На краю бездны

Мойра уже подходила к выходу, когда сердце вдруг подпрыгнуло в груди. Ее новый телефон «Мин»… она забыла его в кабине DEUS’а… Вот чтоб тебя!.. Мойра взглянула на часы: 21.56. Черт возьми! До автобуса оставалось четыре минуты!

Ее разрывали два противоположных стремления, оба одинаково сильные. А внизу светились глаза «Бешеной собаки», которая, казалось, ждала, чем кончится ее внутренний поединок с собой.

Кончилось тем, что Мойра повернула обратно и бегом ринулась в Отдел искусственного интеллекта. Внезапно налетевший ветер трепал ветки деревьев, и на нее сыпались капли воды. Она посмотрела на «Бешеную собаку», которая тоже повернула назад в лунном свете. Она явно была приставлена к Мойре…

Эта перспектива представилась девушке ничуть не менее радужной, чем кусок стекла, впившийся в пятку, и ее всю передернуло. Интересно, «собака» подаст сигнал тревоги, если она все-таки нарушит распорядок?

Когда Мойра прошла сквозь холл в коридор, там было темно и пусто. Редкие дежурные лампы, закрепленные на уровне пола, только создавали видимость света, и в этот час коридор напоминал негостеприимный туннель. Шерлок, должно быть, завалился спать, потому что никак себя не проявлял. А может, его выключили, поскольку в отделе уже никого не было. В глубине зала виднелся синий отсвет.

Когда она подошла ближе, из зала до нее донеслись голоса.

– Не думаю… – сказал голос Лестера.

Ему кто-то ответил, но слишком тихо, чтобы она могла различить слова или определить, кто говорит.

– А что тебя заставляет так думать? – настаивал Лестер. – Мне она показалась чистой.

Мойра замедлила шаг и взглянула на часы: 21.58. «Поворачивай оглобли, дорогуша», – пискнул где-то внутри тоненький голосок. Вот уж кто умеет найти нужный момент, чтобы встрять. «Тебе здесь находиться не велено». Но она все равно пошла дальше.

– Она явно что-то скрывает, – ответил женский голос, который Мойра сразу узнала и от которого моментально упала температура тела и еще больше замедлился шаг.

Регина Лим.

– Что же тебя все-таки заставляет так думать? – дрожащим голосом маленького мальчика произнес Лестер.

– Это моя профессия, угадывать такие вещи, – сухо отрезала Регина. – Вопрос в том, насколько это опасно… опасно для нас…

– Ты хочешь сказать, что она может работать на конкурентов?

Наступила тишина. Мойра напрягла слух.

– Да, а может, и еще что похуже.

Девушку охватила смутная тоска. Они что, говорят о ней? Ясное дело, что о ней… О ком же еще?

– И как считаешь, что нам делать?

– Не спускать с нее глаз.

Мойра застыла на месте. Теперь она различала их силуэты в синеватом свете. Сердце билось где-то в горле и, казалось, вот-вот выскочит изо рта. Тяжелую, медленную пульсацию она ощущала и в шее. Словно кто-то погрузил ей в горло кулак и судорожно его сжимает и разжимает.

Она ждала продолжения, вслушиваясь настолько внимательно, насколько ей позволяли громкие удары сердца.

– И это всё? – спросил Лестер.

– Там будет видно.

– Мойра здесь…

Голос Шерлока!

У нее было такое впечатление, что ей дали кулаком по физиономии, и она увидела, как к ней обернулись две пары глаз. Мойра подошла.

– Я забыла свой телефон, – объяснила она, и голос ее прозвучал неубедительно и виновато.





21




В 5.30 утра следующего дня, то есть вторника, Мойру разбудил браслет «Мин», и она с трудом поднялась. У нее болели ноги, натруженные после вчерашнего долгого хождения по улицам. В понедельник, встав пораньше, чтобы не попасть в длинные очереди туристов, которые обычно формировались на несколько часов позже, она села на фуникулер у подножия Пика и любовалась городом с обзорной террасы, расположенной на крыше торгового центра как раз напротив вершины. Вид отсюда открывался сказочный. Небоскребы Центрального района теснились друг напротив друга у подножия горы, как трубы органа, отражаясь в серой воде пролива. А на другом берегу взбегали к пику Цимь-Ша-Цюй небоскребы Коулуна. Словно две армии пехотинцев сошлись лицом к лицу, готовые схватиться врукопашную.

Спустившись вниз, Мойра угодила в гущу демонстрантов, которые свистели, выкрикивали какие-то лозунги, совершенно заблокировав все улицы Центрального района. Было 1 июля, этот день считался в Гонконге праздником. Видимо, даже через двадцать лет после «переуступки» Гонконга Китаю находилось немало людей, для кого «переуступки» как бы и не было. Мойра доехала до Коулуна на метро и пошла по Натан-роуд, королевской дороге, которая сумасбродно разрезает город с юга на север до Звездной авеню, закрытой по причине дорожных работ до самого Мон-Кока. А потом вошла в Чункин, этот лабиринт галерей, магазинов, киосков с национальными блюдами пакистанской, африканской и тайской кухни, палаток, где торговали чем попало, универсальных магазинов… Рядом с парикмахерскими салонами соседствовали дешевые забегаловки, бистро и сотни заведений, где можно было дешево снять номер, зачастую самый грязный в городе и со скверной и опасной репутацией, зато упомянутый во всех путеводителях, книгах и фильмах, где действие происходит в Гонконге.

