На льду

Ее поникшие плечи, безжизненный голос ранили меня в самое сердце. Я чувствовал себя предателем. Мне было очень плохо.

Но я не мог найти в себе сил рассказать ей правду. В тот момент. И я решил, что все расскажу на следующий день. Но и на следующее утро я не смог заговорить с ней. Позднее я понял, что вел себя как придурок, но было уже слишком поздно.

Ночью, пока я спал, Жанет обыскала квартиру. Видимо, она подозревала, что на самом деле случилось с приглашениями. У нее всегда было это шестое чувство. Меня разбудил чудовищный вопль. Никогда больше я не слышал такого ужасного крика. Сперва я подумал, что ее убивают, что кто-то ворвался к нам в квартиру и пытается ее изнасиловать или убить. Я вскочил, споткнулся о стул, упал, ударившись о журнальный столик, и рассек подбородок. Кровь хлынула из раны, но я поднялся на ноги и побежал на крик. Я нашел Жанет перед столом. Письма были разбросаны по полу, как осенняя листва. Она только продолжала вопить. Жанет кричала и кричала, хотя я обнял ее и пытался успокоить, как ребенка. И когда я зажал ей рот рукой, чтобы она прекратила кричать, Жанет меня укусила.

Несмотря на боль от укуса, я испытал облегчение. Во всяком случае, она перестала кричать.



Манфред, Санчес и я сидим в комнате для переговоров на четвертом этаже, справа от чулана. Она выглядит так же, как и все комнаты для переговоров в доме: белые стены, мебель из светлого дерева с синей обивкой, белый стол.

В окне подсвечник. Гуннар принес его из дома в попытке создать рождественскую атмосферу. На стене выцветший постер с инструкцией оказания первой помощи.

Мы готовимся к завтрашней встрече с отделом предварительного следствия и его руководителем – одним из новых прокуроров, Бьёрном Ханссоном. Я с ним еще не встречался, но, по словам Санчес, он «умный, но руки у него растут из жопы, и он слишком высокого мнения о своей персоне».

Манфред принес кофейник, а Санчес – булочки с шафраном из круглосуточного магазина и нож для масла. Рядом с булочками лежат фотографии с места преступления. Я тянусь за булочкой, стараясь не смотреть на фото с отрезанной головой.

Два дня прошло с тех пор, как тело женщины нашли на вилле Йеспера Орре в Юрсхольме, а мы по-прежнему не знаем ее имени. И где-то родные даже не подозревают о том, что случилось с их дочерью, сестрой или матерью. И где-то на свободе ходит ее убийца.

Санчес подвела итоги собрания:

– Йеспер Орре был на работе в последний раз в пятницу. По словам коллег, в его поведении не было ничего необычного. Он уехал из офиса в половине пятого, сообщив, что направляется домой. О своих планах на выходные он ничего не говорил, но у него был отпуск до среды, что указывает на то, что он планировал поездку. Его сотовый и бумажник обнаружились дома. В бумажнике были кредитные карточки. Деньги с них не снимали. Криминалисты сфотографировали отпечатки подошв в снегу. Сорок третий размер. Судя по всему, это его следы. Они нашли также отпечатки соседки и жертвы, чья личность не установлена. Отпечатки на мачете пока не готовы, но коллеги сообщили, что они имеются.

– Что он за человек, этот Орре? – спросил Манфред, звучно отхлебывая кофе из чашки.

– Коллеги из руководства компании им восхищаются, но остальные сотрудники считают жестким и чересчур принципиальным начальником. Многие его побаиваются, – сообщает Санчес. – А персонал низшего звена его просто ненавидит. Как и профсоюз. Но вы уже в курсе. Родители на пенсии, живут в Бромме в том же доме, где Йеспер Орре вырос. Они отзываются о сыне как об амбициозном, спортивном и позитивном человеке. О психических проблемах им ничего не известно. У него вот уже много лет нет постоянной девушки, но он ведет, как они выразились, активную личную жизнь.

– Что это значит? – интересуется Манфред. Санчес нагибается и смотрит Манфреду в глаза.

