На пороге Тьмы

Какой-то момент схватки совершенно выпал из памяти. Я помню только себя, бросившего пустой револьвер и подцепившего с пола карабин, пытающегося убежать от дергающегося «пионера», или кто бы это ни был.

Мне кричали, но сознание даже не фиксировало крики, лишь подталкивало к продолжению бегства. Откуда-то я уже знал, что вторая тварь свалилась с потолка и стремительно приближается ко мне, а я даже не могу остановиться и оглянуться.

Вспышки выстрелов, звук сломанных сухих досок, испуганные лица Федулыча с молодым, палящих из карабинов. Я все же остановился, оборачиваясь, вскинулся на колени, поднося приклад к плечу, увидел, как пули осветителей выбивали темные облачка из корчащегося тела.

Вторая тварь проявилась через мгновение. Она скакала по стене. Скакала на четвереньках, как по полу, отрываясь мощным и длинным прыжком от вертикальной поверхности, презирая законы тяготения, и туда же возвращалась, чтобы оттолкнуться и прыгнуть снова.

На этот раз я помнил, как вскидывал оружие, и делал это уже осознанно. Откуда-то из глубины души поднималась какая-то веселая злость, загоняя под лавку страх и панику. Я даже позволил себе роскошь прицелиться, прикинув, где завершится следующий прыжок, и когда «пионер» коснулся стены, нажал на спуск.

Карабин часто забился у плеча, с дульного среза срывалось тонкое пламя, пули выбили куски штукатурки вперемешку с облаками тьмы, сбили прыжок. Тварь свалилась на пол, на наш, понятный и нормальный пол, тот, что под ногами, перекатилась в сторону, собрав на себе целый рой пуль, выпущенных из трех стволов, задергалась уже в агонии, и приняла в себя остаток магазина, который я выпустил в нее за секунду, наверное.

Потом я побежал к фонарям, чуть не столкнувшись лбами с Пашей, ворвавшимся со своим РПД наперевес. Затем были крики, с улицы заскочило еще двое бойцов и с ними сам Власов. Потом снова была стрельба по смутному темному силуэтам, метавшемуся в конце зала, за буфетной стойкой, которая разваливалась на глазах под нашим огнем.

Затем была зачистка самого кинозала, с гранатами и стрельбой, но я уже в ней не участвовал. Я стоял в вестибюле, на том самом месте. Где подобрал выброшенный наган, и следил за дверями, а рядом со мной с сопением устанавливали свои осветительные треноги Федулыч с молодым.

Когда все завершилось окончательно, я подошел к убитой твари, той самой, что бросилась на меня первой. Присел, разглядывая.

– Даже не пытаясь детали разглядеть, – сказал Паша, подошедший ко мне. – Они по сути своей Тьма, и она их укрывает.

Действительно, тот самый слой клубящейся темноты так и прикрывал тело, не давая разглядеть ничего, только размытый силуэт. Руки, ноги, почти человеческое сложение, но все чуть-чуть другое. И все, больше ничего не видно. Я даже помахал рукой, пытаясь разогнать клубы темноты как дым, но лишь ощутил холод, увидеть что-то под этим покрывалом не получилось.

– А потом?

– Он скоро развалится. Развоплотится даже. Превратится в такой вот дымок, который разойдется без остатка, а на этом месте будет темное пятно, которое ничем не отмоешь.

Стало шумно, суетно. Привезли испуганного и явно только что разбуженного директора кинотеатра, крутились еще какие-то люди, которых Паша назвал дознавателями, и который явно побаивался директор. Приехал кто-то еще, облаченный еще какой-то властью, которую требовалось применить именно здесь и именно сейчас, а нам Власов дал команду сворачиваться.

У мотоцикла ко мне подошел Федя, возбужденный. Весь какой-то на шарнирах, дерганый, нервно посмеивающийся и жадно курящий папиросу:

– Видал, а? Ты такое когда-нибудь видал?

– Где? В Москве? – криво усмехнулся я.

Меня самого здорово трясло, аж ноги подгибались, отходняк был серьезный.

– А, ну да… – кивнул он, вновь жадно и глубоко затянувшись. – Они в подвале на нас с потолков тоже кидаться начали. Хорошо, что вы палить начали, «пионеры» задергались, напали рано, ну мы их и покосили, первых. А потом гранатами. А если бы чуть дальше прошли – трындец группе, никто бы оттуда не вышел.

– А смотреть на потолок?

– На тебя хулиганы когда-нибудь с потолка нападали? – чуть возмутился он. – Когда по плохому району идешь, на стены смотришь, чтобы кто-нибудь не прыгнул? Нет? Ну вот и мы нет, я на сотне таких зачисток был, всяких тварей видел, но по стенам и потолкам ни одна не скакала.

– Мальцев, потом побазаришь! – крикнул из «мерседеса» Власов. – Давай на место.

– В караулке дотрындим! – сказал мне Федя и побежал к командиру, выбросив окурок в лужу. Тот коротко прошипел и погас.





* * *




В караулке поговорить тоже не удалось, едва вошли, как последовал второй вызов. Снова была беготня, открывающиеся ворота, езда по темным улицами, где отблески фар скользили по грязной земле и мокрым и обшарпанным стенам домов, затем какой-то флигель с большим подвалом, куда полезли боевые группы.

После тщательного досмотра местности Власов признал тревогу ложной. Ничего не нашли, но время это заняло. На всякий случай прочесали окрестности, нас с Пашей заставили покататься кругами по прилегающим кварталам, и мы честно катались, наводя фару-искатель, а заодно и пулемет на все подозрительные места, но так ничего и не обнаружили.

