Наследник Альфы
Часть 2 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вздохнув, попыталась сосредоточиться на готовке, но от беременности, мысли сами собой скользнули к контракту. Может быть, не все так плохо? Что я знала о суррогатном материнстве? Что отчаявшиеся завести обычным способом ребенка пары были готовы платить огромные деньги за то, чтобы кто-то другой выносил их ребенка. Странно, правда, что в договоре в качестве заказчика был указан только один человек. Ну да я таких прежде никогда и не видела. Мало ли, может, там фигурирует только тот, кто оплачивает услугу.
Также я слышала, что беременной женщине по таким контрактам выдается ежемесячное содержание, а после родов оставшаяся сумма переводится единым траншем.
То есть, даже если у Людмилы Клеевой сейчас нет работы, то себя и детей она прокормит. По крайней мере — в ближайшие девять месяцев. Вот только как избавиться от борова?
— Так что там Мишенька? — немного повеселев, спросила я. Маша по-прежнему молчала. Я повернулась к ней, вопросительно подняв брови: — Что-то случилось? — сердце предательски сжалось.
Я мгновенно забыла и про яичницу, и про картошку.
— Папа его наказал за то, что он тебя защищал, — тихо шепнула Маша. — На балконе он.
Я всплеснула руками и выбежала из кухни, не сразу сообразив, что не знаю, где тут балкон находится. Я даже не могла сообразить, квартира это или частный дом. За окном было темно, хоть глаз выколи. По лбу стекал холодный пот. Что этот ублюдок мог сделать с ребёнком?! И где, черт возьми, этот самый балкон?!
Оббежала все комнаты — в них балкона не оказалось. Оставалась одна, где я еще не посмотрела. Приоткрыла дверь — на большой кровати громко храпел Василий, а в комнате витал тяжелый запах перегара. В конце комнаты за балконной дверью маячила маленькая детская тень.
Вдох. Выдох.
Я никогда не считала себя жалостливой, но сейчас от невыносимой муки сдавило сердце. Что натворил этот урод? И как так вообще вышло, что эта самая Люся терпела распускающего руки на нее и детей мужа-пьяницу столько времени?
В моем окружении сейчас было модно рассуждать об абъюзивных отношения, о созависимости. Но то, что происходило в семье Клеевых, казалось чем-то за гранью всех этих рассуждений.
По-хорошему, взять бы сейчас детей, собрать вещи и убежать из квартиры. Но… куда отправиться? Разве что на содержание к этому неизвестному Руслану Галавицу. Вот только кто его знает, как обстоят дела. Быть может, этот Галавиц какой-нибудь уголовник, а Клеев его сообщник? И, показав свое намерение сбежать, я только подпишу себе приговор.
Или я все усложняю, и лучше не рассуждать, а действовать?
Узнать бы, где деньги лежат, найти телефон и понять, в каком городе я вообще нахожусь. Хотя по-хорошему надо бы не самой бежать, а от мужа как-то избавляться.
Сделала пару осторожных шагов внутрь и не смогла сдержать нервный смешок. Да уж — «избавляться»… Сама же и думаю как заправская уголовница. Может быть, это Люсины замашки? И она была любительницей «закладывать за воротник»?
Василий громко всхрапнул, что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Я замерла, боясь пошевелиться. Постояла с минуту. Вроде бы спит.
Добравшись до балкона, дернула на себя дверь. На меня сразу дохнуло морозным воздухом. В квартиру ворвалось несколько снежинок. Балкон оказался маленьким, не застекленным. Этаж, судя по веткам деревьев, вторым, а сам дом — маленьким деревянным бараком на несколько квартир.
— Мама? — вопросительно пискнул Миша, стоящий босиком на заледенелом бетоне в одной лишь безразмерной футболке.
«Убью гада!» — мысленно пообещала я себе. Ну как можно было в таком виде ребенка выгнать из квартиры? Даже в качестве наказания!
— Давай быстрее на кухню! — шепнула я ребенку.
