Надежда Габриэля Ролена

Нет, он точно нарывается. Бессмертный, что ли?

Уже лёжа на кушетке, лицом вниз, и ощущая, как затянутые в латекс пальцы прощупывают кожу, а затем проводят по ней смоченным какой-то холодной жидкостью тампоном, я вспомнила свой вопрос и поспешила задать его, пока не началось.

— Почувствует? — скорее просто Рагнар, чем переспросил доктор. — Да, конечно. Но если ты не единственная с его меткой, то понять, с кем именно связь разорвана, невозможно.

Ну, и то дело. Значит никакие мордовороты не должны выбить с ноги дверь посреди процедуры. Главное, чтобы я сама ничего не повыбивала, например, челюсть доктору. Потому как если будет действительно «очень больно», едва ли получится сдерживать рефлексы.

— Насчёт этого не волнуйся, — возясь с настройками аппарата, успокоил мужчина, — я тебя обездвижу.

— Что?!

Я обернулась к Гейбу, желая получить подтверждение только что услышанному и наткнулась на тяжёлый взгляд. Да и вообще, весь он выглядел мрачнее тучи, словно мне не метку удалять собирались, а почку, как минимум. Или ему, эта версия даже правдоподобнее.

— Прости, — словно это он меня заклеймил, а не чёртовы Ханси, попросил Гейб.

Значит, не послышалось. Я улеглась обратно щекой на кушетку, медленно выдыхая через рот. Ладно, вариантов всё равно нет. Зато потом буду лежать в постели, изображая самого больного в мире Карлсона и есть варенье в нелекарственных дозах.

Теперь, кстати, понятно, почему Рагнар не позволил Гейбу сесть рядом и держать меня за руку — в этом просто не было смысла. Получается, я и сжать-то эту руку, чтобы щедро поделиться болью, в случае чего не смогу. Странно, но факт обездвиживания пугал меня едва ли не больше самой процедуры. Тут даже не закричишь, если совсем невмоготу станет, не попросишь прекратить.

Я снова выдохнула. Спокойствие, Дэми, только спокойствие. Думай о варенье.

— Ну что, готова? — Рагнар, закончив возню с аппаратом, заглянул мне в лицо.

— Конечно, — я даже улыбнулась слегка, тогда как внутри всё мелко подрагивало и твердило на разные лады «нет-нет-нет».

— Отлично. Тогда приступим.

Он щёлкнул пальцами, явно позёрствуя, но одновременно этот же щелчок служил сигналом к началу и выполнением обещания обездвижить. Это не было похоже на местную анестезию, когда ты просто не чувствовал определённую часть тела, скорее на неправильно подействовавший наркоз из фильмов ужасов. Я ощущала абсолютно всё, включая капельку пота, щекотно заскользившую по шее, но не могла шевельнуть не то, что пальцем — дышала с трудом, чувствуя стеснение в груди, словно от плотно стиснутых корсетом рёбер.

Рагнар не терял времени зря, приступив к тому, ради чего мы все здесь оказались. Боли от самого лазера и впрямь практически не было, только лёгкое жжение, покалывание тысячи мелких иголочек, на которое практически можно было не обращать внимание. А затем он заговорил, на странном, незнакомом мне и не похожем ни на один из слышанных ранее языков, негромко и нечётко. И начался ад.

Если бы я только могла, то уже билась на кушетке, как припадочная, потому что никакое самообладание не позволило бы спокойно пережить такое. Ощущения были, как от вбиваемых раскалённых гвоздей — прямо туда, в лопатку, в самую кость, дробя её на осколки. Но, словно и этого было мало, боль расползалась дальше, по коже, по мышцам, костям и органам. Укладывалась вдоль позвоночника, оплетала шею, окончательно перехватывая дыхание, сжимала железной ладонью сердце.

Слёзы текли сквозь закрытые веки, заливая лицо, а изо рта не доносилось ни звука.

И вот от этого было как-то по-особенному жутко.

Даже не берусь предположить, сколько времени прошло, я не смогла бы отсчитывать секунды при всём желании. Только выла мысленно на одной тонкой тоне, проклиная всё и вся, не в силах сосредоточиться на чём-то одном. Раз за разом боль подходила к своему пределу, но перешагивала его, показывая всё новые, ранее даже не предполагаемые вершины.

