Не мешки

Согласно легенде, жил Георгий-Джирджис в те же времена, что и пророк Мухаммед. Аллах послал Георгия к правителю Мосула с призывом принять истинную веру, но владыка повелел казнить его. Георгия казнили, но Аллах его воскресил и послал обратно к правителю. Его казнили во второй раз, он воскрес и пришёл обратно. Его казнили в третий раз, труп сожгли и пепел бросили в Тигр. Однако Георгий-Джирджис восстал из пепла и вернулся, после (и вследствие) чего властитель и его приближенные были истреблены.



Только после третьего раза! Поразительное сочетание целеустремлённости и ангельского терпения, вот что я вам скажу. Всем бы нам с таким упорством по инстанциям ходить.





Вильнюс как пляж




Выйти ночью из дома – всё равно что нырнуть ночью в море. Тот же запах солёной влаги, та же прохлада, воздух плотный почти как вода, идёшь, как плывёшь, раздвигая его всем телом, думаешь: так не бывает, – и море, невидимое, тёмное, важно соглашается: да, меня не бывает. И город сразу такой – а вот можно подумать, меня бывает! Конечно, тебя не бывает, да и меня не бывает, нас всех таких замечательных не бывает, дорогой.



Иногда в ночном городе-море пахнет цветущей акацией; я теперь знаю, что это не глюк: повторно цветущую белую акацию мы с другом Р. своими глазами видели позавчера, в понедельник, во дворе по какому-то адресу, ну то есть, не по какому-то, а по совершенно конкретному. В смысле, он точно был, этот двор.



Ночью в городе столько народу, как будто завтра у всех выходной; всякая летняя ночь – ночь с пятницы на субботу, даже когда она – ночь с воскресенья на понедельник. Возле баров часто попадаются люди в шортах и шлёпках, как будто и правда только из моря вылезли; хочется сказать, что у них на плечах мокрые полотенца, но нет, полотенца всё-таки в пляжных тряпичных сумках, которые пляжные люди носят с собой.



Ты же именно это любишь, – думает город, пока я плыву по его тёмным душистым улицам, то есть, с точки зрения постороннего наблюдателя, просто умеренно быстро куда-то иду. – Тебе же, собственно, нужно не море, а нечто недостижимое, чтобы вечно казалось – оно за ближайшим углом, ну ладно, за следующим, чтобы было рядом, манило, но в руки никогда не давалось – до того самого дня, когда ты плюнешь на эту погоню и скажешь: идите все в жопу, море – это здесь теперь я.



Бинго, – думаю я, и поднимаюсь к небу тяжёлой тёмной волной, пока не взаправдашней, а просто для тренировки, надо быть в форме, потому что если и правда однажды начну говорить такие глупости, за слова придётся отвечать. А больше ничего не успеваю подумать, потому что разлетаюсь на тысячи тысяч брызг.





Вина и ответственность




Люди часто путают вину и ответственность (и боятся брать на себя ответственность, потому что кажется, это первый шаг к тому, чтобы стать виноватыми). Но вина и ответственность не просто разные вещи, а, можно сказать, антонимы.



Вина – результат слабой позиции. Меня накажут, и правильно сделают, меня надо наказать, потому что я – плохой, плохой, плохой! Но если ощущать вину, может, не так сильно накажут, поэтому давайте её как-нибудь поострей ощущать. И другие пусть ощущают! Все плохие, все слабые, все в чём-нибудь виноваты, не только я; потому что если только я, это совсем страшно, это значит, я хуже всех, и меня могут убить – ну, грубо говоря, как-то так.



Короче, в фундаменте чувства вины всегда лежит страх. Иногда так глубоко, что не докопаться. Но есть признак, по которому сразу видно, что он есть: у виноватого силы убывают. Чем больше вины, тем слабее позиция. А тем, кто занимает слабую позицию, Небесная Канцелярия и собственный организм выписывают мало сил. Слабому больше не положено! Разумная экономия тут у нас.



Ответственность – результат сильной позиции. Я такой крутой, что от меня всё зависит. Ладно, не всё, а многое. Поэтому надо действовать. Делать вон то, и это, и так, и вот так. Звучит не очень, в описании ответственный выглядит как прислуга. А на самом деле, на территории своей ответственности он – царь.