Тот опасливо покосился на кровать, но спорить не стал и проворно юркнул мимо. Вот только на выходе поскользнулся мокрыми после снега пятками и, проскользив, врезался в косяк, отчего дверь громко хлопнула.
Я с упавшим сердцем смотрела, как Василий сел на кровати, пустым взглядом смотря перед собой.
— Какого лешего ты его выпустила? — набычившись, спросил он. — Щас сама на балкон отправишься. Опять мне детей воспитывать не даешь, а потом пилить будешь, что я плохой отец?!
Я жестом показала Мише, чтобы уходил, но мальчик не двинулся с места, готовый защищать мать до последнего. Я облизала пересохшие губы. У меня никогда даже племянников не было, и я никогда не испытывала к детям привязанности, не знала как с ними общаться, о чем разговаривать. Но к этим двоим, кажется, прониклась с первого взгляда.
Василий в два раза выше меня и в два раза шире. И реши он действительно привести свои угрозы в действие, противопоставить мне ему было бы нечего. Поэтому спорить я не решилась:
— Да это соседка все! — выпалила на одном дыхании. — Под окном идет, пальцем тычет, по телефону с кем-то треплется. Позвонит еще участковому, не дай Бог. Пусть лучше Мишка в кухне пол подметает. Все польза от него. Мне ж наклоняться запретили, чтоб выкидыш не случился.
Снова сыну махнула рукой, чтобы не стоял в проходе, и на этот раз он все же послушался.
Мужчина, видя, что никто не оспаривает его главенство, смачно зевнул и повалился обратно на кровать:
— Смотри у меня… — сонно погрозил он и почти мгновенно уснул.
Снова услышав противный протяжных храп, я облегченно вздохнула. Балкон до конца закрывать не стала. Если боров и простудится — так ему и надо, но зато хоть комната проветриться, не так вонять будет.
Затем направилась к детям на кухню. Все-таки неожиданная беременность — неплохой способ шантажа. Вряд ли Василий хорошо вчитывался в договор, который я заключала. Разве что в пункты о выплатах. А так, уверена, он даже близость между супругами на девять месяцев запрещает, чтобы не дай Бог малышу не навредить. Это все действительно здорово улучшало мое положение.
В кухне, тем временем, уже приготовился омлет. В воздухе витал сладковатый запах, заставлявший глотать слюни. Хлеб в доме обнаружился только старый, уже засохший, так что пришлось и его чуть смочить в молоке и обжарить на сковородке. Уже через пять минут я разложила все по тарелочкам, поставила перед детьми, одну порцию сделала себе.
Какие у них были горящие глаза! То ли в этом доме кормили их в принципе не часто, то ли еще что…
— Мамочка, — тихо-тихо попросила Маша, — а давай каждый день так обедать… ну… вместе?
— Конечно, солнышко мое, — искренне улыбнулась я ребенку, а сама мысленно отвесила подзатыльник «сбежавшей» Люсе. Похоже, вниманием детей она сама баловала нечасто.
Малыши умяли порцию простого омлета вместе с зажаренным хлебом минут за… да, кажется, и минуты не прошло. Я едва успела пару ложек съесть, как их тарелки опустели. Ну вот. А я так надеялась их за едой аккуратно выспросить, ходят ли они в садик, с кем общаются из родственников и какова вообще обстановка вокруг.
Я думала, что, поев, дети сразу выскочат из-за стола, побегут играться или запросят включить им мультики, как вдруг брат с сестрой переглянулись. Очень серьезно так, по-взрослому. Маша кивнула — мол, говори ты.
И Миша, подняв на меня свои огромные глаза, вдруг спросил:
— Мама, — его голос был тихим-тихим, но при этом четко было слышно каждое слово, — а правда, что у вас с папой еще один ребенок будет?..
Вот черт! А этим-то кто проговорился? Хотя я ж сама при нем о выкидыше упоминала. Но не мог же пятилетний ребенок так с ходу догадаться? Должно быть, волнение отразилось на моем лице слишком уж явно, потому что закончил Миша уже не так уверенно:
— …И вы его продать решили, чтобы нас прокормить?
Вот что на ТАКОЕ ответить ребенку?!
