Надежда Габриэля Ролена

Фантазия мигом нарисовала зал по типу бального, но реальность оказалась менее впечатляющей — обычная гостиная комната с диваном и креслами, столом, шкафом по типу тех, что раньше звались «горками» и телевизором. Ну, и ещё одним креслом, только уже качалкой, где нас и ожидал хозяин дома, опустив на колени пухлую стопку газетных листов.

Я с порога уставилась на мужчину, который для своих условных восьмидесяти выглядел очень и очень неплохо. Не слишком высокий, худощавый, он мог похвастаться неплохой осанкой, заметной даже в сидящем положении. Старость отнеслась к нему довольно благосклонно, выбелив волосы и сделав кожу похожей на пергамент, зато оставив глаза по-молодому тёмными и ясными.

— Гаврюша! — обрадованно поприветствовал он внука, вызвав падение моей челюсти вниз. К счастью, исключительно в переносном смысле. И поднялся, пусть с видимым трудом, зато без посторонней помощи, отбрасывая газету и протягивая руки. — Даже с девочкой?

— Вот сам видишь же, что с девочкой, — с удовольствием отвечая на объятия, для чего ему пришлось неплохо так наклониться, пожурил Гейб, — мог бы не звать меня этим дурацким именем. Дэми, иди сюда, — отстранившись, обернулся он ко мне. И явно заметил по выражению лица то состояние ступора, в котором я сейчас пребывала. — Всё в порядке?

Я кивнула, медленно и скорее машинально.

Мысль о том, что дедушка Гейба такой же, как и я — вынужденный, а может наоборот, добровольный переселенец, назойливо крутилась в голове с того самого дня, когда я сама призналась в этом Габриэлю. Но из доказательств, весьма косвенных, была лишь пресловутая зажигалка, которая могла попасть к нему, как угодно. Правда, как именно, я придумать не смогла, потому что ни одна из моих вещей в этот мир не переместилась, как бы того не хотелось.

Зато теперь, стоило только услышать это «Гаврюша», столь родное по мультфильмам, но абсолютно чужеродное здесь, как подозрения взвыли пожарной сиреной. Разум бубнил что-то о бредовости выводов на пустом месте, но интуиция упрямо стояла на своём. А после происшествия с Лисёнком, я предпочитала ей верить.

Делая несколько шагов по направлению к выжидающе глядящим мужчинам, я уже знала, что собираюсь пойти в ва-банк. Поэтому, как только прозвучала фраза Гейба «Дед, познакомься, это моя девушка…», я перебила, протягивая ладонь:

— Надя. Надя Смирнова, — и уставилась в какие глаза, обрамлённые паутиной морщин, пытаясь отыскать в них нужный отклик.

О своей провокации я пожалела почти сразу, когда и без того светлая кожа мужчины побелела ещё больше, и он пошатнулся, тут же оперевшись о вовремя подставленную руку внука. Усадив деда в кресло, Гейб стремительно вышел куда-то, наверное, за водой, а мне оставалось лишь присесть на подлокотник дивана и надеяться, что не спровоцировала своими словами сердечный приступ или что-то похуже.

Но мужчина (всё же нужно было не спешить, а дождаться, пока узнаю хотя бы его имя) оказался крепким орешком. И, осушив до дна содержимое принесённого стакана, посмотрел на меня требовательно, но почти спокойно. А единственным вопросом был короткий и ёмкий: «Как?».

Я покосилась на нахмурившегося, мало что понимающего, судя по всему, Гейба и вздохнула, готовясь в который раз рассказать историю из области очевцдного- невероятного.

Именно в этот раз логично было ожидать больше всего доверия, но по факту вышло наоборот. В глазах главного слушателя я видела откровенные сомнения, особенно на том моменте, когда речь шла о пробуждении в чужом теле. Но, с другой стороны, ему проверить меня было куда легче, чем Аскуру или Гейбу, вынужденным задавать десяток вопросов, чтобы поймать на лжи или несоответствии. Стоило порадоваться, что историю родной страны я знала куда лучше, чем зарубежную, поэтому на вопрос о том, кто стоял во главе в тысяча девятьсот пятидесятом, дала без труда. А затем по собственной инициативе назвала и его не менее легендарного, и по сей день, предшественника. Назвала бы и последователя, но, насколько я поняла, к тому моменту мужчина уже сменил тот мир на этот.

Но всё равно, даже после сообщения той информации, которую здесь знать просто не могли, мне казалось, что до конца он не верит. Слушает, слышит, но не верит. И я не могла знать, почему.

