуть только за угол. С фандоринской скоростью дорога заняла вместо десяти минут все двадцать.
– Вон тот желтый особняк, – показал Фандорин. – Эй, любезный, где тут дворницкая? – окликнул он сильно нетрезвого мужичка, выбредшего из подворотни.
Пролетарий посмотрел недобро.
– Любезным всем кишки повыпускали… – Перевел взгляд на Волю в его черном плаще, с «маузером» на ремне и перепугался. – Дворницкая? А это во дворе, направо. Там ступенечки крутые, не оступитеся.
Ступеньки в полуподвал действительно были крутоваты. Эраст Петрович поглядел на них с сомнением – черта с два спустишься.
– Подожди здесь. Сам поговорю. Двухминутное дело, – сказал Воля.
– Что ты врешь. Каким трупом? – удивился Воля, должно быть, не читавший Чехова. – У меня нюх хороший. Я бы уловил. В общем, ко мне их.
Не прошло минуты, в дверь постучали. Один за другим вошли подозреваемые: первым уголовный «хирург», вторым «безмотивник», последним, неторопливо, герой войны.
– Здорово, братья, – сказал Воля.
В одинаковых плащах и шляпах, с заросшими черным волосом лицами они действительно были похожи на младшего, среднего и старшего братьев.
– Чего вызвал, начальник? – спросил нетерпеливый Топор. – Дело какое? Я со вчерашнего не спал. Собирался в матрасную, подрыхнуть.
Воля молча смотрел на него своими мерцающими глазами, будто просвечивал насквозь. Потом так же неспешно оглядел остальных. Спартак не обратил на это никакого внимания, он пялился в пространство, пошмыгивая носом. Жохов выдержал пронизывающий взгляд с абсолютной невозмутимостью. Но Топору осмотр не понравился. Он задергал углом рта, в голосе зазвучала истерическая нотка:
– Ты чего глазами впился, будто дырку сверлишь? Говори чего надо!
Артельщик тихо спросил:
– Кто-нибудь из вас сегодня реквизицию делал?
– Я – нет, – быстро ответил Топор. – А чё такое?
– А? – не сразу услышал молодой. – Нет… Я по своим делам ходил.
Жохов отрицательно качнул головой.
Воля стал совсем мрачен. Должно быть, все же надеялся, что медальон сдадут.
– …Чтоб больше никаких реквизиций. Начинается горячее время. Будет сшибка с большевиками.
Жохов кивнул.
Топор сказал:
– Пустим краснюкам краснянку, давно пора.
– А? – переспросил Спартак.
– С завтрашнего дня перевожу всю артель на боевое положение. А вас троих прошу заступить на боевое дежурство прямо сейчас. Вы, братья, мне нужны. Топор, поручаю тебе проверку караулов. Чтоб глядели в оба. А то разболтались, ворон считают. Пулеметные гнезда во дворе пустые. Часовой, вместо того чтоб казну охранять, бабу на стене рисует.
– Понял, – кивнул бывший налетчик. – Будут стоять, как на шухере.
– Спартак, ты давай на телеграфный пункт. Не забыл, чему учился? Мы в штабе, на совещании командиров, договорились телефонной связью для секретных разговоров больше не пользоваться. Коммутатор занят большевиками, подслушивают.
– Я не могу, – насупился Спартак. – Сегодня никак. Дело у меня.
– Какое еще дело?
Покраснел.
– Личное…
– Личные дела после победы революции! – вскипел Воля. – Марш на телеграфный пункт! Девятое правило помнишь?
Тот с несчастным видом кивнул.
– Теперь ты, Жохов. Рысь выменяла два новых «максима». Проверь состояние. Если что не так – исправь. Тебе одному доверяю, ты на все руки мастер.
Молчун наклонил голову и впервые разомкнул уста. Сипло спросил:
– Всё, что ли? Тогда я пошел.
За ним последовали остальные.
– Который, по-твоему? – спросил Воля.
– Любой. В том числе и мальчишка. Для себя он золотую безделушку не взял бы, но ведь он влюблен. Я этот отсутствующий взгляд хорошо знаю. Может быть, у него есть какая-то Клеопатра, которая требует дорогих подарков.
Артельщик вздохнул.
– Да. Я всё время забываю про этот фактор. Ладно. Дальше мы сделаем вот что…
Дверь распахнулась. В кабинет ворвался Джики.
– На чэрдаке сосэднего дома латишы ставят пулэмёт! – возбужденно объявил он. – Что дэлат, Арон? – И сам ответил: – Пэрэстрэлят к эдрёне матэри! Пуст знают, как с нами шутки шутыт!
– Спокойно, Джики, спокойно. – Воля взял грузина за плечи. – Остынь. Стрелять в большевиков рано. Возьми ребят, поднимитесь на чердак. Латышей вежливо выпроводить. Пулемет реквизировать. Пусть передадут от Арона Воли привет товарищу Дзержинскому и благодарность за помощь оружием. Понял? Веж-ли-во.