— Ну конечно же нет! — всплеснула я руками, оттягивая момент и судорожно пытаясь решить, что же такое им сказать. — Кто вам это сказал?
— А откуда тогда это все? Молоко, яйца? — не сдавался Миша. — Папа сам и сказал. Что из-за нас, дармоедов, все.
— Мамочка, не отдавай нашего братика никому! Пожалуйста, — пискнула Маша. — Мы сами будем о нем заботиться. Он же наш!
— Угу. Сначала его отдадите, а потом нас выкинете? — повесив голову, пробурчал Миша.
Где-то внутри кольнуло. Может быть, он заболел? Минут десять-пятнадцать на холоде простоял! Хороша ж из меня мамаша! Его бы сейчас в горячую ванну, чтобы прогрелся после сильного охлаждения.
А этого борова не просто убить хотелось, а сделать это с особой жестокостью, медленно и с удовольствием! Набрала в грудь побольше воздуха, но в итоге так ничего и не смогла произнести. Да, я слышала из разных психологических передач, что с детьми надо разговаривать честно, но что тут скажешь? Пока я еще сама не разобралась с тем, что происходит, и с тем, кто что здесь кому должен.
— Запомните, пожалуйста. Я вас никому никогда не отдам, — только произнеся это вслух, поняла, насколько сама в это верю. Как бы я здесь ни оказалась, зачем бы это ни произошло и как бы мне ни хотелось вернуться домой, этих детей оставлять нельзя. Пропадут ведь! — А про то, что говорил ваш папа, я вам потом объясню. Но своих детей я никому отдавать не стану.
Миша и Маша кивнули, принимая обещание, на их мордашках было написано явное облегчение.
— А теперь надо бы искупаться. А то ты, Миша, весь промерз. Так что первый пойдешь, — весело вынесла вердикт я, разрывая давящее ощущение, которое возникло после этого тяжелого вопроса.
Правда, сразу это сделать не получилось. Следующие полчаса я усиленно отмывала ванну до приемлемого состояния, чтобы скрепя сердце можно было пустить туда ребенка. Ржавчина настолько впиталась в эмаль, что проще было уже или выкинуть и купить новую, или покрыть эмалью заново.
Набрав горячей воды, первые несколько минут сама не знала, как быть дальше. Мыть ребенка или предоставить ему право делать это самостоятельно? У меня никогда не было подобного опыта, но, словно по наитию, по какой-то внутренней памяти или инстинкту, я, кажется, поняла, что делать. Мальчик же особого стеснения не испытывал. Разделся — худенький, ребра торчат, весь в синяках.
В итоге, помыла его сама, растерла, нашаркала мочалкой с хозяйственным мылом — ничего другого просто не нашлось.
— Подожди, принесу полотенце! — не смогла сдержать я улыбку, глядя на счастливое личико плескавшегося в ванной ребенка.
Вот много ли ему для счастья надо? Да и я сама сейчас бросилась в омут заботы об этих двоих, только бы не думать о том, что именно произошло со мной самой. Ведь, судя по договору и паспорту, я оказалась в своей же стране, в свое время. Вчера, как я помнила, также был снег за окном. Я работала event-менеджером, организовывала вечеринки, фестивали, церемонии для поддержки брендов, особенно тех, чье продвижение другими способами было затруднено ввиду законодательных ограничений, например, алкоголя, интим-товаров и других.
И вот куда я сейчас со своими знаниями и умениями? Вряд ли какой-то крупный, да и мелкий лейбл доверит проведение мероприятий человеку без какого-либо образования, рекомендаций и опыта, да и вообще с такой семейной историей, как у Люси Клеевой.
Вздохнув, я вышла из ванной и отправилась искать полотенца.
— Машенька, — обратилась я к девочке, которую застала на кухне за попыткой помыть посуду. Ну вот почему у алкоголиков зачастую такие золотые дети? — Машенька, ты уже взрослая. Давай проверим, знаешь ли ты, где у нас полотенца лежат?
Девочка была рада быть полезной и тут же помчалась в коридор, где в высоком шкафу на одной из полок и обнаружились кое-как покиданные мятые полотенца.
