(не) Мой Боно

Завожу Люцика в свою новую берлогу: очередное временное пристанище, к которому я не успею привыкнуть. С моим образом жизни приходится часто менять место жительства, и даже Хмурый не знает, где я обитаю. Никто не знает, кроме Ники, которая меня слила ментам. Наивная. Теперь наблюдаю за тем, как она нервно бегает своими зелеными очами, не зная, как оправдаться, но я не планирую с ней дискуссировать на эту тему. О последствиях я её предупредил. Остается только решить вопрос с ее работой в «Спектре». Я не хочу, чтобы моя женщина трясла своими сиськами перед другими яйценосцами.

Я собственник. И, оказывается, ревнив.

Стискиваю челюсти до скрежета зубов от воспоминания, как эта зараза заигрывала с тем кренделем и сексуально облизывала губы. Мои губы, которые она должна кусать и облизывать, только когда смотрит на меня.

— Ром, — Ника вырывает меня из размышлений и жмется ко мне, как маленькая. Она напоминает ребенка, который нуждается в защите и опеке, — я есть хочу.

— Давай что-нибудь приготовим, — глажу её по волосам и целую в русую макушку. Приготовим. Продукты я сюда не завозил, — я сейчас сгоняю в магазин, а ты пока можешь сходить в душ.

— Ты вернешься? — испуганно заглядывает мне в лицо. Хотя нет. Это не испуг — это ревность. Люцик патологически ревнива и в момент своего приступа может убить или натворить дел. Именно поэтому, зная ее мотивацию, не прибил заразу, когда она слила адрес. Сам виноват.

— Вернусь, у меня же тут вещи, — глажу её по щеке и торопливо выскакиваю из квартиры, успевая увернуться от летящего в меня клатча.

Четыре года назад эта мадам кинула в меня вилкой, попав в ногу. Столовый прибор воткнулся в бедро, в критической близости от яиц. С тех пор я не рискую называть при ней своих подруг солнцем. Пулевое ранение не так страшит, как вилка, вонзающаяся в самое святое.

Выйдя из подъезда, бросаю взгляд на окна и закуриваю. В кармане начинает вибрировать телефон — это Дэн.

— Ромыч, ты там что, умом тронулся? Мне Ильдар звонил. Ты что, поплыл от новенькой?

— Изыди, сатана, — демонстративно сплевываю, — нормально же общались. Что ты за ужасы мне рассказываешь?

— Я тебе пересказываю то, что говорят люди. Ты себе петлю на шею решил накинуть?

— Брось ты! Что могут рассказывать люди? Что я шлюху снимаю второй раз? Ну, понравился мне её аппарат, рабочий. Хочешь попробовать?

— Она пришла к тебе в бар с истерикой. Девка явно в тебя влюбилась.

— Как будто в первый раз. Ты же сам знаешь, как эти шлюшки на меня реагируют. Главное, что я к ней в соплях и с букетом цветов не пришел.

— Ты там точно шуры-муры не крутишь? — в его голосе еще плавают нотки подозрения, но уже не так явно.

— Ты мне сейчас напоминаешь ревнивую телку. Нет, не кручу. Если захочу, то уж точно не со стриптизершей из «Спектры».

— Ладно. Надеюсь, ты адекватен и не дал повод Хмурому и нашим манипулировать тобой.

— Я не идиот, Дэн.

Сбрасываю звонок и пинаю пустую бутылку, валяющуюся на тропинке. Не идиот… Как раз наоборот: я самый натуральный идиот, если привез к себе на квартиру Доминику для вечерней трапезы, а не одноразового утоления сексуального голода. Этой особой одним разом не насытишься. Она как наркотик, вызывающий после первой дозы привыкание, и теперь мой организм требует добавки. Только все мы знаем, что наркоманы долго не живут. А такие, как я, — особенно.

Вернуться быстро не получается. После Дэна на экране мобильного высвечивается номер Лизы.

— Ром, у котенка температура. Ты можешь привезти жаропонижающее?

— Через двадцать минут буду, — проклиная стечение обстоятельств, я закидываю купленные продукты на заднее сиденье и завожу двигатель. По дороге хочу позвонить Люцику, но осознаю, что у меня нет её номера.

Лиза меня встречает в коротком халате, который практически не прикрывает ее аппетитные формы. Не обращая внимания на откровенный наряд, вручаю пакет с лекарствами и иду к сыну.

— Сколько? — трогая его лоб, тихо спрашиваю у девушки, боясь разбудить ребенка.

— Сейчас сбила, 38,9, — шепчет Лиза, — он уже второй день так. Надо врача.

— Почему сразу не сказала? — целую сына в горячий лоб и показываю, чтобы вышла из комнаты.

— Я думала, что сама справлюсь, — она ойкает на выходе, ощущая мой грубый захват на своем локте. Я тащу ее на кухню.

— Гусь тоже думал, что купается, пока вода не закипела, — цежу я, усаживая Лизу на стул, — мы же договорились, что ты будешь мне звонить сразу же. Сейчас вызову врача, он потом отзвонится мне и скажет, что и как.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты сейчас уедешь?

— Да, я сейчас уеду. Я не могу тут задержаться.

— От тебя пахнет женскими духами. Теми самыми, с которыми ты приезжал на прошлых выходных. Ты спутался с ней всё-таки?

Лизино лицо обретает обиженное выражение, которое на меня не действует. Если дашь слабину раз, потом будет сложнее контролировать наплывы её ревности.

— Папа? — осекаюсь, не успев поставить девушку на место. Поворачиваюсь на голос самого родного человечка, рассматриваю в проходе заспанного мальчишку с блестящими от температуры глазами. Увидев меня, он быстро подбегает и залазит ко мне на колени. — Не уезжай.

