Наше худшее Рождество

— Непросто принять такое решение.

— Откровенно говоря, оно далось мне легко. — Во рту внезапно пересохло. — Первый раз он ударил меня здесь, в Шотландии, во время медового месяца.

— О, Гейл… — Мэри была шокирована услышанным. Взгляд стал суровым, что так не шло добродушной Мэри.

— Мне следовало сразу с ним расстаться, но сначала ведь так просто убедить себя, что подобное не повторится. Мы познакомились во время учебы в колледже, я была на втором курсе. Вскоре после того как родители погибли в автокатастрофе. Мы были дружной и счастливой семьей, а я — единственным ребенком, их драгоценной доченькой, принцессой. — Гейл потерла голову у шеи. Прошло столько лет, а она не смирилась и все еще тоскует по родителям. — У меня было детство, о котором только можно мечтать. Жизнь казалась праздником, ничто и никто не готовил меня к настоящей жизни и трудностям. В один момент я потеряла их обоих и словно очутилась на необитаемом острове без навыков выживания. Мне было невыносимо одиноко и страшно. Я не представляла, как жить и что делать. Вернулась в колледж только потому, что не видела иного пути. Тогда все вокруг казалось чужим, я ощущала себя другим человеком. Порой не знала, как поступить, какой сделать шаг. Раньше купалась в любви, а теперь все закончилось. Потом я познакомилась с Рэем. Он был на пятнадцать лет старше. Возможно, это меня и привлекло в нем. Знаю, ситуация довольно типичная, но только сейчас стала задаваться вопросом: возможно, я искала отеческую любовь? — Она поняла это совсем недавно, но Мэри, похоже, вовсе не была удивлена.

— Вполне возможно. Вы были потеряны, искали опору в жизни, а он дал вам защиту. — Она налила Гейл чай и переставила чашку ближе. — Выпей.

Гейл сделала глоток, потом еще один и обхватила чашку руками, чувствуя, как разливается по телу благодатное тепло.

— Я верила ему. Вы правы, с ним мне было спокойно, что теперь кажется странным. Все парни, с которыми я встречалась раньше, были такими же безалаберными студентами, как и я, а он — взрослый мужчина с квартирой и ответами на многие вопросы. Он был нежным и терпеливым, заботился обо мне. А потом я поняла, что беременна.

— Должно быть, вы испугались.

— Немного. Надо было окончить колледж. Я понимала, что это необходимо, ведь надо зарабатывать на жизнь. Мне кажется, я тогда понимала, что лишь делаю вид, а вовсе не чувствую себя уверенной. Мне не удавалось построить свою жизнь, как же еще растить ребенка? Не успела пережить одну трагедию, а жизнь подбрасывала новые трудности. Не справившись с одной проблемой, я столкнулась с новой. Присутствие в жизни мужчины избавляло от необходимости брать ответственность на себя, позволяло отложить взросление. Новость о беременности он воспринял с восторгом. Просил не волноваться, что придется оставить колледж, обещал заботиться обо мне. Оглядываясь назад, я понимаю, что не должна была расслабляться, но тогда мое эмоциональное состояние было далеко не стабильным, поэтому и выбрала легкий путь. Так я вышла замуж.

— И вы приехали в Шотландию.

— Да. Все было замечательно, я была счастлива. До того дня, когда он впервые меня ударил. Даже не помню, из-за чего. Что-то не так сделала, не то сказала. Я была раздавлена и шокирована. Никто в жизни не поднимал на меня руку. Родители трепетно ко мне относились, пожалуй, даже излишне. Я понятия не имела, как поступать в подобных ситуациях.

— Но тогда вы от него не ушли?

— Нет. Он казался расстроенным, извинялся, говорил о стрессовых ситуациях на работе, что слишком много выпил. Уже плохо помню подробности. Я поверила его обещанию никогда так больше не делать. — Сейчас Гейл было стыдно за свою глупость. — И простила.

— И это вполне объяснимо. — Мэри с громким стуком поставила чашку. — У вас не было повода уяснить, что людям не всегда можно доверять.

Ее негодование и понимание успокаивали и немного примиряли с тем, что мучило несколько десятилетий.