Мойра прошла через Коулун-парк, где на траве возле мечети расположились женщины с завешенными лицами. Кто лежал, кто сидел, кто устраивал пикник на покрывале, кто красил ногти. Она спросила у кого-то из прохожих, кто эти женщины. Оказалось, филиппинки. По воскресеньям и праздничным дням они собирались в городских садах и парках. Мойра знала, что в Гонконге живут 250 000 филиппинцев, и большинство филиппинских женщин были домработницами. И не секрет, что далеко не со всеми хорошо обращались. Невдалеке разместилась еще одна группа женщин, на этот раз местных. На них были кимоно, и они слаженно проделывали движения не то карате, не то кун-фу, не то еще какого-нибудь единоборства: Мойра в этом не разбиралась.

Между Джорданом и Мон-Коком, по мере того, как она уходила дальше на север, все выше становились небоскребы и все больше бросалось в глаза, насколько они обветшали. Нелепо громоздились облупленные фасады, покрытые темными потеками; тысячи кондиционеров облепили их, как шампиньоны. Леса из бамбука[36] зачастую крепились над улицей на уровне двадцатого этажа. Небо было далеко наверху, и кругом один асфальт и тысячи снующих автомобилей и пешеходов… Жара стояла невыносимая, и всякий раз, когда Мойра заходила в какой-нибудь торговый центр, она наталкивалась на зеркальную стену. Хаос, анархия, шум, нищета. Таким был Мон-Кок: город будущего, город-тюрьма, город-спальня, город-мираж, город-ад. Постепенно теряющий силы, дряхлеющий промышленный город-спрут. Такие города показывают в научно-фантастических фильмах как последнее проявление неупорядоченного «дикого» капитализма. Мойра почувствовала, что задыхается, словно ее засунули вниз головой в термитник.

– Ты выспалась? – спросил DEUS. – Как самочувствие?


– DEUS, – ответила Мойра, – я буду тебе заранее признательна, если впредь ты не будешь задавать мне этот вопрос.

– Взято на заметку, – сказал он. – У тебя изменение в расписании.

Она удивленно взглянула на планшет.

– Что за изменение?

– В девять тридцать у тебя встреча с Мин Цзяньфеном.





* * *


Теперь, сидя в вагоне метро, увозящего ее на полуостров Сай-Кун, Мойра старалась унять сердцебиение. Она почти позабыла о вчерашнем ночном эпизоде, целиком захваченная предстоящей встречей. Скользнула взглядом по соседям: почти все уткнулись в мобильники, и на многих гаджетах в правом верхнем углу поблескивала золотом буква М.

Выйдя из метро, Мойра устроилась на последнем сиденье минибуса и включила планшет. И сразу заметила, что все ее расписание изменилось. Кто его изменил? Лестер? Она знала, что с китайцами бесполезно назначать дату встречи за два месяца вперед. Человеку западной культуры их отношение ко времени, все эти изменения в последнюю минуту и полное впечатление непрерывной импровизации могли показаться невыносимыми. Для чего вдаваться в детали, если они непрестанно меняются? Лучше идти по течению, и все встанет на свои места, как и было намечено. Мойра запросила планшет, как пройти.

Выходя из минибуса перед Центром, она снова проконсультировалась; мигающие стрелки указали ей дорогу. Мойра прошла часть кампуса и поднялась по прямой асфальтированной аллее на пологий холм, где на самой макушке, среди зонтичных сосен и множества цветников, возвышалось величественное строение. Своим бело-желтым фасадом с террасой и балюстрадой оно напоминало особняки колониальной архитектуры в Макао. Дом был выстроен в португальском стиле: с крашеными ставнями, большими застекленными дверями с маленькими круглыми окошками наверху и отличался той изысканностью цветов, какую можно увидеть лишь в Синтре.

Возле террасы ее дожидался маленький безобразный человечек. Он поздоровался с ней на безукоризненном английском, в котором она уловила незнакомый акцент – впрочем, чертами лица он вовсе не напоминал китайца, – и пригласил Мойру следовать за ним.

Они прошли через большой холл, обогнули мраморную лестницу и двинулись вдоль анфилады комнат с высоким потолком, обставленных старинной мебелью и украшенных произведениями искусства. Мажордом раздвинул две створки раздвижной двери и провел ее в комнату, напоминавшую рабочий кабинет.

– Господин Мин сейчас придет, – сказал он, выходя из комнаты и задвинув за собой створки.

