Нагибатор Сухоруков
Часть 6 из 39 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Часть I. Денег нет, но
—
Глава 1. Уникум
— Готов отчет по Дню Змея?
Передо мной стояли два моих «секретаря» — Добчинский и Бобчинский. Я сам их так прозвал, хотя, парни были категорически не похожи друг на друга. Долговязый сутулый Добчинский и бочкообразный Бобчинский не менее радикально отличались и характерами. Объединяло их только одно — феноменальная память. Собственно, что и привело их в «секретари». Если нужно передать длинный и сложный приказ, не исказив содержания — я зову Доби и Боби! Если нужно получить издалека информацию слово в слово — посылаю Доби и Боби! Незаменимые люди в ситуации отсутствия письменности. После войны с пурепеча и расширения моей «империи» работа по управлению резко усложнилась. Я даже в Излучном не мог присутствовать везде сам, не говоря о более дальних владениях. Так что стал просто счастлив, обнаружив талант сначала у Добчинского, который до этого просто растил маис в роду Клювастых Крыс. После, уже целенаправленно, нашел толстяка Бобчинского. И мужики невзлюбили друг друга люто! Однако свое дело делали, заметно упростив мне работу.
Много ее было. Работы. Пурепеча молча проглотили обиду от поражения. Никаких договоров с нами не заключали, но и мир больше не нарушали — вот уже почти два года. Так что я занялся внутренними делами. После того, как Черное Урочище во главе с Ицкагани присоединилось к моим владениям, началось «триумфальное шествие» сухоруковой власти. Меньше чем за месяц все четланские общины прислали гонцов и радостно признали правление владыки… Собственно, только благодаря этому мы в Излучном не померли с голоду до сбора урожая. Да, первое мирное лето вышло тяжким. Мы латали дыры, восстанавливали силы, возрождали «производство». И искали еду.
А еще мне пришлось заняться «административными реформами». Число подданных выросло вдвое, и территории новые появились. По аналогии со стариком Кочи, который носил почетный титул Правой Руки и управлял долиной Серой Воды, я назначил Ицкагани Левой Рукой и отдал ему под управление всех четлан в долине Мезкалы. Новый союзник титулом весьма гордился, ведь моя левая рука была во много раз сильнее скрюченной правой. Обе Руки собирали подати, организовывали работы и имели административную власть. Но не военную! Еще до войны я разделил в Крыле «гражданскую власть» и «армию» — мне феодальные князья не нужны.
До конца осени мы довели число Золотого воинства до 240 человек. Шесть двадцаток служили в Излучном, а по три — в Крыле и Черном Урочище. У них были свои командиры, которые подчинялись не Рукам, а генералу Глыбе и мне. Я придумал еще одну штуку: каждые полгода (в день Змея, приходящийся на весеннее и осеннее равноденствие) эти отряды перетасовывались и начинали служить на новом месте. Чтобы не привыкали, не обрастали связами и считали, что служат всей «державе», а не одному вождю.
Ополчением в селениях занималось Черное воинство. Я обязал каждую деревню иметь хотя бы одну двадцатку подготовленных и более-менее вооруженных парней. Черный Хвост высылал своих ветеранов для организации таких отрядов, а после — для инспекции.
Кстати, количество черных также выросло. До первого урожая мы восстановили первую сотню, а, когда поля на Сухотье показали свою высокую производительность, то нарезали новые участки и постепенно почти набрали вторую. Если золотые для моей казны на самом деле были «золотыми», то черные содержали себя сами. Их снабжали оружием, доспехами, но ничего не тратили на житьё-бытьё. Воины «Черной Горы» содержали себя сами. Более того, если первое копье новобранцу торжественно вручал Черный Хвост, то следующее (в случае поломки или потери) бойцу пришлось выкупать из казны за свой счет. Это же касалось щитов и прочей воинской амуниции.
Главная, особенность черных — это регулярные сборы, на которых они оттачивали не индивидуальный бой, а командную работу. Причем, воинство создавалось как кадровая часть. В любой пятерке каждый боец мог исполнять обязанности командира. А командир пятерки мог возглавить двадцатку. Как во время войны с пурепеча, теперь щитоносцы «Горы» могли вобрать в себя большое количество ополченцев и за считанные дни создать из них целую армию — в четыре раза больше своего нынешнего состава. Причем, даже в мирное время черные охотно приглашали на свои сборы «гражданских» — чтобы «нюхнули пороху». Прошлись в общем строю со щитами, потыкали друг друга тупыми копьями.
Если честно, Дни Змея были придуманы как раз для этого. Демонстрация силы народу, а затем массовые тренировки со всеми желающими. Это потом уже Черный Хвост сказал:
— А давай, Хуакумитла, устраивать испытания и приглашать в наши ряды самых лучших! Всё равно за полгода появляется несколько свободных мест: кто-то выбывает по возрасту, по болезни или даже погибает… Будем брать лучших, но и с остальными тоже потренируемся».
В итоге, всё больше мужчин Излучного (и не только) получали какой-никакой боевой опыт. И, в случае чего смогут встать в общий строй. Для этих… «резервистов» казна моя изо всех сил создавала арсенал с запасным оружием. Увы, этот процесс пока находился в зародыше.