С набитым булкой ртом произносит:

– Это означает, что в его постели дела идут поживее, чем в твоей, Манфред.

– Не обязательно, – комментирую я, но мой комментарий только вызывает у Санчес смех. Крошки сыпятся у нее изо рта на короткую черную юбку.

Манфреда разговор только забавляет. Он снимает клетчатый пиджак, аккуратно вешает на спинку стула и ударяет кулаком по столу, чтобы привлечь наше внимание.

– Давайте напряжем мозги, чтобы поскорее закончить это собрание и отправиться домой. Санчес, какая у тебя версия?

Санчес у нас самая младшая, поэтому ее всегда спрашивают первой. Это часть обучения. Пусть перенимает опыт у коллег постарше, поопытнее. Санчес выпрямляется, делает серьезное лицо, сцепляет руки на столе.

– Это очевидно. Йеспер Орре ссорится с одной из своих девиц. Ссора перерастает в драку, и он ее убивает, а потом скрывается.

– Но почему без мобильного и кошелька? – спрашивает Манфред, отряхивая невидимые крошки с розовой рубашки.

– Потому что не хочет оставлять следов, – предполагает Санчес. – Или просто забыл. Голова была занята другим.

– Само убийство, – говорю я, показывая на фото головы, растущей как гриб из пола, – наталкивает на разные мысли. Зачем такая жестокость? Разве мало было просто убить ее? Зачем отрезать голову?

Санчес хмурится.

– Наверно, он был сильно зол. Она его взбесила.

– Я думаю о том, специально ли убийца поставил голову так, чтобы она смотрела на входящего. Вы это заметили? Может, он что-то хотел нам сказать?

– Например? – спрашивает Манфред.

Мы смотрим на фото. Глаза у женщины закрыты. Слипшиеся пряди волос падают на лицо. Санчес пожимает плечами.

– Не знаю. Может, хотел сказать: «Смотрите, что бывает, когда меня пытаются обмануть»… или что там она такого ему сделала.

У Манфреда звонит мобильный. Он достает его из кармана, слушает и говорит:

– Мы сидим в переговорной на четвертом. Можешь проводить ее сюда? Хорошо.

Он собирает фотографии в аккуратную стопку и кладет рядом с собой. Делает глубокий вдох и откидывается на спинку стула.

– У нас гости, – говорит он. – Помните, мы говорили об убийстве в районе Сёдермальм лет десять назад? У которого был похожий почерк. Я позволил себе пригласить сюда специалиста, который тогда участвовал в расследовании. Не потому что считаю, что между ними есть связь, а потому что надеюсь, что она может помочь нам вычислить преступника.

И тут раздался стук в дверь. Меня сначала бросило в холод, а потом в жар. Сердце бешено заколотилось в груди. По спине побежали мурашки. Стены комнаты начали сжиматься, потолок падать вниз, словно грозя меня сплющить. Открылась дверь, и на пороге появилась она в слишком большом для нее черном пуховике и сапогах, которые подошли бы для экспедиции на Северный полюс.

Но одежда никогда не была ее сильной стороной. В густых каштановых волосах появилась седина. Очки придавали ей строгий вид, но в основном она не сильно изменилась. Выглядит как десять лет назад. Она столь же прекрасна. Разве это возможно? Мелкие морщинки и худоба придают ей хрупкости и беспомощности, и это делает ее еще красивее.

– Это Ханне Лагерлинд-Шён, – представляет Манфред.






Эмма





Двумя месяцами ранее


Есть особого рода усталость, от которой страдают сотрудники магазинов. Интенсивное искусственное освещение и вечная фоновая музыка оказывают отупляющее воздействие на человека. Иногда мне кажется, что я засыпаю на ходу, хотя изо всех сил стараюсь изобразить адскую деятельность. А может, я и правда засыпаю на работе, потому что целые часы выпадают из моей памяти. Мне кажется, что я только вернулась с обеда, а нужно уже закрывать магазин. Или я вдруг обнаруживаю, что кучу времени проторчала в подсобке, но совершенно не помню, что при этом делала.

