На льду

Все это были только слова. Может, он и чувствовал что-то в тот момент, но явно не собирался держать слово.

Под конец Петеру удалось уговорить меня оставить Уве. Я поехала домой собирать самое необходимое, и Петер сказал, что заедет за мной в пять часов.

Я была очень взволнована. Меня переполняло чувство вины. Я чувствовала себя ребенком, ворующим конфеты, когда паковала сумку. Но когда я уже собиралась уходить, домой неожиданно вернулся Уве, хотя никогда не приходил раньше шести.

Я сказала все как есть. Что встретила другого и ухожу. Сказала, что больше не люблю его, что наш брак как тюрьма для меня. Муж разозлился, кричал, что я пожалею об этом решении, что не пройдет и месяца, как я приползу домой и буду умолять о прощении. Я не отвечала. Просто вышла, даже не закрыв за собой дверь. Всю дорогу, спускаясь вниз по лестнице, я слышала его крики в квартире. Слов нельзя было различить, только ярость в голосе.

На улице было темно. Моросил дождь. Я поставила сумку на крыльцо и присела рядом. На меня нахлынула чудовищная усталость. Она придавила меня к земле. Ноги отказывались шевелиться. Я ничего не могла поделать с этой усталостью и только сидела. Часы показали пять, потом половину шестого. Без четверти шесть я позвонила Петеру, чтобы узнать, куда он подевался, но он не взял трубку. К половине седьмого я начала понимать, что он не приедет, но все еще не находила в себе сил встать. Я не могла пошевелиться. Дождь кончился. Задул сильный ветер, несущий запах моря и выхлопных газов. Он продувал тонкую куртку насквозь и проникал мне прямо в сердце.

Когда около десяти часов Уве спустился вниз и забрал меня, я не протестовала, хотя он сжал мою руку до синяков. Я молча, не протестуя, поднялась за ним в квартиру.

Неделей позже я получила письмо. Петер писал, что мы не можем быть вместе, что он только причинит мне боль, потому что такой он человек – он всем причиняет боль. И всем, включая меня, будет лучше, если мы больше не увидимся.

Я прохожу мимо магазина дизайнерской мебели «Свенск Тенн» на Страндвэген, останавливаюсь, подхожу к витрине и заглядываю внутрь. Интерьер магазина похож на нашу с Уве квартиру. Яркие цвета, буржуазная элегантность с этническими мотивами, эксклюзивная мебель, неброско и со вкусом. Мимо проезжает трамвай. Я жмурюсь, пытаюсь не думать о Петере. Пытаюсь жить настоящим. В этом снежном хаосе. По дороге домой к мужчине, которого я не люблю, но которого скоро забуду. Забывчивость – мое единственное спасение.





Петер




Дело о расследовании убийства похоже на жизнь. У него есть начало, середина и конец. И, как и в жизни, ты никогда не знаешь, что будет дальше, пока все не кончится. Иногда все кончается, едва начавшись, иногда тянется целую вечность, пока его не убирают в долгий ящик.

Но у каждого дела, как и у жизни, всегда есть конец.

Сначала мне нравился этот элемент моей работы. Мне нравилось, что в ней нельзя все контролировать, что все время происходит что-то неожиданное и случайное. Но теперь даже это стало рутиной.

Женщину напротив нас зовут Аня Стаф. Она поможет нам разрешить загадку произошедшего в доме Йеспера Орре в воскресенье или не поможет. В любом случае она одна из тех женщин, с кем он общался больше всего в последние годы. Об этом нам сообщили его друзья.

У женщины черные волосы, убранные в аккуратную прическу, как у девушек на плакатах сороковых годов. Белая кожа и яркий макияж. Глаза густо подведены черным, губы насыщенного ярко-красного цвета. Одета она в облегающее платье в горошек, кофту и черные ботинки. И она на удивление спокойна. Редко видишь такое спокойствие в комнате для допросов в Полицейском управлении.

Манфред предлагает ей воды, включает запись, информирует, что этот разговор касается убийства в доме Йеспера Орре. Женщина кивает, теребит жемчужные пуговицы на кофточке.

– Симпатичный пиджак, – говорит она, показывая на горчичный блейзер Манфреда.

Манфред довольно поглаживает ткань на груди.

– Спасибо. Я стараюсь. Можете рассказать, как вы познакомились с Йеспером?

Взгляд устремляется к потолку, словно она пытается вспомнить.

– В клубе «Вертиго», где я работаю, – отвечает она наконец. – Он часто туда приходил. Мы начали болтать. Потом встречались. Иногда ужинали, иногда он приходил ко мне и оставался на ночь.

– Когда вы начали встречаться?

– Год назад, – после паузы отвечает она. – Но я давно уже его не видела.

– А этот клуб «Вертиго». Что это за заведение?

– Ну, это самый обычный ночной клуб, но среди посетителей много фетишистов и интересующихся квир-культурой. И вечеринки у нас шумные. Но никакой порнушки. Зато есть дресс-код. Спортивное нижнее белье и домашние тапочки не приветствуются.

Она кривит нос при этих словах, словно спортивное белье – это самое худшее, что только можно представить.

– А Йеспер? Он чем-то подобным увлекался?

Я невольно улыбаюсь при виде Манфреда, которого этот разговор явно смущает, несмотря на многолетний опыт допросов. Но, может, его смущают не фетишисты, а то обстоятельство, что допрашиваемая – молодая красивая женщина, которая к тому же сделала комплимент его умению одеваться.