Кавказец ухмыльнулся.
– Почэму не понял? Вэжливо. Пулэмёт на мэсте оставлю. Толко с нашим расчётом.
– Вот это правильно. Иди.
Они снова остались вдвоем.
– Вы начали говорить о том, что собираетесь сделать дальше, – напомнил Эраст Петрович.
– Не я, а мы… – Воля стоял спиной к двери, сосредоточенно потирая переносицу. – Может быть, эта поганая история даже к лучшему. Со дня на день будет решающее столкновение черной правды с красной. Суд над вором встряхнет братьев. И прогнать подлеца будет мало. Потребую высшей меры. Надо подтянуть революционную дисциплину перед большими событиями.
– Как же вы определите, который из них вор? – спросил Фандорин, не особенно веря в дедуктивные способности анархического вождя.
– Очень просто. Мы сейчас сходим к твоему графу и попросим его описать внешность грабителя поподробнее. Только и всего. Ты ведь адрес знаешь?
– Да. Это в десяти минутах. Петроверигский переулок. Бывший дом Чернышевых. Они живут в дворницкой.
Оказывается, Воля не так уж прост. Дал подозреваемым такие поручения, чтоб никуда не отлучались, – фактически поместил под домашний арест. И скоро, не позднее, чем через полчаса, виновный будет изобличен.
– Пойдем, – сказал Воля, надевая шляпу.
– Кто пойдет, а кто поедет, – вздохнул Эраст Петрович.
Причуды везения
Каталку, защищенную черным бантом, никто не тронул. Уставший от ходьбы Фандорин с облегчением опустился в кресло, взялся за рычаг.
Поехали.
– Послушайте, – искоса посмотрел Эраст Петрович на спутника. – Вы же человек умный, немолодой, много повидавший. Неужели вы во всё это верите?
– Во что «в это»?
– В вашу черную правду. Что люди, какие они есть, способны «самоорганизоваться»? Что наша огромная неграмотная страна, где каждый живет по принципу «своя рубаха ближе к телу» и «моя хата с краю», превратится в братство анархических коммун?
– «Своя рубаха ближе к телу» и «моя хата с краю» – это правильные, врожденные инстинкты, – спокойно ответил Воля. – В этом вся суть анархизма-индивидуализма. Всякого рода «государственники», включая большевиков, ненавидят человеческую природу, насилуют ее. Заставляют людей жить ради каких-то выдуманных идеалов, будь то Третий Рим, «вера-царь-отечество» или диктатура пролетариата. А человеку всё это ни к чему. Он хочет жить собою и близкими, помогать тем, кого знает и любит, работать на себя, а не на дядю. Это и называется свободой. И это никакая не утопия. У нас страна на девять десятых состоит из крестьян, а они все природные анархисты. Им не нужна никакая власть. Они сами умеют наводить у себя в общине порядок, защищаться от чужих. Чтобы менять зерно и мясо на промышленные изделия, государственная машина ни к чему. Рабочий с крестьянином отлично между собой сторгуются. Я в шестнадцатом году сидел в камере с одним украинцем. Совсем простой парень. Нестор Махно его звали. Мы с ним много про это говорили. А сейчас он пишет мне с Украины. Они там у себя в уезде создали крестьянскую коммуну и живут по анархистской правде. Отлично получается – безо всякой полиции, без чиновников, без денег. Вот как родится новый мир. Если, конечно, мы тут в Москве не оплошаем. Большевики – противник сильный…
Слушая эти рассуждения, Фандорин то и дело оглядывался. Наконец перебил:
– За нами слежка. Притом плотная. Идут от самых ворот, сразу трое. Пытаются быть незаметными, но работают топорно.
– Агенты Чрезвычайки, – без интереса объяснил Воля. – Они в последнее время очень активизировались. Когда я выхожу, всегда увязываются. Хотят знать, где был, что делал, с кем встречался. Я же говорю: большевизм не лучше самодержавия, без тайной полиции никуда. Не обращай внимания. Тронуть меня у них кишка тонка. Такое начнется!
Космодамианский переулок
И даже не обернулся.
В густеющих сумерках они медленно поднимались по наклонному Космодамианскому переулку, до чернышевского дома оставалось повернуть только за угол. С фандоринской скоростью дорога заняла вместо десяти минут все двадцать.
– Вон тот желтый особняк, – показал Фандорин. – Эй, любезный, где тут дворницкая? – окликнул он сильно нетрезвого мужичка, выбредшего из подворотни.
Пролетарий посмотрел недобро.
– Любезным всем кишки повыпускали… – Перевел взгляд на Волю в его черном плаще, с «маузером» на ремне и перепугался. – Дворницкая? А это во дворе, направо. Там ступенечки крутые, не оступитеся.
Ступеньки в полуподвал действительно были крутоваты. Эраст Петрович поглядел на них с сомнением – черта с два спустишься.
– Подожди здесь. Сам поговорю. Двухминутное дело, – сказал Воля.