Гейб, со времени моей эскапады не проронивший ни слова, так и не сел, предпочтя облокотиться спиной на стену и слушал, глядя больше на дедушку, и лишь изредка переводя взгляд на меня. Казалось, реакция родственника была неожиданной для него, но небольшие сомнения всё-таки оставались. Неужели за полвека тот не удосужился бы поделиться с внуком своей тайной?

Ожидаемого продолжения беседы, где я смогла бы передать право слова, не последовало — мужчина поднялся и молча вышел из комнаты. Только слышны были удаляющиеся шаркающие шаги.

Я, пересев-таки с не слишком широкой деревянной планки на сам диван, растерянно взглянула на Гейба. Он уже не выглядел нахмуренным, или шокированным, например, но понимания на лице я не увидела тоже. Даже когда он решил сменить место дислокации, расположившись по соседству и явно до боли сжав пальцами переносицу.

— Значит, он тоже… — договаривать необходимости не было, я поняла и так. И кивнула, тут же неопределённо пожав плечами.

— Не знаю. Скорее всего да, но…

Гейб убрал руку от лица.

— Как ты догадалась? — он опроверг сам себя: — Нет, ты не могла догадаться. Откуда ты узнала? Ты же знала, я прав? Когда представлялась, уже знала. Откуда?

Он не давил, не использовал магию, но потемневшая радужка подсказывала, что даётся это далеко не просто. Ну, ещё бы. Не берусь даже представить, как бы повела себя в подобном случае я.

— Та зажигалка, она у тебя с собой?

Г лаза сощурились на мгновение, но он всё же потянулся к карману и, чуть привстав, достал запрошенное, протянув мне. А я, едва пальцы ухватили тёплый металл, перевернула его вверх ногами.

— Видишь клеймо? Можешь прочитать, что здесь написано?

Конечно, он смог. И название фирмы, и ту надпись, что стала первой зацепкой.

— «Сделано в Австрии», — перевела я, не зная, есть ли в этом необходимость.

— Австрия — это одна из стран того, моего мира. Как думаешь, много здесь таких? — заданный вопрос заставил задуматься в первую очередь меня саму. Нет, не о зажигалках, конечно, а о переселенцах. Или как правильно назвать таких, как они? Таких, как я.

— Значит, ты с того момента знала…

— Нет! Она могла взяться откуда угодно — купил, нашёл, подарили.

— Но взялась от моего деда, — Гейб вновь поднялся на ноги и принялся мерить шагами комнату. Правда шаги были широкие, а комната не очень, так что желаемого эффекта он достиг едва ли. — Значит, не зажигалка. Что тогда? Ты находилась с ним в одном помещении пятнадцать секунд, я вас даже представить не успел. Что, Дэми? Что?

— Имя, — понимая, что в очередной раз рву привычные ему шаблоны, призналась я.

Гейб опять нахмурился:

— Имя?

— Имя, — кивнула я. — Он назвал тебя Гаврюшей, — несмотря на серьёзность ситуации, я едва удержалась от смешка. Нервы, наверное. — Там, где жила я, твоё имя произносится, как Гавриил или Гаврила. Оно довольно редкое, но иногда встречается. И вот сокращение как раз от него, — я задумалась на секунду, а затем всё-таки добавила, желая разрядить обстановку: — А ещё так телёнка в мультике звали…

Вид у Гейба стал растерянный донельзя:

— Кого?


— Телёнка. Ребёнка коровы.

— Я знаю, кто это, — перестав ходить, он упал обратно на диван и, на этот раз, почти полностью закрыл лицо руками, отчего доносящийся из-под них голос звучал глухо и невнятно: — Никогда не думал, что буду скучать по предсказуемым женщинам.

Несмотря на слова, это был скорее комплимент, чем оскорбление. Ну, или я предпочла его так трактовать. И погладила бедного демона по плечу, собираясь сказать, что в будущем обязательно постараюсь стать настолько предсказуемой, что он сам запросит пощады, но тут в коридоре раздались знакомы шаркающие шаги.

А затем в гостиную зашёл и сам мистер Ролен-старший, с пакетом в руках. Обычным таким, прозрачным пищевым пакетом, но судя по тому, как тот был прижат к груди, содержимое обычным вовсе не было. Впрочем, возможность ознакомиться с ним представилась мне в самое ближайшее время.