Но самое интересное за эти годы случилось с Белым воинством — с лучниками. Муравей-Аскуатла подошел к созданию отряда грамотно и весьма творчески. Начну с того, что я (балбес и дырявая голова!) назначил командиром стрелков человека с прозвищем Слепыш! Вообще вылетело из головы, что у парня проблемы со зрением. По счастью обошлось: Муравей плохо видел вблизи, а вот в дали мог сосчитать пятнышки на шкуре олененка. То есть, страдал банальной дальнозоркостью, которая не помешала ему за несколько месяцев неплохо овладеть азами работы с луком. Людей в отряд он подбирал поштучно и только за личные заслуги, умения и навыки. Белое воинство росло медленно, зато очень быстро превращалось в сплоченную самобытную группу.
Во-первых, Аскуатла увел своих людей из Излучного. Они переправились на южный берег Серой Воды, разбили там постоянный лагерь, где жили и тренировались. Интуитивно Муравей нащупал основные принципа тимбилдинга и вовсю их использовал. Его воины носили свои особенные элементы одежды, наносили тайные знаки на тело. Вечерами постоянно устраивались посиделки, на которых награждали отличившихся: в обучении или мастерстве. Старого гуамара Мокрое Лицо (который обучал парней делать луки, стрелять из них и даже периодически попадать) окружили почти мистическим почетом, называли исключительно Дедушкой, учили его язык и обычаи. Некоторые даже переняли, сделав своей исключительной «фишкой».
День, когда Мокрое Лицо заявил, что всему научил четлан, и пришла ему пора уходить, запомнился многим. Муравей закатил в своем лагере пир горой. Старика кормили и поили, развлекали музыкой и плясками… А потом пустили ему кровь. Белые тщательно изучили гуамарский похоронный обряд, ибо это было в условиях договора, который я заключил с наемниками. Муравей и его люди похоронили Мокрое Лицо со всем тщанием, а его могила стала святыней для отряда. После этого татуированная черная капля на правой щеке стала почетным знаком для лучников. Ее позволяли колоть только самым выдающимся бойцам.
Но это еще не всё. Муравей уже через пару месяцев интуитивно понял, что создает совершенно уникальное подразделение со специфическими задачами. Его воины нужны не для прямых боевых столкновений. Лучники должны быть легки и быстры, возникать там, где их не ждут, осыпать врага ливнем стрел и исчезать, не дав до себя добраться. Белые просто созданы для разведки, шпионажа и провокаций. Поэтому он отказался от всех этих тяжелых (хоть и матерчатых) доспехов, наручей и поножей (которые я начал вводить в других воинствах). С другой стороны, Муравей выкинул нафиг все эти перья и прочие демаскирующие украшения, которые так любит индейская «солдатня». Своим бойцам он оставил только крепкие защитные шапки из кожи и прочные сандалии для бега по горам. К шапкам лучники повадились крепить хвостики разных лесных зверей, что также служило маскировке.
Разумеется, к постоянным упражнениям в стрельбе добавилась новая тренировка — походы. Ежедневно часть отряда, небольшими группами уходила в горы, училась ходить бесшумно, чтобы даже чуткий тапир не учуял, выслеживать людей и зверей, маскироваться и стремительно перемещаться по весьма пересеченной местности. Со временем, походы становились всё длительнее. И вот уже белые уходят на две пятерки дней, в горы диких оцколи, изучают: где те живут, что делают. А потом Муравей собирал и обобщал разведданные о наших неспокойных соседях. Без ложной скромности могу сказать, что на сегодня мне известно обо всех основных общинах горцев к югу и к северу от Серой Воды. Мы знаем о самых выдающихся вождях, кто с кем враждует и даже, кто что замышляет (отчасти, конечно). Только на самом востоке горы были еще не исследованы лучниками Муравья.
А за походами логичным продолжением стала охота. Как еще практически применять навыки в стрельбе, если войны нет? Ежедневно пара десятков из неполной сотни уходили за добычей. Так Муравей вывел свой отряд на самоокупаемость. Вообще, я думал, что служба белых будет оплачиваться, как и золотых. Казне пришлось бы поднатужиться, но она справится с такой задачей. Однако, Аскуатла внезапно облагодетельствовал казначея Ннаку. Поначалу лучники кормили добытым мясом только себя. Но его было так много, что белые принялись вялить, коптить и солить. А еще выделанные шкуры, кожа! Рога и копыта в предприимчивых руках тоже становятся неплохим товаром. Кроме того, имелся постоянный заказ лично от меня: юные поросята-пекари. Я готов был скупать их в неограниченных количествах.
Бизнес Белого воинства достиг такого размаха, что Муравей даже зарезервировал на рынке постоянную лавку! Полученные доходы шли на содержание отряда… ну, и что греха таить — на регулярные гулянки. Кутежи сплачивали лучников сильнее общих тренировок. В последнее время они даже устроили в Излучном несколько массовых потасовок, окончательно застолбив за собой репутацию отъявленного хулиганья. Причем, в подобных случаях Муравей, такой разумный и лояльный (мне, разумеется), всегда был горой за своих! Корпоративный дух — сферический и в вакууме. Я смотрел на наивные «хитрости» своего третьего военачальника, тихо посмеивался, но пока решил не обрубать ему крылья — творческие и креативные люди мне нужны!