— Возвращаясь к тем событиям позже, я пришла к выводу, что просто не хотела видеть очевидное. Тогда я совсем не была уверена в собственных силах, он стал мне опорой после смерти родителей, и я была благодарна за это. — Гейл перевела дыхание. — Вскоре все наладилось, я успокоилась. Приступы гнева периодически случались, но больше он меня не бил. До того как Саманте исполнилось семь месяцев. Он сбросил меня с лестницы, когда я была на шестом месяце беременности. Каким-то образом мне удалось перевернуться и упасть на спину, а не на живот. Я чудом не потеряла ребенка. Саманта громко плакала, а он взял ее на руки и стал укачивать. В тот момент я поняла, что надо заканчивать наши отношения. В опасности была не только я, но и моя дочь и еще нерожденный ребенок. И я ушла от него. Это было как раз под Рождество, и праздник стал для меня самым ужасным временем в жизни. — Гейл попыталась поднять чашку, но руки сильно тряслись, заставив поставить ее обратно. — Мэри, простите, что я…

— Не надо, Гейл. — Мэри потянулась и взяла тряпку. Движения ее были спокойными и уверенными. — Не надо извиняться за то, что вас тревожит, за ситуации, в которых не выстояло бы большинство людей.

— Это был самый страшный период моей жизни. Именно тогда я поняла, что могу положиться только на саму себя. Рядом не было родителей, которые обязательно бы меня поддержали, и не было Рэя, хотя он и раньше не годился на роль самого близкого человека. У меня не было образования и каких-либо надежд сделать карьеру. Я пару раз заговаривала с ним о работе, но он убеждал, что лучше мне остаться дома с детьми, поскольку он хорошо зарабатывал и мы ни в чем не нуждались. Мне в голову не приходило подумать о будущем, что образование и профессиональные навыки могут пригодиться. Не представляю, как бы сложилась моя жизнь без девочек, ведь именно их существование стало для меня мотивацией, тем, что подталкивало вперед.

— И как же вы поступили?

— К счастью, родители оставили мне немного денег, и у меня хватило ума не рассказать о них Рэю. Через три месяца в мою дверь постучала полиция. Он врезался в дерево, будучи мертвецки пьяным. Ночью у меня начались схватки. Когда ребенка положили мне на руки, я ощутила ответственность за это крохотное существо. Тогда все мгновенно изменилось — я повзрослела. У меня было двое детей — новорожденная и девочка десяти месяцев.

— Я бы точно сломалась, — пробормотала Мэри.

— Почти так и было. Мне казалось, что меня придавило бетонной плитой. Я не могла пошевелиться, а от мысли о том, что ждет впереди, впадала в отчаяние. Я решила, что надо сузить поле видимости и решать насущные задачи по очереди. Так и поступила. Шаг, потом еще шаг. Я нашла няню, которая жила в том же доме, и работала в двух местах, чтобы ее оплачивать. Девочек, к сожалению, я почти не видела, но делала то, что должна была. Я окончила колледж и принялась искать хорошую работу. Сначала ничего не попадалось, но потом мне внезапно предложили стажировку в консалтинговой фирме. Они решили, что женщин у них должно быть больше. Я понимала, что все это, конечно, ради галочки и не сулит мне никаких перспектив, но мне было все равно. Именно там я получила толчок в карьере. На руинах старой жизни начала строить новую. — Стоит этим гордиться или нет? Ведь, как выяснилось, многие ее решения были ошибочными.

Мэри, похоже, не была согласна с таким утверждением.

— И вы воспитали двух замечательных дочек. — Она запнулась и осторожно добавила: — Вы открыли им правду об отце?

— Сказала, что он умер. Остальное, полагаю, им знать не стоит. Признаться, за всю жизнь я не рассказала об этом ни одной живой душе, никому. Но вы, Мэри, и атмосфера вашего дома… Это располагает к откровенности.

Мэри потянулась и сжала ее руку.

— На вашем месте я бы поступила так же. Ничего бы им не рассказала.

— Правда? — Гейл, которая последние три десятилетия не ждала одобрения от людей, растрогалась и была благодарна, что Мэри согласна хотя бы с одним ее решением.