Я одарила внимательным взглядом опустившийся мне на колени свёрток и подняла глаза, чтобы уточнить, верно ли поняла, но мужчина уже отвернулся, направляясь к любимому, видимо, креслу. А Гейб уже заинтересованно дышал едва ли не в ухо, безмолвно поторапливая.

То, что внутри находятся какие-то документы, можно было понять и так, но лишь аккуратно вытащив их, я смогла разобрать, какие именно. Под красной, потемневшей от времени и с обтрепавшимися краями, обложкой скрывался комсомольский билет. Под синей, чуть более хорошо сохранившейся — студенческий. Ну, вот и познакомились, Михаил Семёнович. Даже фамилия оказалась созвучна, почти до смешения, в письменном виде так точно — Ролин. С фотографий же, не слишком чётких, выцветших от времени, смотрел молодой человек, почти мальчик, в котором, при наличии фантазии, можно было углядеть сходство с внуком.

А ещё теперь не оставалось ни малейших сомнений, что мужчина напротив некогда был выходцем того же мира, что и я.

— Но как? — недовольно повторив его же вопрос, спросила я, нехотя оторвавшись от документов, которые тут же забрал для более тщательного изучения Гейб. — То есть почему? То есть, вы переместились сюда сами, и тело и душа, — тогда как моё бренное вместилище осталось в вагоне метро. И хорошо, если его заняла Диметрис, а не кремировали за государственный счёт, потому как едва ли кому-то было до меня дело.

— Если я знал, Наденька. Если бы я знал.

Его глаза смотрели не менее ласково, чем звучал голос, и я непроизвольно закусила губу. Звал ли меня кто-нибудь так? Сомневаюсь. Разве что всё та же соседка, когда в очередной раз приходила просить снять дурного кота. Но той от меня хотя бы польза была.

С другой стороны, я понимала, кем являлась сейчас — приветом из прошлого, настолько далёкого, что уже и не понять, существовало ли оно на самом деле или это происки ухудшающейся памяти, а то и расшалившейся фантазии. Наверное, и документы хранились не потому, что он всё ещё надеялся однажды вернуться, а лишь затем, чтобы в минуты, когда кажется, что ты это всё придумал и не было никогда никакого другого мира, посмотреть на них, подержать в руках, осознать реальность воспоминаний.

У меня же была только картина, которую я пока так и не решилась забрать у Лисёнка.

Для продолжения разговора мы переместились на кухню, пить ароматный чай с листочками смородины из того самого садика, и есть твердоватые, но всё равно вкусные сухари.

Любопытство мучило и трясло изнутри, но я не позволяла ему взять верх, дав пожилому мужчине возможность самому решать, когда он будет готов рассказать собственную историю. А когда он всё же заговорил, стиснула обеими руками кружку, почему-то волнуясь больше, чем говорила сама, и уж точно больше, чем Гейб, слушающий предельно внимательно, но без излишних эмоций.

Не знаю, чего между нашими «приключениями» было больше — сходств или различий. Пожалуй, хватало и того, и другого. В его попадании тоже был виновен транспорт, только не метро, которого тогда в нашем городе и в планах не было, а трамвай. Побитый временем вагончик семнадцатого маршрута, это он помнил до сих пор. И то, как молодой студент лечебного факультета, возвращаясь зимним вечером с занятий, придремал на сиденье у окна, а проснулся на конечной остановке другого города и другого мира. С собой были лишь лекции, пишущие принадлежности, да документы с деньгами, которым здесь была грош цена.

Только сейчас я в полной мере осознавала, насколько мне повезло. Со всем, начиная от времени года и заканчивая тем, что не пришлось устраиваться жизнь с нуля, достаточно были притвориться той, чьё тело заняла. У Михаила Семёновича единственным везением можно было назвать подходящую форму одежды (ведь переместиться из лета в зиму было и вовсе равносильно смерти) да и то, с натяжкой.

Пожалуй, именно сейчас, без всяких там спецэффектов, практически незаметно, я научилась сопереживать кому-то. Потому как слушать его откровения без мурашек по коже, а иногда и без содрогания, было просто нельзя. Пятидесятые и для этого мира были непростым временем, здесь тоже только недавно отгремела война, так что устроиться легко и играючи было попросту невозможно. Тем более человеку, за шкирку выдернутому из привычных условий и даже в страшном сне не способном представить нечто подобное. До современного обилия фильмов и книг о попаданцах было ещё жить и жить, сомневаюсь, что хотя бы «Янки из Коннектикута» были переведены и изданы у нас. Как и до интернета, где в любой момент можно получить недостающие знания.