А это действительно была беда. Кадры! Кадры были главным дефицитом, ценнее любого золота или стекла. Потому что все идеи надо воплощать. Надо «допиливать» на местах и адаптировать к имеющимся реалиям. Я мог сколько угодно всего навспоминать и напрогрессорствовать — но кто это воплотит? Кто поймет задумку во всей полноте и обладает достаточными личностными качествами для ее реализации? Я не строил иллюзий: среди четлан таких талантов, как Муравей или Ннака с Лучом Света, были единицы. Подавляющее большинство — это обыватели с практически первобытным мышлением. Закостенелые мозги, опора исключительно на пережившую века традицию, полное отсутствие инициативы. Нужно просеять тонны пустой породы, чтобы найти несколько жемчужин.
И для этого мне тоже нужны были Добчинский и Бобчинский, мои верные секретари.
— Кто на празднике занимался опросом новых людей?
Вперед шагнул своими ходулями Добчинский. Откашлялся и начал отчет:
— Владыка, я дежурил перед рынком весь день и выявил шестнадцать пришлых, которые, вероятно, задержатся в Излучном. Опросил всех. Девять человек не показали выдающихся результатов по всем шкалам…
Доби гордо выговорил непривычное слово «шкалы», которое явно как-то подслушал в моей речи. Я вообще старался не засорять четланскую речь лексикой из своего времени, но, порою, никак без них! Так появились в челтанской речи «стек-тла», «кора-пиль» и еще с десяток искаженных русских заимствований. Но вот «анкета», «шкала» — это я держал при себе. Однако секретари мои на память дюже крепкие ребята! Что услышат — сразу в закрома памяти!
Да! Змей меня задери, я все-таки занялся анкетами! Еще в первый год в Крыле я поставил себе такую задачу, и только прошлой осенью смог этим заняться. Первая большая комплексная анкета должна была просто выявлять разные склонности людей, уровень их талантов в разных областях жизнедеятельности. Более пятидесяти вопросов и ситуаций, адаптированных к жизни четлан — я убил уйму времени на ее создание. А ведь это должен быть только первый шаг. Чтобы просеять породу и отобрать жемчужины. И просеивали как раз Добчинский с Бобчинским. Феноменальная память позволила им запомнить все вопросы, все варианты ответов — на листочках они лишь помечали номер вопроса и номер варианта ответа. Эти двое за полгода опросили не меньше тысячи мужчин и более сотни женщин (их я тоже не сбрасывал со счетов). Постепенно, они разобрались в механике анкетировнаия и даже научились сами отсеивать тех, кто выдавал «плохие результаты». Я так не мог. Мне надо положить перед глазами саму анкету, разбить ответы на отдельные шкалы и подсчитать результаты на бумажке.
Вот что значит дикарская память, не испорченная «костылями» письменности! Хотя, надо признать: Добчинский и Бобчинский были уникумами даже среди своих. Они запомнили все вопросы и ответы, в голове разбивали их по темам-шкалам, помнили, какие ответы считаются «плохими» — и сходу выдавали мне, кто бесперспективен. А с остальными я уже сам занимался. В моем кабинете, в картотеке собрано почти четыреста «личных дел». В них — итоги общей анкеты, результаты моих личных наблюдений. Настоящих жемчужин было совсем мало. Но картотека уже давала свои плоды: я время от времени перебрасывал людей с одной работы на другую, привечал талантливых гостей, уговаривал их остаться и работать на меня. Рано или поздно эта система начнет работать по-настоящему эффективно.
— Хорошо. Девятерых вычеркиваем, — продолжил я разбираться с новым поступлением в Излучное. — По остальным что?
— Вот, владыка, пометки, — подошел к столу Добчинский и положил несколько листочков. — Все ответы, а еще нагрудные знаки подрисованы, которые я им выдал. Велел носить, не снимая, чтобы их потом легко было найти. Но двое из семи — не четлане. Они с севера приехали с торговыми людьми. Не знаю, останутся ли. Из прочих я бы хотел особо отметить… — секретарь засуетился, перебирая листочки. — Вот! «Дятел и цветок» — вот этот парень. Совсем молодой, но многие его ответы — самые лучшие из возможных. А задачи на разумность решал чудо как быстро!
Лучшие из возможных? Ну-ка, ну-ка! Я придвинул листок к себе, достал анкету и начал высчитывать. Действительно, по шкале интеллекта — высший балл. Очень высокие показатели по эмпатии/интуиции, по нравственности. Инициатива — тоже почти максимум! Неуравновешенный характер… Но это логично, при таких-то данных. Я выписывал колонку баллов и плавно округлял глаза. Самородок какой-то! Это даже не жемчужина, это…
— Парень, говоришь?
— Да, владыка! Совсем молодой. С юга приехал, с какого-то окраинного селения. Звать — Дитя Голода.
— И имя даже запомнил?
— Да он такой плюгавый, владыка, полностью имени соответствует — как не запомнить! Еще в черные хотел.
— Что?
— Да, владыка, так и сказал: приехал для участия в игре Горы, хочу, мол, служить в Черном воинстве.
— И… как? — я пытался вспомнить, кто на этот раз победил в Игре, но не выходило.
— Нет. В финальной группе его точно не было. Наверное, с бревна еще вылетел. Говорю же: плюгавый он совсем.
— Слушай, Доби, — протянул я, вчитываясь в удивительные комбинации цифр на листочки. — Ты сейчас, наверное, брось все дела. И найди мне этого уникума. Как бы он не уехал из Излучного.
— Найду, владыка! Сразу вести к тебе?
— Нет, зачем же? У меня сейчас совет будет. Ты главное найди его. И не дай уехать. В гостевом доме посели, если нужно. За мой счет.
Долговязый секретарь кивнул и удалился. Я повернулся к Бобчинскому.