По улице идут люди в мокрых куртках и с зонтиками. Манур нацепляет ярлыки со сниженными ценами на вещи из летней коллекции. Она слегка пританцовывает в такт музыке. Длинные темные волосы водопадом спадают по плечам и вниз на спину, обтянутую красной туникой. Под туникой у нее узкие черные джинсы. Ноги делают робкие танцевальные па. Ольги нигде не видно. Может, вышла покурить. Может, ушла на обед. От Йеспера по-прежнему ни слуху ни духу.

Он словно сквозь землю провалился. Я не в силах разгадать эту загадку. Но если бы с ним случилось что-то серьезное, об этом бы наверняка сообщили в новостях. И если с ним все в порядке, то почему не позвонил и не предупредил? До этого он никогда не опаздывал на свидания.

В магазине пусто. Я часто моргаю – глаза пересохли от кондиционированного воздуха. Из колонок доносится та же музыка, что и весь день. Отдел маркетинга меняет список песен раз в месяц, и целый месяц мы обречены слушать одну и ту же музыку весь день напролет.

«Так же с ума можно сойти», – сказала мама. Правда заключается в том, что ко всему привыкаешь. Со временем перестаешь замечать музыку. Просто передвигаешься по магазину как зомби, не вслушиваясь в звуки, отключаешь мозг и органы чувств и работаешь на автомате.

– Тебе нравится твоя работа? – спросил Йеспер за нашим первым совместным ужином.

Я заёрзала на стуле, не зная, что и ответить. Мы были в ресторане на площади Стуреплан. Я много раз проходила мимо него, но ни разу тут не была. Я решаю соврать. Я тогда еще плохо знала Йеспера и не знала, как он отреагирует на правду. Он все-таки мой главный босс.

– Да, – солгала я. – Нравится.

– Звучит неубедительно.

Официантка в туфлях на высоких каблуках протянула нам меню и нагнулась над столом, чтобы принять заказ. Юбка была настолько короткая, что видно было трусики под тонкими колготками. Я была рада ее появлению, потому что оно позволило сменить тему.

– Что будешь?

– То же, что и ты.

Йеспер странно посмотрел на меня, а потом повернулся к официантке и сделал заказ. Ослабил галстук, поудобнее устроился на стуле и вздохнул.

– Порой я ненавижу свою работу, – сказал он, переводя взгляд на улицу за окном, залитую вечерним солнцем и блестящую после недавнего дождя.

– Почему?

– А за что я должен ее любить? То, что я начальник, еще не означает, что моя работа мне нравится. Это огромная ответственность.

У него был усталый вид. На губах заиграла циничная улыбка. Таким я его еще не видела.

– Люди думают, что у меня чертовски интересная работа. Но это миф. На самом деле все совсем обыденно.

– Я не понимаю, – пробормотала я.

– Не понимаешь, правда?

Принесли напитки. Я так нервничала, что у меня тряслась рука, когда я подносила бокал ко рту. Мне пришлось взять его обеими руками, но содержимое все равно расплескалось мне на пальцы. Они тут же стали липкими. Я попыталась протереть их салфеткой, но она была слишком тонкая и вся размякла. Йеспер вроде бы не заметил, как я нервничаю. Он почти не смотрел на меня. Улыбался своим мыслям.

– Правда?

– Правда.

Он сделал глоток и наклонился вперед ко мне. Что-то промелькнуло у него во взгляде, что-то неуловимое.

Морщинки вокруг глаз стали заметнее. Сколько ему лет? Сорок? Больше? Какая у нас с ним разница в возрасте?

– Наверху одиноко, – произнес он.

– Одиноко?

– Ты мне не веришь? Но это действительно так. Все время быть у всех на виду, под прицелом объективов прессы, видеть свое лицо в газетах, быть главным боссом. Все тебя знают, а ты не знаешь никого. Все хотят с тобой дружить ради собственной выгоды. Ты никому не можешь доверять. Понимаешь?

– Понимаю.

Он цинично улыбнулся, обнажив неестественно белые зубы. Как ему это удается? Постоянно отбеливает?

– Я знал, что ты меня поймешь. Мы похожи, Эмма. Мы чувствуем то же самое.