Наша лучшая зима

Все это так, но ведь Мэтт приехал не на одну ночь и не на уик‑энд. Он будет здесь и на следующее утро, и на следующий день, и на следующую неделю. Он больше не был частью ее мечты — он стал частью ее повседневной жизни, и она не знала, как быть с этим.

Мэтт предложил свое решение: попробовать стать друзьями.

Но прежде чем она заведет новую дружбу, ей надо восстановить старую.

Ди‑Эй включила телефон и отправила близняшкам сообщения:



«Мы можем поговорить? Жду через пятнадцать минут на кухне».



Обе ответили утвердительно, но Ди‑Эй внезапно запаниковала. Она уговаривала себя, что ей нечего бояться. Если даже они на нее сердились, они никогда не ругали и не унижали ее. Она не видела от них ничего, кроме любви. Ди‑Эй могла им довериться. Она могла это сделать. Она должна была это сделать.

Она схватила телефон и набрала номер Калли.

— Да, детка?

Мать троих детей, Калли всегда отвечала так по телефону, кто бы ни звонил. Ди‑Эй почувствовала, что расслабляется и успокаивается.

— Привет, Калли!

— У тебя что‑то случилось? — спросила Калли обеспокоенно. Несмотря на то что всем ее детям было под тридцать, материнский инстинкт Калли не отключался ни на минуту.

— Нет, ничего особенного, но мне нужно поговорить с тобой. И с близняшками тоже.

— По шкале от одного до десяти?

Прямо как в детстве! Все дети округи бегали к Калли за советом, поэтому она разработала систему для фильтрации подростковых проблем. От одного до трех — через три месяца все это не будет иметь значения. От четырех до семи — важно. От восьми до десяти — вопрос всей жизни.

Ди‑Эй вздохнула.

— Двенадцать.

— Буду через пять минут! — отчеканила Калли, не задав ни одного вопроса.

Ди‑Эй спустилась в кухню и застала там обеих близняшек. Не сказав ни слова, Джули достала три бокала, а Дарби выбрала бутылку французского вина.

— Ваша мама едет сюда, — тихо сказала им Ди‑Эй. Никто не ответил. Джули просто достала еще один бокал, а Дарби налила вина. Они так и молчали, пока не распахнулась задняя дверь и в кухню не влетела Калли, на ходу стягивая кашемировое пальто и перчатки. Она сразу рухнула на стул и протянула руку за бокалом.

— Что происходит и что я пропустила?

Глядя на Калли, Ди‑Эй недоумевала, как эта женщина могла называть себя старой и толстой. Да, она не была тростинкой и в свои сорок восемь не выглядела на тридцать, но все же она была одной из самых привлекательных женщин, каких только видела Ди‑Эй.

Ее собственная мать была общепризнанной красавицей, безупречно стильной и ухоженной, но Калли очаровывала другим — теплотой, харизмой и природным обаянием.

Неудивительно, что, по слухам, с ней флиртует сам Кофейный Мачо.

Три пары глаз нетерпеливо уставились на Ди‑Эй. Она глубоко вздохнула.

— Я скрыла от вас одно очень важное событие в моей жизни.

Так. Еще один вдох.

— В начале года я забеременела от Мэтта. У меня был выкидыш.

Калли охнула.

— Детка, мне так жаль.

— Я прошу прощения, что не сказала вам об этом. Я должна была.

Еще один вдох.

— Я вчера говорила, что не хотела ранить Дарби…

Дарби порывалась что‑то сказать, но Ди‑Эй жестом попросила ее помолчать.

— Но я понимаю, что с моей стороны это только отговорка. Просто мне легче держать какие‑то вещи при себе, тогда я могу их не замечать. Я не умею… рассказывать о себе. И дружить, наверное, тоже не умею…

Тут все трое попытались что‑то сказать, но Ди‑Эй опять подняла руку.


— Не умею, но буду очень стараться. Отчасти ради вас…

Джули вскинула бровь:

— Только отчасти?

— А также потому, что мы с Мэттом решили попробовать стать друзьями.

— Друзьями с Мэттом? — удивилась Дарби.

— Это было взаимное решение, — сказала Ди‑Эй, с вызовом глядя на них. — После того, что произошло в прошлом году, наши отношения не могли быть прежними. Но мы подумали, что они могут быть… новыми.