– Не особенно. Думаю, ему просто было любопытно. Он хотел попробовать что-то новое и необычное. Такие к нам тоже захаживают. Но на самом деле он простой и добродушный парень.

– Простой? Добродушный? Коллеги отзываются о нем по-другому.

Девушка вздыхает.

– Послушайте, я понятия не имею, какой он на работе, я знаю его только таким, каким он был со мной.

– И каким же?

Она снова смотрит в потолок.

– Милым, приятным, добродушным. Иногда он нервничал из-за работы, все время смотрел в мобильный, но я знала, что он должен был все время быть на связи, если возникнут какие-то вопросы по работе, и не обращала на это внимания. Помню, мне было даже его жалко. И он боялся, что нас с ним увидят в городе вместе. Журналисты постоянно его преследовали. Да, Йесперу было нелегко.


Она умолкает. Наши глаза встречаются. У ее глаз необыкновенно насыщенный синий цвет.

– И где вы тогда встречались? – спрашивает Манфред.

– Как я уже говорила, в клубе или у меня дома. Я живу около Мидсоммаркрансен.

– И как долго длились ваши отношения? Вы говорили, что познакомились около года назад, но давно уже его не видели.

– Бог ты мой! Какие отношения? Мы не встречались. Мы только спали вместе. Занимались сексом. Вы знаете, как это бывает.

У Манфреда на лице полное недоумение.

– Секс без обязательств?

– Лучший вид секса. Вы согласны? Манфред неуверенно кивает.

– Был ли он агрессивным в постели? Были моменты, когда вам было страшно?

– Страшно? – смеется она. – Нет, он был очень милым. Немного жестким. Ему нравился грубый секс. Но мне он тоже нравится, так что с этим проблем не было.

– Жестким? Садо-мазо?

– Вовсе нет. Просто жестче, чем обычные парни.

Видно, что тема вызывает у нее интерес. Ей явно хочется объяснить, каким был Йеспер Орре, чтобы у нас не осталось никаких сомнений по поводу его сексуальных предпочтений.

– А у него дома вы встречались? Она качает головой.

– Никогда. Он живет за городом.

– А о чем вы разговаривали вне постели?

– Обо всем на свете. О политике, о спорте. Он интересовался спортом. Думаю, он много времени проводил в спортзале, потому что был в очень хорошей физической форме. Видно было, что он заботится о своей внешности. Никогда не ел в клубе чипсы и арахис, пил воду с лимоном.

– Какой-то слишком уж правильный.

Она морщится, откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди. По позе видно, что ей неприятен этот разговор.

Прежде чем выйти из комнаты, Аня поворачивается ко мне и говорит:

– Есть еще кое-что.

– Да? – удивляюсь я.

– Он воровал мое нижнее белье.

– Воровал ваше белье?

– Да, наверно, ему нравилось дамское белье. Я закрывала на это глаза, хотя белье у меня довольно дорогое. С его доходами он мог бы и купить мне новое взамен. Согласны?



После ухода подружки Йеспера Орре мы с Манфредом поднимаемся на четвертый этаж. Подъем дается коллеге нелегко. Но я уже давно перестал просить его заняться спортом. Он взрослый человек и знает, насколько вредны переедание и сидячий образ жизни.

– Ни фига себе, – восклицает он. – Извращенец.

– Он не делал ничего запрещенного законом. Жесткий секс с девицами в латексе – такой статьи в уголовном кодексе нет.

– Зато есть статья про воровство.

– Прекрасная идея. Пришьем ему воровство тоже. Манфред ухмыляется. Снимает пиджак, утирает пот со лба.

– Вся полиция ищет Орре. И у нас достаточно материала, чтобы упечь его за решетку, – продолжаю я, но Манфред не слушает.

– Я не устаю удивляться тому, какие увлечения у этих членов высшего общества, – признается он.

Я киваю, хотя считаю, что интересная личная жизнь не такой уж и грязный секрет. Гораздо хуже люди, которым нечего скрывать, в жизни которых одна пустота. Люди, похожие на пустую упаковку из-под молока. Снаружи кажется, что она полная, но стоит ее поднять, и поймешь, что внутри ничего нет. Такие люди, как я.

– Этот Йеспер представляется таким респектабельным джентльменом, директором крупной компании, но на самом деле не способен завести серьезные отношения с женщиной и тратит жизнь на интрижки с девицами в латексе и ворует их белье. Боится ответственности, боится взрослой жизни, – ставит диагноз Манфред, вообразивший себя психологом. Он говорит это с такой уверенностью, что мне становится не по себе.

После ухода Манфреда я сижу за столом и смотрю, как за окном сгущаются сумерки. Небо меняет цвет с серого на черный. Ветер метет пургу. В доме напротив зажглись окна. Обычно ответственные люди готовят ужин или смотрят телевизор после долгого рабочего дня.

Перед глазами встает Ханне. Я думаю о том, как она пожала мне руку в переговорной, не поднимая глаз. И во время разговора она смотрела на стену над моей головой. И когда наши руки соприкоснулись, я почувствовал грусть. Грусть от того, что ничего не получилось. Мне захотелось объяснить ей, почему я сделал то, что сделал, сказать то, что я не осмелился сказать тогда.

Как будто это что-то бы изменило.