— Совет казны собрался?
— Уже ждут, владыка.
— Ну, пошли.
Глава 2. Я мог бы быть богатым
— Мы передали Широкому Дубу восемнадцать чаш из стек-тлы, — настаивал Луч Света, хмуря лицо. — Это наша последняя плавка. Отдали всё целиком, как велели. Для закупки металла.
— Я получил три пятерки чаш! — гневно хлопал ладонью по бедру смотритель рынка. — Три пятерки, и то две были с дефектом! Поэтому золота только на четыре кулака.
— Я вру, значит? — заиграл желваками мой главный «инженер». — Чаши сдавали в присутствии Ннаки. Пусть подтвердит!
Мясо медленно поднял глаза. Заматерел мой казначей. Нарастил солидности и на боках, и на пузе, и под подбородком. Был таким живым, подвижным, как ртуть, а теперь лишнее движение сделать лень. Но хватку не растерял. Даже приобрел. Хватка у горца стала поистине крокодилья.
— Чаш было пятнадцать, — весомо произнес Ннака. — Почтенный Циль Наукаль, наверное, что-то перепутал.
Воруют, суки! Быстро мои четлане этому научились. Богатство развращает независимо от культурных особенностей и уровня развития. Я точно знал, что мой ухватистый оцколи начал приворовывать еще в Крыле. Он уникальный в этом плане человек — везде видит выгоду. Потому-то я многое ему спускал — он ведь и для меня выгоду находил. Но в последнее время малоизвестную здесь иудейскую заповедь «не укради» стали нарушать всё шире. Объемы производства и торговли растут, людей вовлекается всё больше и больше, логистические цепочки удлиняются — и проследить за всем нет никакой возможности. А системы контроля нет. Невозможно ее организовать при почти бесписьменном обществе.
Конечно, Ночка изо всех сил работает над своей идеей буквенной письменности. Но одной идеи оказалось мало. У Ийохали в ее алфавите накопилось уже почти шестьдесят букв. Я понимал, что некоторые лишние и дублируют друг друга — но с советами не лез. Пусть азбуку создает носитель языка. И девушка создавала. Она сильно увлеклась идеей, а я подпитывал эту «топку», как мог. Но надо признать: буквенная письменность плохо приживалась у четлан. Я даже принуждал некоторых проходить у Ночки обучение, но головы индейцев концепцию усваивали плохо (мои секретари, например, не смогли). Пандемия дислексии какая-то! Так что этот вариант письменности прогрессировал медленно. А ведь казалось: создам школы, построю новое общество…
Ннака же своей пиктографией особо ни с кем не делился. Он в своих пометках прекрасно ориентировался, четко знал, что у него есть, сколько и почем. И понимал, что это знание дает ему власть. Ведь он и только он мог манипулировать информацией… и никакого внешнего аудита!
…Сжимая и разжимая правый недоразвитый кулачок, я вглядывался в своих экономических советников. Кто же? Кто врет? Луч Света демонстративно смотрел в окно, где вдалеке стояло его заметно разросшееся «конструкторское бюро». Моему технологическому гению, по большому счету, было наплевать на все эти дрязги. Его манили открытия. Наверняка в КБ сейчас в разгаре какой-то очередной проект, и Циль только ждал момента, когда сможет уйти со скучного совещания и заняться настоящим делом. Любимым детищем «инженера» были, как ни странно, не стекло, не тумбага, а банальная зольная вода. Луч Света нашел этому раствору кучу применений: в плавке, в стирке, в отбеливании…
«Нет, это, конечно, не он, — мысленно качнул я головой. — Значит, случилось страшное: Широкий Дуб спелся с Ннакой».
Когда-то, еще только создавая рынок в Излучном, я поставил во главе человека максимально далекого от моего ушлого горца. Дуб был из рода Капибар, у него имелись свои интересы, и я надеялся, что казна с рынком будут соперничать. Но неотвратимое случилось.
В принципе, мне плевать на эти три чашки. Важно, что двое человек, в руках которых вертится почти весь мой оборот, вступили в соглашение. Я вспомнил, как недавно Ннака подошел ко мне и сообщил, что в две зерновые ямы попала вода, и маис пропал. Нужно закупить семена к севу. Я тогда не обратил внимания, а мне рассказали, что на День Змея куча народу ходила по рынку, площади и предлагала всем маисовое пиво. Не из моего ли «пропащего» зерна его сварили? И кому достались прибыли? Я не знаю, что случилось на самом деле: возможно, Ннака оперативно распорядился промокшим зерном. Или никакой воды вообще не было. Но пара десятков мешков зерна — это уже не три чаши.
Это надо как-то пресечь.
— Последний расплав у нас странный получился, — Луч Света словно услышал мои мысли и повернулся к столу. — Мы сейчас добавляем в расплав порошок малахита — ну вы уже видели красноватую стек-тлу?
Все кивнули. Я тоже. Красить стекло получалось пока плохо, но народ ничего подобного не видел и хватался за бурую посуду, как за произведения искусства.
— Паитцин смешал два тигля, но не учел, что расплавы в них были разной жаркости, — продолжил «инженер». — В итоге они плохо смешались, и весь расплав вышел необычным.
Луч Света достал из поясной сумки вытянутый слиток стекла: чересполосный, то матово-белый, то кроваво-бурый. Где-то в мутной белизне размазывались багровые капли — интересный вышел рисунок…
А главное — запоминающийся.