— Спасибо! — поблагодарила я ребенка, а сама принялась выискивать среди них что-нибудь поприличнее и побольше, чтобы можно было завернуть Мишу.
Боров, лежащий в спальне, казался мне миной замедленного действия. Все время на краю подсознания зрело чувство, что может рвануть в любой момент.
Вот только пока рылась в полотенцах, обнаружила небольшую книжицу. Открыла — она вся была испещрена мелким убористым подчерком. Дневник Люси.
Нахмурившись, пролистала:
«16 октября.
Сегодня в очередной раз Васечка просит прощения. Говорит, что я самая красивая и что он меня очень любит. Все-таки он такой хороший, добрый, нежный, когда не пьет. А то, что изобидел вчера по-всякому, так ведь это я сама виновата. Но сегодня я ему верю. Он так красиво говорил. Надеюсь, теперь все будет хорошо. Надо просто умнее быть, вовремя язык прикусывать…»
— Мама! — донесся голос Миши из ванной. — Мне мыло в глаза попало.
Я поспешно спрятала книжечку в карман халата, который все еще был на мне. Нельзя, чтобы эту вещицу кто-то увидел, а вот мне она может во многом помочь и многое прояснить.
Дальше я наконец-то вытерла Мишу, перед этим промыв ему глазки, выкупала Машу, которая от нетерпения прыгала на месте, ожидая своей очереди, затем усадила детей за старенький телевизор, включив им мультики.
— Посиди с нами? — попросила девочка, кутаясь в махровое полотенце.
Было видно, что детям очень хочется, чтобы их обняли, прижали к себе, поцеловали. Словно, получив сегодня чуть больше внимания, чем обычно, они пытались ловить момент и выкупаться не только в ванной, но и в материнской любви. Но я сама сейчас была еще не готова к такому. Мне было горько от того, как тяжело дался сегодняшний день, как подкашивались ноги, как скребло на душе. Оказаться в теле жены алкоголика, матери двоих детей, без гроша в кармане — к такому меня жизнь не готовила.
— У меня дела на кухне, я все там сделаю, а потом приду. Ужин надо еще приготовить. Вы пока посидите тут тихонечко, хорошо?
— Еще и ужин будет? — восхищенно переспросила Маша.
Также я слышала, что беременной женщине по таким контрактам выдается ежемесячное содержание, а после родов оставшаяся сумма переводится единым траншем.
То есть, даже если у Людмилы Клеевой сейчас нет работы, то себя и детей она прокормит. По крайней мере — в ближайшие девять месяцев. Вот только как избавиться от борова?
— Так что там Мишенька? — немного повеселев, спросила я. Маша по-прежнему молчала. Я повернулась к ней, вопросительно подняв брови: — Что-то случилось? — сердце предательски сжалось.
Я мгновенно забыла и про яичницу, и про картошку.
— Папа его наказал за то, что он тебя защищал, — тихо шепнула Маша. — На балконе он.
Я всплеснула руками и выбежала из кухни, не сразу сообразив, что не знаю, где тут балкон находится. Я даже не могла сообразить, квартира это или частный дом. За окном было темно, хоть глаз выколи. По лбу стекал холодный пот. Что этот ублюдок мог сделать с ребёнком?! И где, черт возьми, этот самый балкон?!
Оббежала все комнаты — в них балкона не оказалось. Оставалась одна, где я еще не посмотрела. Приоткрыла дверь — на большой кровати громко храпел Василий, а в комнате витал тяжелый запах перегара. В конце комнаты за балконной дверью маячила маленькая детская тень.
Вдох. Выдох.
Я никогда не считала себя жалостливой, но сейчас от невыносимой муки сдавило сердце. Что натворил этот урод? И как так вообще вышло, что эта самая Люся терпела распускающего руки на нее и детей мужа-пьяницу столько времени?
В моем окружении сейчас было модно рассуждать об абъюзивных отношения, о созависимости. Но то, что происходило в семье Клеевых, казалось чем-то за гранью всех этих рассуждений.