Настоящая ответственность отличается от суетливой имитации отсутствием страха. Ответственный так крут (по собственным ощущениям), что фигли ему бояться. Придут, накажут? Этта хто, извенити, «придут»?



Главный признак, по которому настоящую ответственность легко отличить от мнимой – она прибавляет сил, в том числе и физических (тех, которые ощущаются как физические, скажем так). Даже если ты изначально задохлик, каким-то удивительным образом набравшийся наглости назначить себя за что-то ответственным, организм и Небесная Канцелярия постепенно начинают увеличивать порцию выдаваемой силы. Царям (даже ситуативным) положено, у них просто другого выхода нет.





Вклад в человеческий дух




Важное, базовое для меня выражение «вклад в человеческий дух», кажется, позаимствовано у Карлоса Кастанеды; точно не помню, может ещё откуда-то, с тех пор сто миллионов моих личных лет прошло.




Так вот, «человеческий дух» – это не абстракция. То есть, с одной стороны, абстракция, сумма всех индивидуальных пребываний всех представителей рода человеческого за все времена в своей наивысшей октаве. А с другой стороны, это штука очень практическая. Потому что сумма всех этих вкладов составляет базовую характеристику человечества в глазах… эээ… Небесной Канцелярии, скажем так (и заодно сразу скажем спасибо древним китайцам, не представляю, как без этого их смешного и точного термина выкручиваться, как совокупность высших сил/высших духов, вступающих с нами во взаимодействие, называть).



Число (критическая масса) шагов, сделанных представителями человечества по направлению к собственной высшей октаве, к взаимодействию с духом, определяет, что такое вообще человек. Где место среднестатистического человека на линейке между скотом и ангелом. Это важно, когда делаешь первый шаг к духу. Насколько твой вид ближе к ангельскому, тем охотнее с тобой начнут говорить. Дальше уже всё индивидуально, но начало зависит от того, к какому виду принадлежишь.



Короче, чуваки. Всякий шаг в направлении собственной высшей октавы, как бы мал он ни был – вклад в человеческий дух. Это очень важно. Обязательно надо делать хотя бы крошечные шаги, как можно чаще, это бесценно. Потому что на небесной линейке наш вид от ангельского пока ооооооооочень далеко, и первые шаги к духу делать очень трудно даже самым лучшим из нас. Тем ценнее каждый личный вклад.



Однако нельзя говорить только половину правды. А вторая половина этой правды заключается в том, что – да, в обратную сторону оно тоже работает. Вклады в низшую октаву человеческого, в тупость, жадность, садизм, покорность и скотство тоже идут в зачёт.



Хорошая новость тут такая, что все действия на возвышение духа высокоэнергетичны. А действия на понижение духа – наоборот, слабы (за редкими исключениями, но их так мало, что можно специально не разбирать, вряд ли кто-то из нас тут готовится в фюреры-людоеды, и его надо срочно отговорить). Обычно один возвышающий дух жест перевешивает страшную тыщу оскотинивающих. Но даже при таком раскладе мы (работающие на возвышение человеческого духа) всё равно в меньшинстве. У нас, честно говоря, никаких шансов. На персональное возвышение духа – да, а на улучшение репутации человечества как вида – нет. Борьба за возвышение общечеловеческого духа проиграна изначально. Но это не означает, что не надо стараться. Наоборот. Энергия отчаяния рулит, стремление осуществить невозможное само по себе выводит стремящегося на новый уровень игры. Ну и небесной сгущёнки на это заведомое поражение завхоз выдаёт побольше, чем на самую победительную из побед.





