На службе у Изгоя

Владимир-Волынский

– Так, значит, говоришь, ты платишь две гривны серебром только за то, чтобы мы с шумом выскочили из ворот города, после чего ушли в сторону перевалов?

– Верно.

– Позволь спросить, – мадьяр чуть приблизился ко мне, вперив в меня пристальный взгляд карих, кажущихся в полутьме корчмы черными глаз, – чего ради такая щедрость?

Я спокойно встретил его взгляд.

– Хочу отвлечь внимание. Хочу, чтобы погоня пошла за вами.

Джерго подался назад, откинув рукой полу накидки-сюра из светлого войлока, перетянутого через плечо и скрепленного на груди. Ох, как же долго я мучился, стараясь подобрать на торгах Владимира такие же накидки…

Мадьяр почесал выскобленный до синевы подбородок, потеребил длинный, вислый ус, лукаво улыбаясь, после чего с ехидством спросил:

– Ты нанимаешь меня ради того, чтобы воевода отправил погоню за нами? А что же мне мешает пойти к нему сейчас да все о вас рассказать?

Вопрос был логичен, ожидаем, и потому я даже не шелохнулся, его услышав.

– Пожалуйста, иди. Но денег ты не получишь. Ты и твои братья, Джерго, застряли в городе, проигрались в бабки[55]. Как ты теперь собираешься возвращаться домой? Начнешь купцов за воротами грабить? Но за это по вашему следу также пойдут, и коли возьмут, то пощады не жди. А если возьмут по моему поручению – так ты скажешь, что ничего не знал и ничего не делал. Или, в крайнем случае, назовешь меня. Продержаться нужно хотя бы один день, хотя бы день!

Мадьяр глубоко задумался, улыбка покинула его лицо. Между тем я продолжил:

– Ну а кроме того, что ты можешь сказать воеводе сейчас? Что купец дает тебе и братьям шесть гривен серебром только за то, чтобы ты по его команде покинул город? Твое слово против моего… Тебя же на смех поднимут, – я зловеще оскалился, – да и не прощу я тебе этого. Вызову на «Божий суд» да срублю буйну головушку с плеч, чтобы болтал меньше. А после и братков твоих вызову…

Джерго злобно оскалился, схватившись за кривую сабельную рукоять однолезвийного меча. Вообще-то его клинок меня сильно удивил: я, собственно, и не знал о подобном оружии в одиннадцатом веке, справедливо полагая, что палаш[56] в Европу завезли монголы.

– Что, рус, думаешь меня запугать?

И вновь напускное спокойствие моего голоса, с этакой ленцой брошенные слова сбили настрой мадьяра:

– Предупреждаю. Не запугиваю, просто говорю, как будет. И не рус я, и даже не купец. Урманин.

Джерго вновь впился взглядом в мои глаза, видно рассчитывая увидеть в них фальшь, слабину. Но не увидел… Пару секунд спустя мадьяр, заметно присмирев, молча кивнул в знак согласия.



Та сеча в устье Ловати обошлась нам дорого. Из шести уцелевших в бою двое вскоре слегли с горячкой и, несмотря на все попытки лекаря вытащить их обильным питьем взваров с целебными травами, скончались. Из двенадцати же раненых, коих мы подобрали на месте схватки и погрузили на сани, восемь человек отошли в первые же часы бегства. Еще двое преставились чуть позже, и только два воина, среди которых оказался и мой лучник Радмир, сумели поправиться.

Не знаю, уцелел ли кто еще в сече – противников было как минимум втрое больше. Уверен, что новгородский воевода Белояр держался со своими людьми до последнего, но, как и нас, их было слишком мало, чтобы противостоять грамотно организованному нападению полочан…

Раны мы зализывали в местечке Ермаки, что в смоленских землях. Провели там не меньше месяца, но нет худа без добра: в селе оказался на удивление искусный кузнец, умеющий править и ковать кольчуги. За тот запас лишних секир и кинжалов, что нам удалось собрать после схватки, он продал нам одну броню собственного изготовления, поправил наши с Еремеем кольчуги да перековал еще два сильно порубленных доспеха, снятых с павших. Выправил он и шеломы, заново оббил щиты стальными ободами. А перед самым нашим уходом в Ермаки очень удачно заехал купец с кожевенным товаром, и вся команда разжилась новыми кожаными сапогами, очень удобными в весеннюю распутицу.