По-хорошему, взять бы сейчас детей, собрать вещи и убежать из квартиры. Но… куда отправиться? Разве что на содержание к этому неизвестному Руслану Галавицу. Вот только кто его знает, как обстоят дела. Быть может, этот Галавиц какой-нибудь уголовник, а Клеев его сообщник? И, показав свое намерение сбежать, я только подпишу себе приговор.
Или я все усложняю, и лучше не рассуждать, а действовать?
Узнать бы, где деньги лежат, найти телефон и понять, в каком городе я вообще нахожусь. Хотя по-хорошему надо бы не самой бежать, а от мужа как-то избавляться.
Сделала пару осторожных шагов внутрь и не смогла сдержать нервный смешок. Да уж — «избавляться»… Сама же и думаю как заправская уголовница. Может быть, это Люсины замашки? И она была любительницей «закладывать за воротник»?
Василий громко всхрапнул, что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Я замерла, боясь пошевелиться. Постояла с минуту. Вроде бы спит.
Добравшись до балкона, дернула на себя дверь. На меня сразу дохнуло морозным воздухом. В квартиру ворвалось несколько снежинок. Балкон оказался маленьким, не застекленным. Этаж, судя по веткам деревьев, вторым, а сам дом — маленьким деревянным бараком на несколько квартир.
— Мама? — вопросительно пискнул Миша, стоящий босиком на заледенелом бетоне в одной лишь безразмерной футболке.
«Убью гада!» — мысленно пообещала я себе. Ну как можно было в таком виде ребенка выгнать из квартиры? Даже в качестве наказания!
— Давай быстрее на кухню! — шепнула я ребенку.
Тот опасливо покосился на кровать, но спорить не стал и проворно юркнул мимо. Вот только на выходе поскользнулся мокрыми после снега пятками и, проскользив, врезался в косяк, отчего дверь громко хлопнула.
Я с упавшим сердцем смотрела, как Василий сел на кровати, пустым взглядом смотря перед собой.
— Какого лешего ты его выпустила? — набычившись, спросил он. — Щас сама на балкон отправишься. Опять мне детей воспитывать не даешь, а потом пилить будешь, что я плохой отец?!
Я жестом показала Мише, чтобы уходил, но мальчик не двинулся с места, готовый защищать мать до последнего. Я облизала пересохшие губы. У меня никогда даже племянников не было, и я никогда не испытывала к детям привязанности, не знала как с ними общаться, о чем разговаривать. Но к этим двоим, кажется, прониклась с первого взгляда.
Василий в два раза выше меня и в два раза шире. И реши он действительно привести свои угрозы в действие, противопоставить мне ему было бы нечего. Поэтому спорить я не решилась:
— Да это соседка все! — выпалила на одном дыхании. — Под окном идет, пальцем тычет, по телефону с кем-то треплется. Позвонит еще участковому, не дай Бог. Пусть лучше Мишка в кухне пол подметает. Все польза от него. Мне ж наклоняться запретили, чтоб выкидыш не случился.
Снова сыну махнула рукой, чтобы не стоял в проходе, и на этот раз он все же послушался.
Мужчина, видя, что никто не оспаривает его главенство, смачно зевнул и повалился обратно на кровать:
— Смотри у меня… — сонно погрозил он и почти мгновенно уснул.
Снова услышав противный протяжных храп, я облегченно вздохнула. Балкон до конца закрывать не стала. Если боров и простудится — так ему и надо, но зато хоть комната проветриться, не так вонять будет.
Затем направилась к детям на кухню. Все-таки неожиданная беременность — неплохой способ шантажа. Вряд ли Василий хорошо вчитывался в договор, который я заключала. Разве что в пункты о выплатах. А так, уверена, он даже близость между супругами на девять месяцев запрещает, чтобы не дай Бог малышу не навредить. Это все действительно здорово улучшало мое положение.
В кухне, тем временем, уже приготовился омлет. В воздухе витал сладковатый запах, заставлявший глотать слюни. Хлеб в доме обнаружился только старый, уже засохший, так что пришлось и его чуть смочить в молоке и обжарить на сковородке. Уже через пять минут я разложила все по тарелочкам, поставила перед детьми, одну порцию сделала себе.