Циль положил полоску на стол, чтобы все могли ее рассмотреть, а я — взять в руки.
—
Глава 1. Уникум
— Готов отчет по Дню Змея?
Передо мной стояли два моих «секретаря» — Добчинский и Бобчинский. Я сам их так прозвал, хотя, парни были категорически не похожи друг на друга. Долговязый сутулый Добчинский и бочкообразный Бобчинский не менее радикально отличались и характерами. Объединяло их только одно — феноменальная память. Собственно, что и привело их в «секретари». Если нужно передать длинный и сложный приказ, не исказив содержания — я зову Доби и Боби! Если нужно получить издалека информацию слово в слово — посылаю Доби и Боби! Незаменимые люди в ситуации отсутствия письменности. После войны с пурепеча и расширения моей «империи» работа по управлению резко усложнилась. Я даже в Излучном не мог присутствовать везде сам, не говоря о более дальних владениях. Так что стал просто счастлив, обнаружив талант сначала у Добчинского, который до этого просто растил маис в роду Клювастых Крыс. После, уже целенаправленно, нашел толстяка Бобчинского. И мужики невзлюбили друг друга люто! Однако свое дело делали, заметно упростив мне работу.
Много ее было. Работы. Пурепеча молча проглотили обиду от поражения. Никаких договоров с нами не заключали, но и мир больше не нарушали — вот уже почти два года. Так что я занялся внутренними делами. После того, как Черное Урочище во главе с Ицкагани присоединилось к моим владениям, началось «триумфальное шествие» сухоруковой власти. Меньше чем за месяц все четланские общины прислали гонцов и радостно признали правление владыки… Собственно, только благодаря этому мы в Излучном не померли с голоду до сбора урожая. Да, первое мирное лето вышло тяжким. Мы латали дыры, восстанавливали силы, возрождали «производство». И искали еду.
А еще мне пришлось заняться «административными реформами». Число подданных выросло вдвое, и территории новые появились. По аналогии со стариком Кочи, который носил почетный титул Правой Руки и управлял долиной Серой Воды, я назначил Ицкагани Левой Рукой и отдал ему под управление всех четлан в долине Мезкалы. Новый союзник титулом весьма гордился, ведь моя левая рука была во много раз сильнее скрюченной правой. Обе Руки собирали подати, организовывали работы и имели административную власть. Но не военную! Еще до войны я разделил в Крыле «гражданскую власть» и «армию» — мне феодальные князья не нужны.
До конца осени мы довели число Золотого воинства до 240 человек. Шесть двадцаток служили в Излучном, а по три — в Крыле и Черном Урочище. У них были свои командиры, которые подчинялись не Рукам, а генералу Глыбе и мне. Я придумал еще одну штуку: каждые полгода (в день Змея, приходящийся на весеннее и осеннее равноденствие) эти отряды перетасовывались и начинали служить на новом месте. Чтобы не привыкали, не обрастали связами и считали, что служат всей «державе», а не одному вождю.
Ополчением в селениях занималось Черное воинство. Я обязал каждую деревню иметь хотя бы одну двадцатку подготовленных и более-менее вооруженных парней. Черный Хвост высылал своих ветеранов для организации таких отрядов, а после — для инспекции.
Кстати, количество черных также выросло. До первого урожая мы восстановили первую сотню, а, когда поля на Сухотье показали свою высокую производительность, то нарезали новые участки и постепенно почти набрали вторую. Если золотые для моей казны на самом деле были «золотыми», то черные содержали себя сами. Их снабжали оружием, доспехами, но ничего не тратили на житьё-бытьё. Воины «Черной Горы» содержали себя сами. Более того, если первое копье новобранцу торжественно вручал Черный Хвост, то следующее (в случае поломки или потери) бойцу пришлось выкупать из казны за свой счет. Это же касалось щитов и прочей воинской амуниции.
Главная, особенность черных — это регулярные сборы, на которых они оттачивали не индивидуальный бой, а командную работу. Причем, воинство создавалось как кадровая часть. В любой пятерке каждый боец мог исполнять обязанности командира. А командир пятерки мог возглавить двадцатку. Как во время войны с пурепеча, теперь щитоносцы «Горы» могли вобрать в себя большое количество ополченцев и за считанные дни создать из них целую армию — в четыре раза больше своего нынешнего состава. Причем, даже в мирное время черные охотно приглашали на свои сборы «гражданских» — чтобы «нюхнули пороху». Прошлись в общем строю со щитами, потыкали друг друга тупыми копьями.
Если честно, Дни Змея были придуманы как раз для этого. Демонстрация силы народу, а затем массовые тренировки со всеми желающими. Это потом уже Черный Хвост сказал:
— А давай, Хуакумитла, устраивать испытания и приглашать в наши ряды самых лучших! Всё равно за полгода появляется несколько свободных мест: кто-то выбывает по возрасту, по болезни или даже погибает… Будем брать лучших, но и с остальными тоже потренируемся».
В итоге, всё больше мужчин Излучного (и не только) получали какой-никакой боевой опыт. И, в случае чего смогут встать в общий строй. Для этих… «резервистов» казна моя изо всех сил создавала арсенал с запасным оружием. Увы, этот процесс пока находился в зародыше.