В строю осталось из нашего десятка трое бойцов, включая меня, и один дружинник Вышаты, Радей. Кстати, именно он был тем самым ратником, кто помог мне спасти Еремея, а после держал правый бок. Еще двое воинов из купеческой охраны, Михаил и Тимофей, по первости просили отпустить их в Новгород, но я ответил отказом.

– Слушайте меня, гриди, слушайте и запоминайте: вы обязаны мне жизнью. Я рискнул всем и безоружным вышел против Кречета, а после вытащил вас, израненных, со льда Ловати. Или в Гардарике не умеют быть благодарными?

Оба воина, крепкие голубоглазые блондины, нахмурились в ответ на мои слова. В простой разговор о взаимоотношениях в нашем маленьком отряде я сумел ввернуть вопрос национальной гордости и добился своего: новгородцы прекратили спор и признали мою правоту.

– Радей, теперь с тобой, – обратился я к самому старшему среди нас воину.

Среднего роста, очень мощный – про таких говорят «косая сажень в плечах». Природой одаренный рыжей бородой и зелеными глазами, тридцатилетний словен похож на викинга больше, чем природный урманин Андерс.

– Вышата никому не говорил, но мы заключили с ним особый договор. После торговли в Плеснеске он обещал спуститься со мной по Днестру в Русское[57] море и плыть до самой Тмутаракани. Он должен был передать князю Ростиславу Владимировичу предложение новгородских купцов, а я обещал сопровождать его весь путь. После чего сам хотел вступить в дружину… Но Вышаты больше нет, а его предложение осталось, и я донесу его до князя! Ну а как только прибудем на место, я никого не держу: разделим гривны, отложим семьям долю павших, после чего кто захочет, вернется домой. Ты согласен со мной, Радей?

Немногословный воин всего лишь утвердительно склонил голову.

Удивительно, но дальнейший путь дался нам и вовсе без происшествий. Уже в Смоленске удалось найти купца, без проблем нанявшего шесть воинов для охраны, с ним мы следовали до Вышгорода, фактически предместья Киева. И как бы ни было велико мое желание полюбоваться древней матерью городов русских, я не стал тратить время, а нашел купцов, собравшихся на Волынь. С ними мы вновь поднялись по Днепру, а после свернули в рукав Припяти, следуя по которой за две недели добрались до самого Владимира-Волынского.

Здесь отряд разделился. Ждать нас у Плеснеска я отправил Еремея, отрядив ему в помощь Тимофея. Побратиму я выделил половину секир из харалуга, поручив ему распродать их за пару недель и по истечении этого срока нанять нам ладью с командой. Ну или договориться с кем-то из купцов о совместном переходе до Русского моря и далее в Тмутаракань. Как только Еремей найдет судно, он должен прислать гонца, точно указав, где именно на Серете будет нас ждать, – так мы с ним уговорились. Сам Плеснеск в качестве точки ожидания нам не подходит: вероятность того, что после бегства княгини туда отправят гонца, слишком высока.

Дружина нашла пристанище на постоялом дворе, Еремей и Тимофей были с нами, пока им покупали лошадей. Правда, купили быстро, поэтому под одной крышей вместе мы провели всего одну ночь, и соратники отправились в Плеснеск. Тяжело было прощаться с побратимом, но дело-то важнее… Наша команда неспешно распродала товар на торгу: чеканы покупали пусть не так часто и не помногу, но зато стабильно. За месяц и топоры все ушли, и к нам уже привыкли, и даже ладью попутную я подобрал до Бужеска. А заодно изучил город…

Впрочем, чего там изучать? Нет, по древнерусским меркам Владимир-Волынский – крупный населенный пункт. Правда, каменный Успенский собор (я уже понял, что каменные храмы на Руси определяют статусность) построят только через сто лет, но населения здесь никак не меньше пятнадцати тысяч. Город имеет княжеский детинец и крепкие, деревянные прясла[58] поверх чрезвычайно высокого земляного вала. Стенки вала не пологие, а практически отвесные, и в высоту они достигают не менее шести-семи метров, а вместе с крепостными стенами общая высота укреплений составляет и все двенадцать-четырнадцать. Если же вспомнить, что на Руси валы были не просто насыпными, но имели в своем основании деревянные клети, а перед ним врага ожидал глубокий ров… Кроме того, стены что детинца, что самого города представлены не бревенчатым частоколом-тыном, а срубами-городнями, внутри наполненными землей и камнями и поверху покрытыми заборолом – деревянной защитой от вражеских стрел. Свои же лучники могут вести огонь через скважни – узкие продолговатые бойницы, сверху их прикрывает односкатная крыша. Детинец – внутренняя цитадель и одновременно княжеская резиденция – имеет двое ворот: основные с севера и дополнительные с юга. В городской стене еще трое ворот – Киевские, Пятницкие и Гридшины. Наконец, в пределах крепости располагается также и монастырь со своими укреплениями, как раз в виде частокола-тына…