— Их отец мертв, какой смысл ворошить прошлое?

— Я тоже так думала, но теперь они начали задавать вопросы, точнее, Элла их задает. Она всегда была романтичной девочкой и теперь хочет знать историю моих отношений. Просит рассказать о медовом месяце. Она убеждена, что я пережила трагедию из-за потери любимого человека. Тот факт, что у меня нет его фотографий и никаких памятных вещей, она сочла признаком того, что мне больно о нем вспоминать. Отчасти это правда, но причина совсем иная, не та, что они придумали. Вот так я оказалась в ловушке собственной лжи.

Мэри нахмурилась:

— Вы никому не лгали. Просто умолчали о том, какой была ваша жизнь до смерти мужа.

— Может, мне не стоило скрывать? Хотя не представляю, как и когда я могла начать этот разговор. Что бы сказала? «Хотите знать об отце, девочки? Так вот, он бил меня и столкнул с лестницы».

Мэри задумчиво покачала головой:

— Кто знает, когда наступает момент, когда нужно перестать опекать тех, кого мы любим? Это большой вопрос.

— Один из многих, что возникают в жизни. — Задумавшись, она принялась разламывать печенье на кусочки.

Непросто посмотреть в лицо правде, которая ранит.

— Может, на самом деле я оберегала себя. Я выжила, потому что не оглядывалась. Кажется, что по прошествии многих лет будет легко повернуться и посмотреть назад, но я не готова.


— Зачем вам оглядываться и смотреть на такую мерзость? Вы имеете право думать и о себе. Я бы назвала это самозащитой.

— Знаете, ирония в том, что я стала очень хорошей мамой, смогла привить детям все навыки, необходимые для выживания. Они занимались не ездой на пони и балетом, а тем, что им действительно могло пригодиться. Я всегда дарила им полезные подарки — книги или головоломки. Никогда не тратилась на подарочную упаковку, даже если очень хотелось. Я учила дочерей, что после падения или ударов судьбы надо подниматься, невзирая ни на что, и уверенно идти дальше. Учила залечивать душевные травмы и раны. Учила самостоятельности и уверенности в себе. — Гейл перевела дыхание и потерла лоб. — Я хотела, чтобы они осознавали, что сильны, чтобы никогда не лежали в темноте ночи, дрожа от страха перед жизненными трудностями.

— Вы замечательная мать, Гейл. Девочкам очень повезло.

Нет, она больше не хочет быть обманщицей.

— Несколько недель назад мы встретились впервые за последние пять лет.

На этот раз пауза была долгой. Наконец Мэри коснулась ее руки.

— О, Гейл… — с сочувствием произнесла она.

— Я наговорила им лишнего во время последней встречи. Не просто лишнего — я их обидела. Мои слова ранили бы любого. К сожалению, жизнь сделала меня жесткой и лишь умножила страхи. — Как же тяжело в этом признаваться. Невыносимо тяжело. — Двигателем для меня был страх. Все, чего я достигла, — это благодаря ему. Я боялась любить, потому осталась одна. Боялась доверять людям, поэтому все делала сама. Боялась лишиться возможности содержать детей, отчего и отдавала себя без остатка работе. Страх. Страх стал причиной всего. Но этого словно было недостаточно, и я позволила страху диктовать мне, как воспитывать детей. — Внезапно Гейл отчетливо увидела картину полностью, без теней и пятен. — Я не знала, что Элла уже была беременна во время нашей последней встречи. Она не решилась признаться, поскольку я часто осуждала ее выбор. Саманта была зла на меня и яростно защищала сестру. Теперь я вижу произошедшее в ином свете.

Мэри встала и налила воды в стакан.

— Вот, возьмите.

Гейл машинально взяла его и выпила до дна.