— Невозможно дружить с бывшим любовником! Но идея кажется любопытной, — рассмеялась Джули, потом серьезно добавила: — Мы поговорим о нем позже (кстати, он нереально сексуальный, даже сексуальнее, чем я думала), но сначала я должна сказать вам одну вещь. Ди‑Эй, ты самая независимая женщина, которую мы знаем, и это о чем‑то говорит, потому что мы и сами очень независимые. Мы знаем, как ты нам предана. Ты горы ради нас свернешь, даже если мы тебя об этом и не просили. Ты умеешь отдавать, но пришло время научиться и получать тоже. Мы знаем, что тебе трудно делиться своими переживаниями, но ты не должна отгораживаться от нас, особенно когда тебе тяжело. Мы знаем, что ты считаешь, что должна справляться со всем сама и в одиночку, но давай покончим с этим, прямо здесь и сейчас. По поводу вчерашнего ультиматума — забудь. Мы просто злились на тебя и хотели привлечь твое внимание. Мы никогда‑никогда тебя не бросим, надеемся, ты это знаешь.

Глаза Калли сузились.

— Вы что, поставили ей какой‑то ультиматум? Вы грозились бросить ее?!

Джули и Дарби заерзали на своих стульях.

— Дарби ведь объяснила: мы злились на нее, — сказала Джули.

Глаза Калли оставались холодными.

— Проблема близких отношений в том, что тот, кто знает тебя лучше всего, лучше всего знает и твои уязвимые места. Очень гадко с вашей стороны было использовать это против Ди‑Эй. Я очень разочарована!

Ди‑Эй мечтала провалиться сквозь землю. Когда она затевала этот разговор, то меньше всего хотела столкнуть Калли с дочерьми. Вот что выходит, когда она пытается поговорить с кем‑то по душам.

— Мама, Ди‑Эй знает, что мы пытались… — запротестовала Дарби.

— Довести ее до истерики? — не унималась Калли. — У нее отец ушел в канун Рождества! И Фенелла всегда угрожала сделать то же самое!

Дарби вскочила со стула и кинулась Ди‑Эй на шею.

— Прости, милая, я не подумала!

Ди‑Эй душили слезы, но она погладила Дарби по руке, другой обняла Джули.

— Все хорошо, девочки. Вы были правы. Я должна была вам довериться.

— Ты могла им довериться, — поправила ее Калли. — Хорошо, что ты это понимаешь.

Ди‑Эй кивнула. Она знала, как ей повезло, что в ее жизни были такие удивительные женщины, всегда готовые встать на ее сторону. Но у нее по‑прежнему не было слов, чтобы выразить это.

— Я люблю вас, — выговорила она дрожащим голосом. — Люблю вас всех. Но, может быть, вы не будете заставлять меня принимать участие во всей этой рождественской ерунде?

— Будем! — хором сказали Калли, Джули и Дарби. Ну и ладно. Оно того стоило.

Джули снова наполнила бокалы, и они чокнулись.

— Могу я сказать правду? — спросила Дарби.

— А ты что, можешь сказать неправду? — привычно съязвила Джули.

Но Дарби продолжала, обращаясь к Ди‑Эй:

— Стала бы я завидовать, узнав, что ты беременна? Да, конечно. Было бы мне больно? Да, возможно. И я думаю, это нормально. Это всего лишь мои эмоции, с этим я разберусь. Я знаю, что когда‑нибудь у вас обеих будут дети. И я рада быть рядом с вами, рядом с ними. Я хотела бы принимать участие в их жизни. Пожалуйста, позвольте мне это. Не вычеркивайте меня.

Ди‑Эй одной рукой утирала слезы Дарби, другой — свои.

Дверь открылась, вошел Леви. Он остановился, посмотрел на четырех плачущих женщин, взял со стола пачку салфеток. Он вырос среди женщин, среди их слез. Поэтому он молча брал их за подбородок и вытирал слезы. Потом выкинул мокрые салфетки и сказал:

— Вино, рыдания, объятия. Что случилось?



Мэтт сталкивался с отпетыми преступниками и продажными юристами, с сумасшедшими судьями и жестокими полицейскими, но никому из них не удавалось вывести его из равновесия. Во‑первых, он знал, что закон на его стороне. Во‑вторых, он знал, как его обойти.

Но сейчас, стоя на пороге дома Броганов, он колебался.

Он получил сообщение с приглашением на обед от Дилан‑Энн и вот теперь застыл с поднятой рукой, не решаясь постучать.

У Мэтта не было привычки к семейным обедам. В его семье они всегда были унылыми: мало еды, много выпивки и постоянные ссоры. У его родителей вечно не было работы, денег, времени на готовку. У дедушки с бабушкой стол ломился от еды, но никто ни с кем не разговаривал.

Можно сказать, что даже его дочери, которую он еще не видел, в этом смысле повезло больше, чем ему. Из ее писем он понял, что приемная семья Эмили была очень дружной. У нее были двое младших братьев, тоже усыновленных, несколько собак, успешный папа, который обожал ее, и мама, посвятившая себя семье. Мэтт не уставал благодарить судьбу, что она росла в нормальном доме, в семье, которая ее любит.