– Это нормально, таких вызовов три из четырех, – сказал Паша, когда мы снова катили в Горсвет во главе колонны. – Считается, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Тем, кто вызывает по ошибке, за это ничего не бывает, если, конечно, не выяснится, что это чистое хулиганство.

– А если выяснится?

– Да по репе настучим, чтобы впредь думал.

– А так, чтобы вызовы накладывались, бывает?

– В смысле? – не понял он.

– Ну, одновременно еще где-то твари лезут.

– Естественно, – удивился он вопросу. – Три группы дежурят ведь, не только наша.

– А я и не знал.


– А еще две караулки с другой стороны территории, во флигеле. Увидишь еще, мы и там тоже сидим.

Помолчав, он добавил:

– Гляди, светлеть вроде как собирается. Скоро смене конец.

– Будут еще вызовы? – спросил я.

– Не знаю, но… не думаю. Мы в очереди первыми были, так что если сучится что, то другие группы поедут. Будем в караулке чай пить.

Я усмехнулся, прислушался к себе, понимая. Что отходняк после пережитого никуда еще не делся, и сказал:

– Мне бы не чаю лучше, вот те крест.

– Ну, от ста граммов мало кто откажется, но это уже потом, – ответил он. – Тебе, кстати, вообще проставиться бы надо, да и суббота накатывает. Давай, с Федькой договаривайся, сходим куда-нибудь.

– А куда? – спросил я, заворачивая в открывшиеся перед нами ворота Горсвета.

– Да вон, в шашлычку или хинкальню, которые на Советской. Там нормально, тебе понравится. Не Москва, естественно, но… увидишь, в общем. Главное что вкусно.

– Это точно главное, – согласился я сразу. – Ну и водка чтобы терпимая была.

– Водка хорошая здесь. Один сорт всего, называется «Водка», но хорошая. С низовьев реки везут, там места хлебные, там и гонят.

Паша оказался прав, больше вызовов для нас не было. Все расслабились, половина дремала, остальные просто попивали чаек да двое, Федулыч и еще какой-то дядька средних лет, играли в шашки.

– И охота вам под утро? – удивлялся, ерничая, Федька. – Тут адреналин кипит, мы всю ночь монстров душили, душили, душили… А тут в шашки. В «Чапаева» давайте лучше, на вылет, гамбиты только выучите, чтобы перед гроссмейстером не облажаться.

– Отвали, трепло, – отмахнулся от него Федулыч и Федька отправился искать другую жертву.

К утру прибрались, полы вымыли. Смена пришла в десять, приняла от нас имущество и оружейку, их старший присвистнул, прочитав записи в журнале. Когда уже начали расходиться, Власов остановил меня, сказал:

– Зайти в ПБУ в воскресенье с утра. К десяти, понял?

– Понял, а чего? – удивился я, поскольку меня проинформировали, что после суток я свободен как ветер, и привлечь меня могут только в том случае, если толпы «пионеров» и прочих тварей пойдут на Углегорск приступом.

– Летучка будет по новым привычкам «пионеров», – сказал он. – Ты их засек первый, так что заходи. Это не надолго, через час свободен будешь.

– Хорошо, – согласился я.

Карабин по совету Федьки я сдал, а вот револьвер в кобуре оставил. Спросил у своего приятеля только:

– Нурик меня в дневальные хочет загнать, говорит, что оружие надо. Нагана-то хватит?

– Там три винтовки стоят в дежурке, так что вполне. Да и не случается ничего в общаге, по большому счету.

– Да, и кобуру бы мне нормальную, чтобы ствол быстро извлекать, – вспомнил я. – Где взять? А то если бы я на еще секунду дольше свою лапал, меня бы на английский флаг порвали.

– На базар сходим, не проблема. Под наганы много чего есть, там подберешь. Кстати, Паша намекал, что ты проставиться сегодня желаешь? Вроде как страдаешь и кушать не сможешь, пока боевым товарищам не нальешь, а те все до капли не выпьют?

– Насчет страданий ты карман держи шире, не страдательный я, и вообще трезвость – норма жизни, – обломал я его в общем плане. – Но сегодня проставлюсь. За уцеление и за первый день.

– Ну так а я о чем? – засмеялся он. – Вот перед этим делом…, – он пальцем изобразил у шеи «это дело», – … как раз и на базар зайдем. Мне там для «опеля» поискать кой-чего надо.

Мы вышли на улицу. Было уже не так холодно, как ночью, но не менее промозгло и стыло. Мерзкая погода какая.

– Федь, а у вас тут такая погода подолгу?

– Да вся осень до конца ноября, – кисло сморщился он. – Пока снег не пойдет. Потом до середины апреля дубак стоит. Это тебе не Сочи, климат паскудный.

Мы пошли в сторону общаги по пустынной в честь выходного дня Советской. Народ отсыпался после рабочей недели, пока никуда не спешил.

– Федь, кстати, а где ты свой грузовике держишь? А то что-то я его не вижу.

– Да за общагой ставлю, тут же не украдут, чего бояться? А так весь город четверть часа пешком в любом направлении, что их без толку гонять? А так у многих есть. Себе-то колеса не хочешь?

– Я домой хочу, если честно, – вздохнул я. – Легко бы согласился отправиться туда без всяких машин.

– Об этом, Вов, забудь, – сказал Федя жестко. – Все, считай, что ты для того света помер, нет тебя больше. Скоропостижно скончался. Судороги, понос и смерть там с тобой случились. А обратной дороги из таких ситуаций, как сам понимаешь, нет. Так все же?

– Что все же?

– Насчет машины.