Мойра осмотрелась: письменный стол темного дерева в стиле ампир, фотографии в рамках на камине с мраморным колпаком и оштукатуренной трубой, лампы под абажурами и шкафы со старинными книгами. Большие застекленные двери с занавесками поверху выходили на сказочной красоты залив, а вдали, за перилами балкона, было видно море и выныривающие из воды острова. И ни намека на античный азиатский мир: можно было подумать, что ты очутился в уголке Европы.

Чтобы унять колотящееся сердце, Мойра попыталась сосредоточить внимание на ампирном столе. Там царил полный порядок, хотя, как и камин, он был загроможден всяческими безделушками и множеством фотографий в рамках. Никаких бумаг на нем не наблюдалось. Стол явно был парадный, и за ним никто не работал.

Послышались шаги. У нее желудок свела судорога, когда дверные створки снова раздвинулись и в комнату вошли двое мужчин. Первый, лысый, на вид лет шестидесяти, несмотря на жару, был одет в светлый костюм. С собой он принес ножницы, сантиметр, три куска какой-то ткани и потертый кожаный портфель. Второй, затянутый в облегающую рубашку без рукавов, на которой Мойра разглядела чуть разошедшуюся белую строчку швов, был Мин Цзяньфен. Ростом гораздо ниже, чем она думала: не больше ста семидесяти, коренастый, с мускулистым торсом, большими руками и маленькими ногами. Брюки закрывали ноги почти полностью, но она успела заметить, что ногти на пальцах ног длинные, желтые и изогнутые, как когти.

– Прошу прощения, – извинился он. – В ожидании вас я воспользовался случаем, чтобы снять некоторые мерки. Я рад наконец познакомиться с вами, Мойра.

Он протянул ей горячую влажную руку, надолго затянув рукопожатие, отчего Мойру передернуло, затем указал на кресло:

– Садитесь, прошу вас, мы быстро справимся.

Портной открыл свой портфель и достал оттуда поношенную широкополую шляпу.

– В Гонконге никто не шьет костюмы такого качества, как это делают на Сэвил-роу[37], – пояснил Мин Цзяньфен. – Господин Вон в совершенстве освоил английский стиль за треть лондонской цены. И его костюмы шьют на машинках «Зингер» старинного образца.

Лицо господина Вона просияло одобрительной улыбкой, и он опустился на одно колено. Пока Мина обмеряли с головы до пят, тот разглядывал Мойру. Его пламенный взгляд заставил ее опустить глаза.

– Господин Вон происходит из богатой китайской семьи. В тысяча девятьсот сорок девятом году на его деда донесли, объявив его врагом народа, и казнили. В тысяча девятьсот шестидесятом году настала очередь его отца, человека весьма интеллигентного: он был убит красными гвардейцами. Однако не думайте, что господин Вон сердит на Китай, вовсе нет: он много сотрудничает с нами. У китайцев, будь то гонконгцы или нет, есть одно ценное качество: они всегда смотрят вперед и никогда – назад. Они прекрасно переносят все неожиданности, которые им преподносит жизнь. Ничего не делать они неспособны. Господин Вон работает семь дней в неделю, он просто живет в своем бутике.

Мойра посмотрела на портного; тот с улыбкой кивнул ей.

– Конечно, Центр принимает сотрудников более пятидесяти национальностей, и мы не требуем от вас, чтобы вы работали по семь дней в неделю… как китайцы. Времена меняются. Впрочем, мы планируем перейти к пятидневной рабочей неделе.

Мин улыбнулся, словно только что произнес удачную шутку.

– Я надеюсь, вам здесь понравится, Мойра. Отдел искусственного интеллекта – это сердце «Мин инкорпорейтед», это будущее. К тому же я стараюсь, чтобы мои сотрудники жили безбедно и в полном комфорте. Думаю, вы очень быстро получите предложения относительно жилья, чтобы чувствовать себя дома в Гонконге.

– Благодарю вас, господин Мин.

– Вы прошли медицинское обследование?

– Да, у доктора Капур. Незаурядная женщина.

– Я набираю только лучших. И очень хорошо им плачу. И взамен жду от каждого из вас только лучшего.

Мойра уже заходила в «Фейсбук» и нашла там зарплаты, в двадцать раз превосходившие то, на что она могла надеяться в НЦНИ[38]. Но Мин предложил еще в три раза больше, что соответствовало практике китайских воротил для «привлечения мозгов».

– Сколько вам лет? Двадцать восемь? Двадцать девять? Ну, от силы тридцать, и в вашей жизни нет мужчины. Вы не находите это странным?

Вкрадчиво-наглый, почти непристойный тон, которым был задан вопрос, заставил Мойру вздрогнуть. Но потом она вспомнила те несколько часов инструктивной лекции, что прослушала в Париже. У китайцев почти не существует табу в том, что касается интимной сферы и сексуальности, и первый заданный вопрос – на который лучше ответить, чтобы тебя не заподозрили в нечуткости и неконтактности, – очень часто является попыткой проникнуть в интимную зону собеседника.

– Я ценю свою свободу, – с улыбкой ответила Мойра.

Мин важно кивнул.