Из южных ворот детинца выходят на прогулки то княгиня с детьми, то дети с кормилицами и няньками – практически ежедневно, и всегда в сопровождении дружины. Охрана при детях – справедливее назвать ее конвоем – не очень большая: от силы три отрока, а чаще не больше двух. Да и кто додумается напасть на дружинников, защищающих княжеских отпрысков? Гуляют они чаще всего в пределах города, но посещают и торг, располагающийся вне стен крепости. Я как-то даже мельком видел княгиню.

Собственно, на неготовности дружинников к отражению внешнего нападения и построен мой план. При семье Ростислава они выполняют роль надсмотрщиков, о своем первом, и главном, назначении наверняка забыли. Так что, надеюсь, у нас будет небольшое преимущество.

Но как же непросто будет убедить своих пойти на «дело»…

Разговор этот я планировал весь день, но отложил до вечера. Вчера прибыл гонец с весточкой от Еремея, сейчас же я убедил венгров помочь мне с отвлекающим маневром. Да, я не предполагал появления проигравшихся наемников-мадьяр на торгу, и, по сути, мне крупно повезло – но разве удача столь редкое явление в жизни практически каждого человека? Просто я называю подобную «удачу» возможностями и привык ими пользоваться… Удалось подобрать и судно – широкую транспортную ладью купца Борея – хитроватого, себе на уме волынянина, единственного, кто собирается спускаться до того же Бужеска. Она уже практически готова к отплытию, купец заломил цену, и, чтобы погрузить на его судно шестерку крепких лошадей (и на покупку самих животных), я потратил едва ли не половину вырученного на торге серебра. Так что теперь остался лишь разговор с воями, собравшимися в моих «покоях».


– Ну что, браты, приближается решающий час!

Радмир с Михаилом удивленно воззрились на меня, Радей не изменил своей привычке сохранять спокойствие, но и на его лице отразилось легкое недоумение. Я же хоть и крепился, как мог, но, глядя на воинов, все-таки заволновался – сердце забилось чаще, а речь стала путаться, сбиваться. Но усилием воли мне удалось заставить себя говорить внятно:

– Вы не думали, почему весь отряд не двинулся в Плеснеск, а отправил я туда лишь Еремея с Тимофеем?

После непродолжительной паузы Михаил заметил:

– Так ты же сам говорил, что слишком много харалуга не удалось бы продать быстро и в одном месте. В Плеснеске большой торг, так что…

– Нет, – жестко прервал я соратника. – Не потому. Еще есть догадки?

Молодые дружинники промолчали, воздержался от высказываний и Радей, хотя что-то такое блеснуло в его глазах… То ли догадка, то ли… Как бы то ни было, но растерянность новгородцев неожиданно придала мне сил и уверенности, и я продолжил уже спокойнее и жестче:

– А к кому на службу я хочу поступить, кому несу послание новгородских купцов?

– Князю Ростисла…

Жестом прервав Радмира, я спросил соратников, глядя при этом в глаза Радею:

– А чья семья сейчас находится в заточении в детинце?

Викинг – так я про себя стал прозывать нашего рыжего крепыша – наконец-то разомкнул уста:

– Отбивать их вздумал? Так маловато нас…

– В самый раз! – жестко ответил я и продолжил уже мягче: – У меня есть план, и уже практически все готово для его воплощения. Дело осталось за вами. И прежде чем дать ответ, – поспешил я прервать возмущенные возгласы молодых гридей, – вспомните лед Ловати. А еще, – глядя на посеревшие лица воинов, мне захотелось чуть подсластить пилюлю, – подумайте о том, как отблагодарит князь ратников, вернувших ему семью!

И вновь меня спокойно перебил Радей:

– Так князь-то где? Тмутаракань нынче под Святославом.