Вопросы




«Кто я?» «Какой я?» – самый волнующий вопрос для (почти) всякого человека, но он глупый и бесполезный. Какая, к лешему, разница? Кем бы мы ни были, нам очень недолго предстоит этим быть. Я сейчас даже не о том, что мы все умрём (хотя вероятность такого исхода, скажем так, существует), а о том, что состояние сознания не только у упоротых психонавтов, а у ординарных людей регулярно меняется. И репутации разные – в разное время, в разных кругах. А ведь есть ещё сны, в которых мы успели побывать героями и злодеями, несчастными жертвами, великими колдунами, а некоторые, например, зверями и инопланетянами. Об этом мало кто помнит, но память – такая штука, она всегда предаёт, даже тех (особенно тех), кто на неё всерьёз опирается. Меняется, как захочет, прячет от нас тоже что хочет, это про неё лучше понимать, чем нет.



«Что со мной происходит?» – вопрос, который гораздо важнее, чем «Кто я?» «Происходит» – это опыт, который нас формирует и одновременно наш диалог с реальностью, которая с большой буквы «Ры». Реальность (строго говоря, непостижимое мироздание, временно надевшее маску текущей привычной реальности) всегда говорит с нами событиями. То, что нас развлекает, веселит, озадачивает, мучает, убивает, делает сильнее, калечит и воскрешает из полумёртвых – это реплики в диалоге. Их важно уметь правильно понимать, понимание вообще важная штука, лестница, ведущая из ада (ад потому и ад, что мучения там совершенно бессмысленны) – не обязательно прям сразу в какой-нибудь райский рай, но туда, где есть смысл.

«Что я делаю?» – вот по-настоящему важный вопрос. Единственно важный. «Ничего» – не ответ. Все всегда что-нибудь делают, бездельников не бывает, так называемое «безделье» – тяжкий, изматывающий труд («безделье», доставляющее удовольствие и дающее силу – тоже труд, очень полезный и важный, называется «производство радости», квалифицированных специалистов в этой области мало, высоко ценится любой вклад). Вопросом «что я делаю?» – заканчивается бессмысленное существование, полное муки, и начинается подлинная жизнь. «Создан по образу и подобию Творца» – это инструкция по применению человека. Создали – скажи спасибо и иди, сцуко, твори.





Воскресение начинается во вторник




Когда выходишь на улицу, то есть думаешь, будто просто на улицу, а на самом деле наконец-то в живое себя, в свой неугасимый огонь, в свой вечный последний день мира, который весь ликование и предвкушение новой игры; короче, когда после бесконечно долгих сорока дней скитаний по этой вашей долине смертной тени, которая как бы и есть просто-жизнь в пределах психиатрической нормы, наконец приходишь в себя и обретаешь былой задор, стыдливо именуемый «вдохновением», милосердный господь натурально повисает у тебя на шее, орет: «Ура!» – одновременно засвечивает в глаз: «Где тебя черти носили?» – признаётся: «Я соскучился», – и всё это разом, одновременно, так что впору совсем ошалеть от такого приёма, а потом ещё какое-то время натурально висит на шее дополнительным шарфом, не отпускает, и ради одного только этого уже имело смысл рождаться нелепым человеческим существом с нелепым родом занятий и нелепейшей биохимией, или что там рулит процессами в организме того, кто беспомощный комок биомассы и одновременно неугасимый огонь.





Всё для первого сентября




Жара ушла, город усыпан сухими листьями – не осенними жёлтыми, а сгоревшими за лето, в точности как было в Одессе, как бывает на юге всегда. Всё-таки очень смешно, насколько внезапно южным оказался этот, теоретически, северный город. Такая уж у меня судьба. Я всю жизнь притворяюсь суровым северным варваром, при этом за мной всегда, как ненадетые трусы из штанины, волочится незаметный мне, зато очевидный всем сторонним наблюдателям срамной буйный юг.



Августовские ночи по-настоящему тёмные, и это, с одной стороны, печально, как любой поворот на смерть, а с другой, так красиво (и само по себе, и особенно с непривычки), что каждую ночь хочется прижать к сердцу и поцеловать в темноту.



В супермаркетах появились выставки адских канцелярских товаров «всё для первого сентября». Многие, я знаю, смотрят на них и радуются, потому что им в школу больше не надо. А я смотрю, и сердце сжимается, потому что чувствую, эта школа каким-то боком меня касается, всё на свете почему-то меня касается, и со мной каким-то образом происходит даже то – может быть, в первую очередь то – что не произойдёт со мной никогда.





Вхождение в пространство мифа