— Мне нужно уехать, а тебе нужно поспать, — прижимаю к себе сына, — ты же слышал, что во сне все болезни проходят? А нам нужно, чтобы ты был полон сил и энергии.

— Ты снова на лаботу? — разочарованно протягивает ребенок.

— На неё, — обреченно выдыхаю, замечая, как Лиза поджимает губы. Сложнее всего мне всякий раз уезжать от сына.

— Хочу тоже быть таким, как ты, — заявляет он, — когда я выласту, я тоже стану полицейским.


— Как папа? — улыбаюсь, прижимая его к себе.

— Да.

— Не дай бог тебе стать таким полицейским, как твой папа, — цедит сквозь зубы Лиза, но замолкает под моим взглядом.

— Хорошее желание, похвально. Если хочешь, значит, будешь. Но полицейский должен быть здоровым и сильным. А значит, нужно идти спать. Пойдем, я тебе сказку прочитаю, — поднимаю ребенка, чтобы перенести его обратно в кровать, — скоро мы будем вместе. Долго. Поедем на море, и не будет больше долгих разлук. Хочешь?

— Хочу….

Отношу мелкого в комнату, убаюкивая его под сказку. Он покорно выпивает протянутое лекарство и засыпает под мой голос. Убеждаюсь, что сын спит и температура начинает снижаться, затем осторожно выхожу на кухню, сталкиваясь с бешеным взглядом Лизы.

— На море?

— Да, я решил провести время с сыном.

— И с ней? — васильковые глаза темнеют от негодования и вспыхивают огнем.

— Она должна познакомиться с ним, я не могу скрывать его от неё.

— Я не отдам ей его! — девушка сжимает в руках кухонное полотенце, а я понимаю, что еще немного — и у нее начнется истерика.

— Что значит, не отдам? — тихо спрашиваю, чем моментально сглаживаю Лизин пыл. Она прячет глаза, понимая, что сказала лишнее. — Лиз, повтори, я не ослышался?

— Я не хочу, чтобы твоя дама отняла у меня ребенка, — кусая губы, бормочет и отворачивается к раковине.

— Мы поговорим с тобой об этом завтра вечером, — встаю из-за стола, — сейчас вызову врача. Завтра заеду, и мы с тобой всё хорошо обсудим.

Вернвшись, я застаю Люцика уже спящей. Она успела откопать мою рубашку и переоделась в неё. Крошка заснула прямо на стуле на кухне, дожидаясь меня. Убрав ноги под себя, она использует руки вместо подушки на столе и мирно посапывает. Даже во сне мило морщит нос, как обычно делает перед тем, как сказать очередную гадость. Не удивлюсь, если она и сейчас, пока я ее переношу в комнату, чтобы уложить на диван, скажет мне пару ласковых. Но сегодня обходится без стендапа.

Малышка лишь вцепляется в меня своими тонкими пальчиками, когда я пытаюсь отойти.

— Не уходи, — различаю сквозь еле различимое бормотание ее просьбу.

— Не уйду, — обреченно шепчу, целуя ее в теплую щеку и, раздеваясь, ложусь рядом.

За последние четыре года я ни с кем не оставался ночевать. Люцик была первой, с кем нарушил это правило, когда забрал ее после первого привата. Не мог допустить, чтобы она поехала с кем-то в увал вместо меня, так же, как и не смог удержаться от соблазна накостылять её папаше в тот же день, когда он решил сбагрить свою падчерицу в счет долга. Была бы моя воля — удавил бы гада, но не хотелось оставлять Нику сиротой. Какой-никакой, но отец же.

Закапываюсь в ее волосы, пленяясь их ванильным ароматом. Не знаю, что это за шампунь, но иногда мне кажется, что это ее личный запах. Мой Люцифер пахнет ванилью и бергамотом, при затяге которым Морфей нагло забирает меня в свой плен. Из последних сил прижимаю к себе малышку, уже не различая, что она бурчит себе под нос, и проваливаюсь в сон.





Глава 28





Ника



— Вот и я, мама, — присаживаясь рядом с ее могилой на скамейку, грустно произношу, — сегодня у тебя день рождения. Я, как обычно, принесла твои любимые цветы, розы. Оранжевые.

Ей всегда нравились цветы именно такого цвета. Не красные или розовые, а именно оранжевые. Однажды она проболталась, что ей дарила такие розы ее первая любовь. И после этого она любит только эти цветы, как память о нем.

Мне хочется думать, что это мой настоящий папа, имени которого я даже не знаю. Но верю, что придет момент, когда я смогу его найти. Думаю, мы найдем что сказать друг другу.

— Здравствуй, мой хороший, — провожу рукой по второму кресту, — я папу к тебе привела. Ты же ни разу его не видел. А он даже не знал, где ты. Но сегодня вы встретились.

Мне так много хочется рассказать двум самым близким людям, которые лежат здесь, в земле. Хочется поделиться всем, что копится на душе: страхом, муками совести, осознанием того, что натворила. Но Боно, который бродит неподалеку и может это услышать, не дает почувствовать уединение. Поэтому я просто молча глажу оградку, шепча слова о том, как мне плохо без них.

— Нам пора идти, — голос Боно прерывает моё общение с сыном и мамой.

— Я не пойду. Оставь меня тут.

— Люцик, нам нужно уходить, — его руки обнимают за плечи, — вставай.

— Уйди, прошу тебя. Только тут я чувствую себя нужной. Я не хочу уходить.

— Ник, нам пора, — он начинает поднимать меня с земли, уговаривая, как маленького раскапризничавшегося ребенка.