Но самое интересное за эти годы случилось с Белым воинством — с лучниками. Муравей-Аскуатла подошел к созданию отряда грамотно и весьма творчески. Начну с того, что я (балбес и дырявая голова!) назначил командиром стрелков человека с прозвищем Слепыш! Вообще вылетело из головы, что у парня проблемы со зрением. По счастью обошлось: Муравей плохо видел вблизи, а вот в дали мог сосчитать пятнышки на шкуре олененка. То есть, страдал банальной дальнозоркостью, которая не помешала ему за несколько месяцев неплохо овладеть азами работы с луком. Людей в отряд он подбирал поштучно и только за личные заслуги, умения и навыки. Белое воинство росло медленно, зато очень быстро превращалось в сплоченную самобытную группу.
Во-первых, Аскуатла увел своих людей из Излучного. Они переправились на южный берег Серой Воды, разбили там постоянный лагерь, где жили и тренировались. Интуитивно Муравей нащупал основные принципа тимбилдинга и вовсю их использовал. Его воины носили свои особенные элементы одежды, наносили тайные знаки на тело. Вечерами постоянно устраивались посиделки, на которых награждали отличившихся: в обучении или мастерстве. Старого гуамара Мокрое Лицо (который обучал парней делать луки, стрелять из них и даже периодически попадать) окружили почти мистическим почетом, называли исключительно Дедушкой, учили его язык и обычаи. Некоторые даже переняли, сделав своей исключительной «фишкой».
День, когда Мокрое Лицо заявил, что всему научил четлан, и пришла ему пора уходить, запомнился многим. Муравей закатил в своем лагере пир горой. Старика кормили и поили, развлекали музыкой и плясками… А потом пустили ему кровь. Белые тщательно изучили гуамарский похоронный обряд, ибо это было в условиях договора, который я заключил с наемниками. Муравей и его люди похоронили Мокрое Лицо со всем тщанием, а его могила стала святыней для отряда. После этого татуированная черная капля на правой щеке стала почетным знаком для лучников. Ее позволяли колоть только самым выдающимся бойцам.
Но это еще не всё. Муравей уже через пару месяцев интуитивно понял, что создает совершенно уникальное подразделение со специфическими задачами. Его воины нужны не для прямых боевых столкновений. Лучники должны быть легки и быстры, возникать там, где их не ждут, осыпать врага ливнем стрел и исчезать, не дав до себя добраться. Белые просто созданы для разведки, шпионажа и провокаций. Поэтому он отказался от всех этих тяжелых (хоть и матерчатых) доспехов, наручей и поножей (которые я начал вводить в других воинствах). С другой стороны, Муравей выкинул нафиг все эти перья и прочие демаскирующие украшения, которые так любит индейская «солдатня». Своим бойцам он оставил только крепкие защитные шапки из кожи и прочные сандалии для бега по горам. К шапкам лучники повадились крепить хвостики разных лесных зверей, что также служило маскировке.
Разумеется, к постоянным упражнениям в стрельбе добавилась новая тренировка — походы. Ежедневно часть отряда, небольшими группами уходила в горы, училась ходить бесшумно, чтобы даже чуткий тапир не учуял, выслеживать людей и зверей, маскироваться и стремительно перемещаться по весьма пересеченной местности. Со временем, походы становились всё длительнее. И вот уже белые уходят на две пятерки дней, в горы диких оцколи, изучают: где те живут, что делают. А потом Муравей собирал и обобщал разведданные о наших неспокойных соседях. Без ложной скромности могу сказать, что на сегодня мне известно обо всех основных общинах горцев к югу и к северу от Серой Воды. Мы знаем о самых выдающихся вождях, кто с кем враждует и даже, кто что замышляет (отчасти, конечно). Только на самом востоке горы были еще не исследованы лучниками Муравья.
А за походами логичным продолжением стала охота. Как еще практически применять навыки в стрельбе, если войны нет? Ежедневно пара десятков из неполной сотни уходили за добычей. Так Муравей вывел свой отряд на самоокупаемость. Вообще, я думал, что служба белых будет оплачиваться, как и золотых. Казне пришлось бы поднатужиться, но она справится с такой задачей. Однако, Аскуатла внезапно облагодетельствовал казначея Ннаку. Поначалу лучники кормили добытым мясом только себя. Но его было так много, что белые принялись вялить, коптить и солить. А еще выделанные шкуры, кожа! Рога и копыта в предприимчивых руках тоже становятся неплохим товаром. Кроме того, имелся постоянный заказ лично от меня: юные поросята-пекари. Я готов был скупать их в неограниченных количествах.
Бизнес Белого воинства достиг такого размаха, что Муравей даже зарезервировал на рынке постоянную лавку! Полученные доходы шли на содержание отряда… ну, и что греха таить — на регулярные гулянки. Кутежи сплачивали лучников сильнее общих тренировок. В последнее время они даже устроили в Излучном несколько массовых потасовок, окончательно застолбив за собой репутацию отъявленного хулиганья. Причем, в подобных случаях Муравей, такой разумный и лояльный (мне, разумеется), всегда был горой за своих! Корпоративный дух — сферический и в вакууме. Я смотрел на наивные «хитрости» своего третьего военачальника, тихо посмеивался, но пока решил не обрубать ему крылья — творческие и креативные люди мне нужны!
А это действительно была беда. Кадры! Кадры были главным дефицитом, ценнее любого золота или стекла. Потому что все идеи надо воплощать. Надо «допиливать» на местах и адаптировать к имеющимся реалиям. Я мог сколько угодно всего навспоминать и напрогрессорствовать — но кто это воплотит? Кто поймет задумку во всей полноте и обладает достаточными личностными качествами для ее реализации? Я не строил иллюзий: среди четлан таких талантов, как Муравей или Ннака с Лучом Света, были единицы. Подавляющее большинство — это обыватели с практически первобытным мышлением. Закостенелые мозги, опора исключительно на пережившую века традицию, полное отсутствие инициативы. Нужно просеять тонны пустой породы, чтобы найти несколько жемчужин.