Лучше бы я согласилась на второй вариант. Подумаешь, стать собственностью Гейба! Да я лично ему тапочки носить была согласна, даже в зубах, если понадобится, только бы не чувствовать то, что чувствовала сейчас. Но нет, мы же гордые, мы независимые… Чёртова идиотка!

Всё закончилось также неожиданно и одномоментно, как и началось. Только что я мысленно разламывалась внутренне на куски, а теперь уже лежу, не ощущая ничего, кроме тех покалываний и тепла в области лопатки и противно затекающих в ухо слёз. Рагнар снова щёлкнул пальцами, возвращая способность управлять собственным телом, и я расплылась амёбой, всхлипывая от жалости к себе и, одновременно, радости, что всё позади.

А Гейб уже стоял рядом, гладил по лицу, стирал неизвестно откуда взявшимися салфетками солёную влагу и рассказывал не прекращая, какая я сильная и смелая девочка, и как он мной гордится. Там было ещё что-то, ещё какие-то слова, но их я уже не разобрала, наконец-то вздохнув полной грудью и обессиленно отрубившись прямо там, на твёрдой кушетке чужого кабинета.

Очнулась я уже в машине, полулёжа на переднем сиденье с откинутой до упора спинкой и пристёгнутая ремнём. Причём сам процесс того, как я сюда попала, в голове абсолютно не отложился, видимо, сил у организма произошедшее и впрямь выпило немало. Даже сейчас во всём теле ощущалась слабость, как после болезни, а руки и ноги были совершенно ватными и будто чужими.

— Как ты? Остановиться? — заметив, что я пришла в себя, обеспокоенно спросил Гейб, снижая скорость.

Я перекатила голову подголовнику, чтобы взглянуть на него:

— Нет, езжай, всё нормально, — язык тоже слушался плохо, что сказалось на дикции, но Гейб, кажется, понял. У него вообще неплохо получалось меня понимать, что до сих пор временами удивляло. — Всё получилось?

— Да, связь разорвана. Для удаления самой татуировки понадобится ещё пара сеансов, но это можно будет сделать в любом салоне, Рагнар свою часть сделал.

Он всё-таки остановился, не слушая возражений, в ближайшем же парковочном кармане. Достал с заднего сиденья бутылку с прохладной водой, помог попить. Убрал от лица противно липнущие волосы, взял мою ладонь в свою, подняв её к губам и поцеловав пальцы.

Каким бы нелогичным это не выглядело, складывалось ощущение, что он действительно чувствует себя виноватым в том, что мне пришлось пережить. Глупость ведь, правда? Виновата была Диметрис, Ханси, но никак не тот, благодаря кому я избавилась от поводка. Даже такой ценой.

— И всё-таки, ты неправильный инкуб, — когда авто вновь тронулось, устало улыбнулась я, произнося фразу, которую уже можно было вносить в ранг наших личных традиций.

Гейб заинтересовано приподнял бровь, будто говоря нечто вроде «Да? И почему на этот раз?».

— В полном твоём распоряжении оказалась девушка без сознания, которая точно не стала бы сопротивляться, а ты даже не воспользовался возможностью…

— Ты снова путаешь, — уловив в голосе издёвку, и ухом не повёл он, — инкубы и некрофилы — несколько разные понятия.

— Несколько?

Улыбка плавно перетекла в ухмылку:

— Ну, что сказать, во сне ты выглядишь весьма соблазнительно…

Я ухмыльнулась в ответ, придумывая, чем бы таким парировать, но взгляд зацепился за пейзаж.


— Так, стоп, а куда мы едем?

На этот раз, не иначе как ради разнообразия, Гейб приподнял обе брови:

— Домой. А куда нужно?



Да, кажется, получив отрицательный ответ на вопрос о переезде, господин демон решил действовать окольными путями и снова уволочь меня в своё логово, раз уж сама завела разговор о том, что сопротивляться не смогу.

— Домой, — повторила я. — Ко мне. Я уже нормально себя чувствую, правда.

Примерно, как человек, который часов шесть напролёт танцевал тектоник, но определённо лучше, чем в тот момент, когда лежала на кушетке. Тем более, ещё даже не полдень и есть куча времени, чтобы отдохнуть и даже выспаться. Да и вечером, по сути, чересчур активничать я не собиралась, для приятного времяпрепровождения нужен был лишь работающий язык, а он к этому времени точно окончательно перестанет заплетаться.