Но, наверное, тем и отличается настоящий русский человек — своей стойкостью, способностью выкарабкаться из самой глубокой ямы. Вцепляясь зубами, ногтями, выбиваясь из сил, но всё же добраться до верха и получить свой заслуженный трофей.

Для простого парня Миши таким «трофеем» стала такая же простая местная девочка — Эльза. Я совсем не удивилась, услышав, как он звал свою, уже покойную, жену — Лизонька. Дочка владельца небольшой конюшни и учительницы, мечтающая стать ветеринаром, чтобы лечить животных, а по факту излечившая как минимум одну человеческую душу, потерявшую к тому моменту и веру, и надежду. Любовь, вопреки поговорке, оказалась самой живучей.

— Дед, нам-то почему не сказал? — не выдержал Гейб, когда не самая короткая эпопея подошла к концу, точнее, к счастливому финалу. — Или мама знает?

— Не знает, — отмахнулся Михаил Семёнович, отставляя опустевшую кружку. — Да и к чему трепаться-то? Давние дела, позабытые уже. Я уж и сам поверил, что не было ничего, «корочки» вон, с того дня, как Лизонька меня оставила, не доставал…

— он вытер побежавшую по морщинистой щеке одинокую слезу, а мы сделали вид, что смотрели в этот момент друг на друга и ничего не видели.

— Значит, вы тоже не знаете, почему всё произошло? — сменила я тему, чтобы отвлечь мужчину от до сих пор ранящих воспоминаний. Ну и потому, что именно это меня интересовало с первого момента, хотя и всё сказанное ранее было интересно не меньше, а то и больше.

— Не знаю, Наденька. Может, божья воля была, может, наоборот… — он красноречиво указал взглядом на пол, напомнив Гейба, который по части многозначительных взглядов был большим мастером. — Пытался, конечно, понять, анализировал, изучал, да только без толку всё. Может, троллейбус какой был, магический, — и он с задорной, почти юношеской улыбкой взглянул на внука, будто намекая на что-то, о чём посторонним знать не стоит.

— Ага, магический троллейбус перемещает между мирами людей целиком, волшебное метро — исключительно души, а колдовской трамвай — тела, — запив ироничный вывод остывшим, а потому горьким и не таким вкусным чаем, вздохнула я.

Да, Дэми, когда-то придётся привыкнуть, что это не книжка, где каждый встречный старец обладает заветным знанием и с радостью готов им с тобой делиться. Впрочем, конкретно этот дал мне куда большее — чёткое осознание, что, несмотря на оставленные предшественницей проблемы, она же заведомо поставила меня в более выигрышное положение, чем могло быть. Сомневаюсь, конечно, что мне пришлось бы устраиваться за копейки в котельную и жить впроголодь, но даже мысли об этом выступали хорошим таким мотиватором не ныть. Даже самой себе.

Мужчина, тем временем, поморщился, потирая грудь в области сердца:

— Пойду-ка, отдохну я. Вы уж не обижайтесь на старика. Гаврюш, ты покажи девочки лошадок-то.

— А зачем, ты думаешь, я её привёз? — непочтительно хмыкнул Гейб, зато поддержал его под локоть, помогая удержать равновесие.

— Да кто ж тебя, обормота, знает? — по-доброму усмехнулся дед, потрепав его по волосам. А потом взглянул на меня: — Наденька, ты хозяйничай тут, не стесняйся.

— Спасибо, Михаил Семёнович, — улыбнулась я, пусть и не видела необходимости хозяйничать в чудом доме.

Он задумчиво пожевал губами, словно решая, говорить что-то или нет.

— Да уж зови Микаэлем, как все. Привык я уже, за столько-то лет.

Я снова улыбнулась, согласно кивая. Но о подобном одолжении не попросила. Слишком уж приятно, хоть и непривычно слышать было это его «Наденька».

Длинное одноэтажное здание, которое я про себя обозвала ангаром, на деле и было конюшней. Правда лошадей там содержалось всего две, в соседних стойлах, чтобы не скучали, наверное.

Раньше этих животных мне приходилось разве что на экране и пару раз в цирке, так что впечатлений сейчас было через край. Тем более, как оказалось, лошадей я боялась тоже. Не так, как пауков, конечно, но что-то внутри настойчиво твердило держаться подальше от махины, наверняка способной перебить меня одним хвостом.

— Что такое?

Видимо, Гейб уловил что-то этакое в воздухе, потому как отвлёкся от почёсывания радостно скалящейся тварюги и повернулся на мне.