И для этого мне тоже нужны были Добчинский и Бобчинский, мои верные секретари.
— Кто на празднике занимался опросом новых людей?
Вперед шагнул своими ходулями Добчинский. Откашлялся и начал отчет:
— Владыка, я дежурил перед рынком весь день и выявил шестнадцать пришлых, которые, вероятно, задержатся в Излучном. Опросил всех. Девять человек не показали выдающихся результатов по всем шкалам…
Доби гордо выговорил непривычное слово «шкалы», которое явно как-то подслушал в моей речи. Я вообще старался не засорять четланскую речь лексикой из своего времени, но, порою, никак без них! Так появились в челтанской речи «стек-тла», «кора-пиль» и еще с десяток искаженных русских заимствований. Но вот «анкета», «шкала» — это я держал при себе. Однако секретари мои на память дюже крепкие ребята! Что услышат — сразу в закрома памяти!
Да! Змей меня задери, я все-таки занялся анкетами! Еще в первый год в Крыле я поставил себе такую задачу, и только прошлой осенью смог этим заняться. Первая большая комплексная анкета должна была просто выявлять разные склонности людей, уровень их талантов в разных областях жизнедеятельности. Более пятидесяти вопросов и ситуаций, адаптированных к жизни четлан — я убил уйму времени на ее создание. А ведь это должен быть только первый шаг. Чтобы просеять породу и отобрать жемчужины. И просеивали как раз Добчинский с Бобчинским. Феноменальная память позволила им запомнить все вопросы, все варианты ответов — на листочках они лишь помечали номер вопроса и номер варианта ответа. Эти двое за полгода опросили не меньше тысячи мужчин и более сотни женщин (их я тоже не сбрасывал со счетов). Постепенно, они разобрались в механике анкетировнаия и даже научились сами отсеивать тех, кто выдавал «плохие результаты». Я так не мог. Мне надо положить перед глазами саму анкету, разбить ответы на отдельные шкалы и подсчитать результаты на бумажке.
Вот что значит дикарская память, не испорченная «костылями» письменности! Хотя, надо признать: Добчинский и Бобчинский были уникумами даже среди своих. Они запомнили все вопросы и ответы, в голове разбивали их по темам-шкалам, помнили, какие ответы считаются «плохими» — и сходу выдавали мне, кто бесперспективен. А с остальными я уже сам занимался. В моем кабинете, в картотеке собрано почти четыреста «личных дел». В них — итоги общей анкеты, результаты моих личных наблюдений. Настоящих жемчужин было совсем мало. Но картотека уже давала свои плоды: я время от времени перебрасывал людей с одной работы на другую, привечал талантливых гостей, уговаривал их остаться и работать на меня. Рано или поздно эта система начнет работать по-настоящему эффективно.
— Хорошо. Девятерых вычеркиваем, — продолжил я разбираться с новым поступлением в Излучное. — По остальным что?
— Вот, владыка, пометки, — подошел к столу Добчинский и положил несколько листочков. — Все ответы, а еще нагрудные знаки подрисованы, которые я им выдал. Велел носить, не снимая, чтобы их потом легко было найти. Но двое из семи — не четлане. Они с севера приехали с торговыми людьми. Не знаю, останутся ли. Из прочих я бы хотел особо отметить… — секретарь засуетился, перебирая листочки. — Вот! «Дятел и цветок» — вот этот парень. Совсем молодой, но многие его ответы — самые лучшие из возможных. А задачи на разумность решал чудо как быстро!
Лучшие из возможных? Ну-ка, ну-ка! Я придвинул листок к себе, достал анкету и начал высчитывать. Действительно, по шкале интеллекта — высший балл. Очень высокие показатели по эмпатии/интуиции, по нравственности. Инициатива — тоже почти максимум! Неуравновешенный характер… Но это логично, при таких-то данных. Я выписывал колонку баллов и плавно округлял глаза. Самородок какой-то! Это даже не жемчужина, это…
— Парень, говоришь?
— Да, владыка! Совсем молодой. С юга приехал, с какого-то окраинного селения. Звать — Дитя Голода.
— И имя даже запомнил?
— Да он такой плюгавый, владыка, полностью имени соответствует — как не запомнить! Еще в черные хотел.
— Что?
— Да, владыка, так и сказал: приехал для участия в игре Горы, хочу, мол, служить в Черном воинстве.
— И… как? — я пытался вспомнить, кто на этот раз победил в Игре, но не выходило.
— Нет. В финальной группе его точно не было. Наверное, с бревна еще вылетел. Говорю же: плюгавый он совсем.
— Слушай, Доби, — протянул я, вчитываясь в удивительные комбинации цифр на листочки. — Ты сейчас, наверное, брось все дела. И найди мне этого уникума. Как бы он не уехал из Излучного.
— Найду, владыка! Сразу вести к тебе?
— Нет, зачем же? У меня сейчас совет будет. Ты главное найди его. И не дай уехать. В гостевом доме посели, если нужно. За мой счет.
Долговязый секретарь кивнул и удалился. Я повернулся к Бобчинскому.
— Совет казны собрался?
— Уже ждут, владыка.