— Дэми…

— Гейб? — вопросительно протянула я.

— Ты не можешь хотя бы ещё сегодняшний вечер провести у меня? — он был не то, что раздражён, что нечто этакое в тоне проскальзывало.

Но, хотя я действительно была безумно благодарна ему, уступать просто так, без причины, не собиралась.

— Нет, не могла, — стараясь не пропустить в голос и крупицы собственного недовольства, спокойно отозвалась я. — Лисёнок возвращается от брата, мы не виделись неделю.

Это, кстати, тоже было не слишком логично, но я действительно настолько привыкла к тому, что Вайс заглядывал ко мне практически каждый вечер, что за прошлую неделю не раз и не два ловила себя на мысли, что соскучилась по мальчишке. Как-то незаметно и очень быстро, он на самом деле стал для меня кем-то вроде младшего братишки, временами вредного и нервирующего, но всё равно родного. Так что, что бы там не думал Гейб, вечер я собиралась провести на диване, в компании вредного лиса. К тому же, он, после больницы и я, в нынешнем состоянии, составляли прекрасную пару квазикалек.

Как оказалось, к Вайсу Гейб не ревновал и такой аргумент нежелания ехать к нему принял, как разумный, не высказав и тени недовольства и сменив маршрут поездки на ближайшем же перекрёстке. Я же прикрыла глаза, осознав, что если не отвлекаться себя разговорами, организм начинает отвлекаться сам и отнюдь не на те вещи, который стоило. А именно задумывается, насколько ему плохо и начинает скатываться в тошноту.

— Давно спросить хотел, — чётко уловив необходимость его вмешательства, произнёс Гейб, — что это за пунктик с прозвищами?

— Прозвищами? — я приоткрыла один глаз, вновь повернув голову в его сторону.

— Вайсиса ты зовёшь Лисёнком, когда говорила об Аскуре, пару раз назвала его Нарциссом. Даже мне, насколько помню, перепала сия честь.

Я распахнула второй глаз:

— Что значит — даже? Если хочешь знать, с твоей фамилией тут даже фантазии особой не требовалось.

— Из-за того политика из твоего мира? — на раз-два сложив факты, уточнил он.

— Из-за него. Бургундский канцлер Николя Ролен, довольно любопытная личность и просто красавец-мужчина, — я с трудом сдержала смех, представив, что сказал бы Гейб, увидь он хоть один из портретов этого «красавца». — И меценат. Художников поддерживал, например.

— Это тонкий намёк, что мне стоит последовать примеру?

— Ага, у меня даже есть одна кандидатура на примете…

О том, что его демонический портрет рисовал Лисёнок, Гейб был уже в курсе и даже по достоинству оценил (не, или сказал так мне) работу, заявив, что из мальчишки выйдет толк.

— А мне кажется, ты переводишь тему.

Какой догадливый. Но однозначного ответа на его вопрос не было, я сама не знала, почему этот пунктик до сих пор был со мной. Возник он ещё в то время, когда нужно было как-то ассимилировать в детдомовской среде, а детей там было и так немало, так ещё и многие с одинаковыми именами. Одних Анастасий насчитывалось пять или шесть. Так что вот таким нехитрым образом, придумывая прозвища, я выделяла вроде как избранных. Точнее тех, с кем общалась больше всего. А потом детство прошло, а некоторые вещи остались.

— И кого ты ещё так…хм… выделила? — усмехнулся Гейб, когда получил краткий пересказ возникновения этой привычки.

Я слегка пожала плечами, предлагая догадаться самому.

— Фрида?

— Ты сейчас о Фиалке говоришь?

Он опять усмехнулся, догадавшись, откуда растут ноги прозвища:

— Ты же в курсе, что у неё линзы?

— Да? Чёрт, никому верить нельзя, — делая заметку при следующей встрече приглядеться повнимательнее, вздохнула я.

— Ирма?

— Это которая Шапочка? — переспросила я, долю секунды поколебавшись, стоит ли называть ему кодовое имя племянницы или нет. Правда тут же пришлось провести ликбез на тему неизвестной Гейбу сказки.

— Кто ещё?

— Ястреб, — получая странное удовольствие от своеобразной игры, подсказала я.