— Ссора огорчила и меня, и дочерей. Мы все были обижены друг на друга. Я ожидала, что они станут инициаторами примирения, но этого не произошло. Сама же не делала первый шаг из-за упрямства и нежелания понять их и себя. Была уверена, что поступила верно, что неправы они. — Она сглотнула горечь сожаления. — То, какой я стала, привело к конфликту с дочерями. И мы все больше отдалялись. Элла, моя милая Элла старается изо всех сил, но не знает, как преодолеть это расстояние, а раньше у нее не получалось как раз из-за множественных изменений в жизни. Как признаться матери, что ты уже много лет замужем и растишь ребенка? С каждым прошедшим днем все труднее взять телефон и позвонить. Она должна была это понимать, должна была со мной связаться. — В горле вновь встал ком, мешая дышать. — Ведь я имела право быть рядом в такие важные моменты ее жизни. Меня не было, когда она выходила замуж за Майкла, когда нуждалась в помощи и поддержке во время беременности, меня не было рядом, когда она рожала. Я ужасная мать.

— Это неправда, Гейл. Неправда.

— Правда. Я была уверена, что поступаю правильно, и только сейчас вижу, как ошибалась. — Сердце сжималось сильнее, оно выталкивало боль, которая по кровеносной системе распространялась по всему телу. — Мне было так страшно. Это ужасное, ужасное, ужасное ощущение. Я готова была на все, лишь бы они не испытывали ничего подобного.

— Разве это делает вас плохой матерью? — Пальцы Мэри сильнее сжали руку. — И родители обязаны научить детей быть самостоятельными. У вас получилось. Вы прекрасно справились, Гейл. Ваши дочери выросли сильными, умными, достойными восхищения женщинами.

Давление в груди росло и рвалось наружу.

— Вчера я наблюдала, как моя дочь играет со своей дочерью. — На глазах ее выступили слезы, и Мэри ласково улыбнулась. — Она не ставила перед собой воспитательной цели, в их разговоре не присутствовала обучающая составляющая, им просто было весело друг с другом, они смеялись, обнимались, болтали обо всем и ни о чем. — Гейл едва не захлебнулась словами. — Никакой важной задачи на перспективу, только радость общения, все для радости. У меня никогда не было на это времени. Как получается, что мы не находим свободной минуты для счастья? Как?

Из глаз хлынули слезы горячим, обжигающим потоком, их невозможно было остановить. Силы ее к тому моменту иссякли, поэтому слезы лились, ничем не сдерживаемые. Она чувствовала себя слабой и ранимой. Пловец без спасательного жилета, уходящий на глубине под воду. Парашютист, забывший парашют.

— Гейл…

Рука Мэри легла ей на плечо, но простой жест сочувствия не успокоил, напротив, рыдания усилились. Она никогда в жизни не открывала душу и, решившись, не могла замолчать.

— Я никогда не лепила с ними снеговика. Никогда. — Гейл тонула в собственных слезах, они душили ее, и было трудно вздохнуть. В голове крутились мысли о том, что она не сделала и не сказала. — Ни разу в жизни, ни… — Она икнула и глубоко вдохнула. — Ни снеговика, ни… — Она задыхалась. — Ни печенье. Мы не пекли его вместе по выходным. Не танцевали, я вообще не умею танцевать. — Она разом вспомнила, чего не делала с дочерями. Слова множились в голове, стирая то, что она считала достоинствами и заслугами, а следом и хорошее мнение о себе.

Мэри прижала ее к себе, и, вместо того чтобы привычно постараться освободиться, Гейл вцепилась изо всех сил в руку новообретенной подруги — единственного человека на свете, удержавшего от падения в темную яму позора из-за неудачно выполненной роли матери.

Мэри укачивала ее, словно ребенка, а она рыдала, пока не выплакала, кажется, все слезы, пока не устала от слез. Тогда ее тело ослабло и безвольно завалилось на бок.

— Вот и все, вот и хорошо, — причитала Мэри. — Вам через многое пришлось пройти, откровенно говоря, даже не представляю, как вы выдержали. Вы — лучший пример для всех людей.

— Как вы можете такое говорить?

— А как вы можете сомневаться? — Мэри развернулась к ней, но не выпустила руку. — Мне сложно представить себя в таком положении, но я точно знаю, что не добилась бы того, что удалось вам.

— Вы о двух дочерях, которые меня ненавидят?

— Сомневаюсь, что они вас ненавидят. Скорее, не понимают. К тому же дети часто обвиняют во всем родителей, такова наша доля.