— Ну, пошли.
Глава 2. Я мог бы быть богатым
— Мы передали Широкому Дубу восемнадцать чаш из стек-тлы, — настаивал Луч Света, хмуря лицо. — Это наша последняя плавка. Отдали всё целиком, как велели. Для закупки металла.
— Я получил три пятерки чаш! — гневно хлопал ладонью по бедру смотритель рынка. — Три пятерки, и то две были с дефектом! Поэтому золота только на четыре кулака.
— Я вру, значит? — заиграл желваками мой главный «инженер». — Чаши сдавали в присутствии Ннаки. Пусть подтвердит!
Мясо медленно поднял глаза. Заматерел мой казначей. Нарастил солидности и на боках, и на пузе, и под подбородком. Был таким живым, подвижным, как ртуть, а теперь лишнее движение сделать лень. Но хватку не растерял. Даже приобрел. Хватка у горца стала поистине крокодилья.
— Чаш было пятнадцать, — весомо произнес Ннака. — Почтенный Циль Наукаль, наверное, что-то перепутал.
Воруют, суки! Быстро мои четлане этому научились. Богатство развращает независимо от культурных особенностей и уровня развития. Я точно знал, что мой ухватистый оцколи начал приворовывать еще в Крыле. Он уникальный в этом плане человек — везде видит выгоду. Потому-то я многое ему спускал — он ведь и для меня выгоду находил. Но в последнее время малоизвестную здесь иудейскую заповедь «не укради» стали нарушать всё шире. Объемы производства и торговли растут, людей вовлекается всё больше и больше, логистические цепочки удлиняются — и проследить за всем нет никакой возможности. А системы контроля нет. Невозможно ее организовать при почти бесписьменном обществе.
Конечно, Ночка изо всех сил работает над своей идеей буквенной письменности. Но одной идеи оказалось мало. У Ийохали в ее алфавите накопилось уже почти шестьдесят букв. Я понимал, что некоторые лишние и дублируют друг друга — но с советами не лез. Пусть азбуку создает носитель языка. И девушка создавала. Она сильно увлеклась идеей, а я подпитывал эту «топку», как мог. Но надо признать: буквенная письменность плохо приживалась у четлан. Я даже принуждал некоторых проходить у Ночки обучение, но головы индейцев концепцию усваивали плохо (мои секретари, например, не смогли). Пандемия дислексии какая-то! Так что этот вариант письменности прогрессировал медленно. А ведь казалось: создам школы, построю новое общество…
Ннака же своей пиктографией особо ни с кем не делился. Он в своих пометках прекрасно ориентировался, четко знал, что у него есть, сколько и почем. И понимал, что это знание дает ему власть. Ведь он и только он мог манипулировать информацией… и никакого внешнего аудита!
…Сжимая и разжимая правый недоразвитый кулачок, я вглядывался в своих экономических советников. Кто же? Кто врет? Луч Света демонстративно смотрел в окно, где вдалеке стояло его заметно разросшееся «конструкторское бюро». Моему технологическому гению, по большому счету, было наплевать на все эти дрязги. Его манили открытия. Наверняка в КБ сейчас в разгаре какой-то очередной проект, и Циль только ждал момента, когда сможет уйти со скучного совещания и заняться настоящим делом. Любимым детищем «инженера» были, как ни странно, не стекло, не тумбага, а банальная зольная вода. Луч Света нашел этому раствору кучу применений: в плавке, в стирке, в отбеливании…
«Нет, это, конечно, не он, — мысленно качнул я головой. — Значит, случилось страшное: Широкий Дуб спелся с Ннакой».
Когда-то, еще только создавая рынок в Излучном, я поставил во главе человека максимально далекого от моего ушлого горца. Дуб был из рода Капибар, у него имелись свои интересы, и я надеялся, что казна с рынком будут соперничать. Но неотвратимое случилось.
В принципе, мне плевать на эти три чашки. Важно, что двое человек, в руках которых вертится почти весь мой оборот, вступили в соглашение. Я вспомнил, как недавно Ннака подошел ко мне и сообщил, что в две зерновые ямы попала вода, и маис пропал. Нужно закупить семена к севу. Я тогда не обратил внимания, а мне рассказали, что на День Змея куча народу ходила по рынку, площади и предлагала всем маисовое пиво. Не из моего ли «пропащего» зерна его сварили? И кому достались прибыли? Я не знаю, что случилось на самом деле: возможно, Ннака оперативно распорядился промокшим зерном. Или никакой воды вообще не было. Но пара десятков мешков зерна — это уже не три чаши.
Это надо как-то пресечь.
— Последний расплав у нас странный получился, — Луч Света словно услышал мои мысли и повернулся к столу. — Мы сейчас добавляем в расплав порошок малахита — ну вы уже видели красноватую стек-тлу?
Все кивнули. Я тоже. Красить стекло получалось пока плохо, но народ ничего подобного не видел и хватался за бурую посуду, как за произведения искусства.
— Паитцин смешал два тигля, но не учел, что расплавы в них были разной жаркости, — продолжил «инженер». — В итоге они плохо смешались, и весь расплав вышел необычным.
Луч Света достал из поясной сумки вытянутый слиток стекла: чересполосный, то матово-белый, то кроваво-бурый. Где-то в мутной белизне размазывались багровые капли — интересный вышел рисунок…
А главное — запоминающийся.
Циль положил полоску на стол, чтобы все могли ее рассмотреть, а я — взять в руки.