Какие у них были горящие глаза! То ли в этом доме кормили их в принципе не часто, то ли еще что…
— Мамочка, — тихо-тихо попросила Маша, — а давай каждый день так обедать… ну… вместе?
— Конечно, солнышко мое, — искренне улыбнулась я ребенку, а сама мысленно отвесила подзатыльник «сбежавшей» Люсе. Похоже, вниманием детей она сама баловала нечасто.
Малыши умяли порцию простого омлета вместе с зажаренным хлебом минут за… да, кажется, и минуты не прошло. Я едва успела пару ложек съесть, как их тарелки опустели. Ну вот. А я так надеялась их за едой аккуратно выспросить, ходят ли они в садик, с кем общаются из родственников и какова вообще обстановка вокруг.
Я думала, что, поев, дети сразу выскочат из-за стола, побегут играться или запросят включить им мультики, как вдруг брат с сестрой переглянулись. Очень серьезно так, по-взрослому. Маша кивнула — мол, говори ты.
И Миша, подняв на меня свои огромные глаза, вдруг спросил:
— Мама, — его голос был тихим-тихим, но при этом четко было слышно каждое слово, — а правда, что у вас с папой еще один ребенок будет?..
Вот черт! А этим-то кто проговорился? Хотя я ж сама при нем о выкидыше упоминала. Но не мог же пятилетний ребенок так с ходу догадаться? Должно быть, волнение отразилось на моем лице слишком уж явно, потому что закончил Миша уже не так уверенно:
— …И вы его продать решили, чтобы нас прокормить?
Вот что на ТАКОЕ ответить ребенку?!
— Ну конечно же нет! — всплеснула я руками, оттягивая момент и судорожно пытаясь решить, что же такое им сказать. — Кто вам это сказал?
— А откуда тогда это все? Молоко, яйца? — не сдавался Миша. — Папа сам и сказал. Что из-за нас, дармоедов, все.
— Мамочка, не отдавай нашего братика никому! Пожалуйста, — пискнула Маша. — Мы сами будем о нем заботиться. Он же наш!
— Угу. Сначала его отдадите, а потом нас выкинете? — повесив голову, пробурчал Миша.
Где-то внутри кольнуло. Может быть, он заболел? Минут десять-пятнадцать на холоде простоял! Хороша ж из меня мамаша! Его бы сейчас в горячую ванну, чтобы прогрелся после сильного охлаждения.
А этого борова не просто убить хотелось, а сделать это с особой жестокостью, медленно и с удовольствием! Набрала в грудь побольше воздуха, но в итоге так ничего и не смогла произнести. Да, я слышала из разных психологических передач, что с детьми надо разговаривать честно, но что тут скажешь? Пока я еще сама не разобралась с тем, что происходит, и с тем, кто что здесь кому должен.
— Запомните, пожалуйста. Я вас никому никогда не отдам, — только произнеся это вслух, поняла, насколько сама в это верю. Как бы я здесь ни оказалась, зачем бы это ни произошло и как бы мне ни хотелось вернуться домой, этих детей оставлять нельзя. Пропадут ведь! — А про то, что говорил ваш папа, я вам потом объясню. Но своих детей я никому отдавать не стану.
Миша и Маша кивнули, принимая обещание, на их мордашках было написано явное облегчение.
— А теперь надо бы искупаться. А то ты, Миша, весь промерз. Так что первый пойдешь, — весело вынесла вердикт я, разрывая давящее ощущение, которое возникло после этого тяжелого вопроса.
Правда, сразу это сделать не получилось. Следующие полчаса я усиленно отмывала ванну до приемлемого состояния, чтобы скрепя сердце можно было пустить туда ребенка. Ржавчина настолько впиталась в эмаль, что проще было уже или выкинуть и купить новую, или покрыть эмалью заново.