– Уже нет. – Хищно улыбнувшись, я продолжил: – Ушел он из города, на торгу люди бают, что с дружиной ушел. А раз так, Ростислав сейчас уже вновь правит!





Глава 9




Май 1065 г. от Рождества Христова

Владимир-Волынский

Хорошо хоть мадьяры понемногу отошли от своей традиции выбривать верх черепа, оставляя по бокам ряд плетеных косичек! По крайней мере, «наши» венгры привычно отпускали волосы по плечи. А то Радмир с Михаилом и так долго ругались сквозь зубы, сбривая родные бороды и оставляя лишь длинные усы, спускающиеся до подбородка – как носят их Джерго с братьями. Мне то, более или менее привычному к бритью, было попроще – впрочем, скоблить бороду прямым кинжалом, заточенным до бритвенной остроты, пришлось впервые! Не слишком-то удобно, и впечатления по большей части негативные…

Но бритье стало необходимым условием нашего перевоплощения, равно как и покупка венгерских накидок-сюров, а для пущего сходства я забрал у Джерго их невысоких, шустрых коняг, быстрых и выносливых. Мадьяры, правда, всерьез запереживали насчет скакунов, к которым они относятся как к полноценным боевым соратникам, но блеск серебра в кошелях, притороченных к седлам, их успокоил. Теперь же венгры ждут нас в оговоренном месте в южном конце торга, вместе с Радеем, чьи рыжие усы даже без бороды слишком заметны и бросались бы в глаза.

Торг Владимира-Волынского лежит вне стен посада[59], занимая удобное положение между городскими укреплениями и детинцем. С внешней стороны он огорожен частоколом, со стороны же реки не огорожен ничем – там располагаются пристань со сходнями.

Изюминка моего плана заключается в том, что торг является и главной достопримечательностью города. Здесь ходят коробейники с пирогами и сластями, здесь обретаются гусляры, чьи былины так волнуют сердца русских людей от мала до велика. Здесь продают любые товары – и в глазах рябит от их пестроты да от лиц торговцев, съехавшихся со всей Руси. Да и не только Руси: как и в Новгороде, Владимир-Волынский посещают и купцы Востока, и византийцы, и множество немцев – венгров да поляков. Потому-то старший сын Ростислава, четырехлетний Рюрик, бывает на торгу едва ли не ежедневно, в сопровождении одного лишь дядьки[60] да двух отроков-дружинников. Пришли они и сегодня, после обеда, привычно покинув посад через Киевские ворота, – за выходом следил Радей, успевший предупредить нас и отправившийся к томящимся ожиданием мадьярам.

– Пошли.

Короткая команда прозвучала глухо. Несмотря на мою уверенность в необходимости этой акции, у меня самого похолодело сердце. Ворота подворья распахнул Михаил, после чего трое ряженых венгров разом запрыгнули в седла и покинули постоялый двор, где до того обретались Джерго с братьями.

Счет пошел на минуты.

– С дороги! Прочь!

Мой бешеный крик распугивает людей, едва успевающих разбегаться из-под копыт коней. Легкие венгерские скакуны быстро набирают скорость, и наше приближение к цели сопровождается испуганными воплями и проклятиями обывателей. Да, страшно привлекать к себе внимание перед похищением, но так гораздо больше шансов, что лица «мадьяр» никто не разглядит…

– Вот они!

Небольшая площадка между рядами, с остановившейся на ней свитой княжича, выросла перед глазами всего за пару секунд. Я даже успеваю разглядеть тревожный взгляд дядьки из-под седых прядей, прихваченных кожаным ремешком, пересекающим лоб.

– Бей!!!

После поднятого нами шума застать отроков врасплох не удалось: под удар булавы, нацеленной в голову, ближний ко мне ратник тут же подставил щит, меча он, правда, выхватить не успел. Второй дружинник тоже не сплоховал, защитившись от нападения, и уже потянул клинок из ножен. Даже дядька сумел уйти от разящего удара булавы Михаила, просто прыгнув в сторону. Резво вскочив на ноги, он подхватил мальца на руки и бросился бежать.

Весь мой план, построенный на внезапной атаке отроков, пошел коту под хвост – дружинники успели среагировать, а окрестный люд, не понаслышке знающий, как правильно рубить секирами, мобилизуется в считаные мгновения. Это вам не обыватели двадцать первого века, в случае чего мгновенно разбегающиеся по сторонам… Но дядька подарил мне шанс, и я тут же им воспользовался.