— Наша?

— Знаете, не только вы расстраиваете детей. — Мэри похлопала ее по руке и встала. Достав из ящика серванта полотенце, она намочила его и повернулась к Гейл. — Вы защищали девочек как могли, а получилось, что они обижаются на вас, не имея представления, какова причина ваших поступков. Может, вам лучше все им рассказать? — Она села рядом и протянула полотенце. — Приложите к глазам, они припухли.

— Спасибо. — Гейл прижала ткань к лицу. Раньше ей не раз приходилось бороться с депрессивным состоянием, но всегда в одиночестве. Сначала, когда жизнь разрушилась, ей просто не на кого было опереться, а потом она так привыкла полагаться только на себя, что физически была неспособна обратиться за помощью. Она давно забыла, что такое поддержка со стороны. — Какой смысл им рассказывать? К тому же это будет выглядеть так, будто я оправдываюсь.

— Вовсе не оправдываетесь, а говорите: «Таковы причины моих поступков». Многие ваши решения были верными. Идеальных людей не существует, Гейл. Идеальных отношений тоже. У вас, у меня и у ваших девочек тоже есть недостатки.

— И ваш брак с Камероном не был идеальным? Вы ведь прожили вместе более сорока лет.

— Идеальным? — Мэри откинулась на спинку стула и расхохоталась. — Сорок лет идиллии? Разве такое возможно? Я любила Камерона, любила так сильно, как только можно любить человека, и мне действительно повезло в жизни. Он был хорошим человеком, но далеким от совершенства. Когда люди о нем вспоминают, и не только друзья и соседи, но и его дети, они говорят только хорошее: «Помните, как это замечательно делал Камерон? У папы это здорово получалось, правда?» Но в нем было и то, что злило или раздражало, но об этом не упоминают. От этого мне порой становится неловко, словно я единственная знала, какой он на самом деле. А ведь он постоянно терял очки, и нам постоянно приходилось возвращаться, потому что он забывал дома кошелек. Люди часто отмечают его оптимизм. В любой ситуации он верил, что все закончится хорошо. Но ведь часто этого не случалось, и было очень неприятно, но об этом все молчали, а возможно, просто не обращали внимания. «Все будет хорошо, Мэри», — говорил он, хотя оба точно знали, как все сложится. — Она нахмурилась и покачала головой. — Он отказывался признавать, что у него может не получиться. От постоянного отчаяния я едва не пристрастилась к выпивке. Одна из причин, по которой мы оказались в плачевном финансовом положении, — его необоснованная вера в то, что все проблемы решатся сами собой, каким-то волшебным образом. Возможно, есть и моя вина в том, что он оставался таким до конца дней, ведь я никогда не витала в облаках, умела здраво оценивать вещи. Он знал, что я крепко держу веревку воздушного шарика и не позволю ему улететь на нем. Жизнь в собственных фантазиях губительна. Думаю, вы меня отлично понимаете.

Голос Мэри дрогнул, на этот раз Гейл взяла ее руку в свои и ободряюще пожала.

— Мне все же кажется, что у вас были хорошие отношения.

— Это так. У меня тоже есть недостатки, и многое во мне его раздражало. Я осторожна, даже опаслива. Не могу уйти утром из дома, если кухня не вымыта до блеска. Не люблю выбрасывать старые вещи. И все же мы подходили друг другу. Был ли наш брак безупречным? Определенно нет. Но для нас эти отношения были лучшими из возможных. Они ведь похожи на пазл, верно? Это касается отношений и с друзьями, и с детьми. Из сотен крошечных деталей ты складываешь большую картину. Неровные, тонкие, но они такие, какие есть, как и мы сами, это части нашей личности. В супружеских отношениях надо найти способ каким-то образом сложить их в целое, имеющее смысл. Если повезет, вы соберете картину, в которой все уместно и красиво. Так вот, нам с Камероном удалось создать нечто целое, в чем был этот смысл. — Мэри поднесла платок к носу. — Вы просто не представляете, как приятно говорить о нем так откровенно, не стараясь что-то скрыть или приукрасить из солидарности с мужем.