Набрав горячей воды, первые несколько минут сама не знала, как быть дальше. Мыть ребенка или предоставить ему право делать это самостоятельно? У меня никогда не было подобного опыта, но, словно по наитию, по какой-то внутренней памяти или инстинкту, я, кажется, поняла, что делать. Мальчик же особого стеснения не испытывал. Разделся — худенький, ребра торчат, весь в синяках.
В итоге, помыла его сама, растерла, нашаркала мочалкой с хозяйственным мылом — ничего другого просто не нашлось.
— Подожди, принесу полотенце! — не смогла сдержать я улыбку, глядя на счастливое личико плескавшегося в ванной ребенка.
Вот много ли ему для счастья надо? Да и я сама сейчас бросилась в омут заботы об этих двоих, только бы не думать о том, что именно произошло со мной самой. Ведь, судя по договору и паспорту, я оказалась в своей же стране, в свое время. Вчера, как я помнила, также был снег за окном. Я работала event-менеджером, организовывала вечеринки, фестивали, церемонии для поддержки брендов, особенно тех, чье продвижение другими способами было затруднено ввиду законодательных ограничений, например, алкоголя, интим-товаров и других.
И вот куда я сейчас со своими знаниями и умениями? Вряд ли какой-то крупный, да и мелкий лейбл доверит проведение мероприятий человеку без какого-либо образования, рекомендаций и опыта, да и вообще с такой семейной историей, как у Люси Клеевой.
Вздохнув, я вышла из ванной и отправилась искать полотенца.
— Машенька, — обратилась я к девочке, которую застала на кухне за попыткой помыть посуду. Ну вот почему у алкоголиков зачастую такие золотые дети? — Машенька, ты уже взрослая. Давай проверим, знаешь ли ты, где у нас полотенца лежат?
Девочка была рада быть полезной и тут же помчалась в коридор, где в высоком шкафу на одной из полок и обнаружились кое-как покиданные мятые полотенца.
— Спасибо! — поблагодарила я ребенка, а сама принялась выискивать среди них что-нибудь поприличнее и побольше, чтобы можно было завернуть Мишу.
Боров, лежащий в спальне, казался мне миной замедленного действия. Все время на краю подсознания зрело чувство, что может рвануть в любой момент.
Вот только пока рылась в полотенцах, обнаружила небольшую книжицу. Открыла — она вся была испещрена мелким убористым подчерком. Дневник Люси.
Нахмурившись, пролистала:
«16 октября.
Сегодня в очередной раз Васечка просит прощения. Говорит, что я самая красивая и что он меня очень любит. Все-таки он такой хороший, добрый, нежный, когда не пьет. А то, что изобидел вчера по-всякому, так ведь это я сама виновата. Но сегодня я ему верю. Он так красиво говорил. Надеюсь, теперь все будет хорошо. Надо просто умнее быть, вовремя язык прикусывать…»
— Мама! — донесся голос Миши из ванной. — Мне мыло в глаза попало.
Я поспешно спрятала книжечку в карман халата, который все еще был на мне. Нельзя, чтобы эту вещицу кто-то увидел, а вот мне она может во многом помочь и многое прояснить.
Дальше я наконец-то вытерла Мишу, перед этим промыв ему глазки, выкупала Машу, которая от нетерпения прыгала на месте, ожидая своей очереди, затем усадила детей за старенький телевизор, включив им мультики.
— Посиди с нами? — попросила девочка, кутаясь в махровое полотенце.
Было видно, что детям очень хочется, чтобы их обняли, прижали к себе, поцеловали. Словно, получив сегодня чуть больше внимания, чем обычно, они пытались ловить момент и выкупаться не только в ванной, но и в материнской любви. Но я сама сейчас была еще не готова к такому. Мне было горько от того, как тяжело дался сегодняшний день, как подкашивались ноги, как скребло на душе. Оказаться в теле жены алкоголика, матери двоих детей, без гроша в кармане — к такому меня жизнь не готовила.
— У меня дела на кухне, я все там сделаю, а потом приду. Ужин надо еще приготовить. Вы пока посидите тут тихонечко, хорошо?
— Еще и ужин будет? — восхищенно переспросила Маша.