На краю бездны
Часть 63 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Луч фонаря мечется по стенам пещеры и в конце концов натыкается на меня.
– Черт. Вот она! Сэди!
В его голосе слышится невыразимое облегчение.
– Ты здесь! – выдыхает он, потом обращается к Монике: – Она здесь!
Неужели и он во всем этом замешан? Надо спасаться. Оскальзываясь на влажных камнях, я вступаю обратно в воду и погружаюсь с головой. Она, ледяная, смыкается надо мной, и я понимаю, что не могу даже пошевелиться. Нужно бежать, но куда?
Вариант только один. Обратно в темноту, в пещеру, а оттуда в море.
Впрочем, нерешительность дорого мне обходится. Гэвин дотягивается до меня и хватает за локоть.
– Стой! – кричит он. – Что ты делаешь?
Я вырываюсь, но он держит крепко. Чуть позади него Моника с фонарем в руках пытается перебраться через камни.
– Пусти меня!
Взмахиваю рукой, и, хотя удается высвободиться, я поскальзываюсь на ослизлых камнях и падаю лицом в воду. Черная глубина летит мне навстречу, я не могу дышать. Гэвин вновь хватает меня и пытается поставить на ноги.
– Дейзи! – кричит Моника. – Подожди!
Имя смыкается вокруг меня точно тиски. Желание сбежать пропадает; я прекращаю сопротивляться. Я обмякаю – должно быть, от шока. Гэвин крепко держит меня, и я слышу его изумленный голос:
– Дейзи?
Время останавливается. Я не знаю на сколько, но молчание нарушает Моника.
– Да, – подтверждает она. – Так, ладно.
Гэвин колеблется, у него явно масса вопросов, но она подхватывает меня под вторую руку:
– Помоги ей.
Они вытягивают меня из ледяной воды на узенький карниз и склоняются надо мной. Я закашливаюсь, и из ноздрей вытекает теплая соленая вода вперемешку с соплями. Гэвин придерживает мою голову, Моника тоже. Ее пальцы лежат на моем горле, и мне кажется, что сейчас она сожмет их и будет сжимать до тех пор, пока не выдавит из меня жизнь.
– Дейзи, – произносит она, наклоняясь к самому моему лицу, – ты должна пойти с нами.
Я мотаю головой. Мое тело отключается. Я не могу вернуться туда, в Блэквуд-Бей. Теперь, когда я знаю, что сделала с Сэди, не могу.
– Дейзи, идем! Здесь небезопасно, поверь мне.
Похоже, она имеет в виду Брайана. Он бросит катер у лодочного спуска и поспешит сюда. Но почему она мне помогает?
Нет ни сил, ни желания спрашивать. Теперь, когда я узнала, что сделала, все потеряло смысл. Мне плевать, что со мной будет.
Подождав секунду, Моника поворачивается к Гэвину:
– Помоги поднять ее наверх, а потом беги в деревню и приведи кого-нибудь.
Он стоит у нее за спиной и смотрит на нас обеих. Кажется, он растерян, не может понять, что происходит и стоит ли оставлять меня здесь наедине с Моникой.
– Я пытаюсь ей помочь! – кричит она, и Гэвин наконец стряхивает с себя оцепенение.
Вместе они поднимают меня на ноги, и мы карабкаемся по туннелю в подвал Дэвида. В темном углу скрывается выход – рассохшаяся дверца, заставленная старыми коробками. Над головой висит одинокая лампочка, оплетенная паутиной.
Моника поворачивается к Гэвину:
– Бога ради, скорее приведи помощь.
Я пытаюсь выдавить что-то сквозь клацающие зубы, но Моника мне не дает.
– Поверь, я хочу все исправить. – Она снова смотрит на Гэвина. – Иди! Что стоишь?
Он наконец решается и бежит вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Мы с Моникой приваливаемся к пыльной стене, слишком уставшие, чтобы говорить. Меня бьет дрожь, промокшая одежда липнет к телу, руки и ноги болят. Я могла бы умереть тут, в этом подвале, просто уснуть и больше не проснуться. И по заслугам. Но в глубине души я понимаю, что не имею права погибнуть. У меня есть важное дело: не допустить, чтобы все сошло Брайану с рук.
– Моника?
Поначалу кажется, она не слышит меня, но потом все же нарушает молчание:
– Ты была права. А я, идиотка, не желала замечать, что происходит у меня под носом. Он убеждал, что ничего такого нет. Девочки ходят на вечеринки, потому что им нравится. Они соблазняли мужчин, делали фото, а он потом их шантажировал. Девочки были в доле. Так он говорил.
Ее подбородок дрожит, и она закрывает лицо руками, чтобы я не видела, как ей стыдно, но не может сдержать слез.
– Я любила его, – рыдает она. – Всю жизнь. И верила каждому его слову. А он просто меня использовал.
Она все говорит, теперь уже шепотом:
– Он догадался, что ты вернулась. Сказал, ему бросилось в глаза, как странно ты держала сигарету – точно Дейзи. Сказал, нужно разрулить ситуацию. Он заставил меня заснять Блафф-хаус и потребовать, чтобы ты пришла туда одна. Но потом… Добавил, что единственный способ тебя заткнуть, – это убить. Тогда-то я все и поняла. Тогда-то я и поняла, что смерть Сэди не была случайной. Что он и ее убил.
Я смотрю на Монику, и меня сжигает стыд за наше общее прошлое.
– Нет. Это я ее убила, – вырывается у меня рыдание.
Мне хочется со всей силы вжаться в пол, провалиться сквозь землю.
– Дейзи, милая, он заставил тебя. У тебя не было выбора.
Я пытаюсь ей поверить. Ничего не выходит, но звучание моего настоящего имени действует странным образом – выводит меня из ступора. Я снова испытываю какие-то чувства. Острую жалость к Сэди и к остальным девочкам. К Монике.
– Ты все еще его любишь.
Она качает головой, но я вижу ответ в ее глазах.
– Как можно быть такой дурой?! – восклицает Моника. – Я думала, он меня спас.
– Спас тебя?
– От моего отца.
Она выдавливает эти слова еле слышно, но я понимаю, что она имеет в виду. Насилие описывает круг за кругом, как говорила доктор Олсен. Но, может, сейчас у Моники появился шанс разорвать этот порочный круг.
Впрочем, как и у меня. Мало-помалу я чувствую, как оживаю, просыпаюсь, очухиваюсь, точно мой старенький ноутбук.
– Как ты узнала, где меня искать?
– Мы с Гэвином вместе сообразили. Если ты спрыгнула со скалы и осталась жива, значит должен быть способ попасть обратно в дом. Он читал про контрабандистов и догадался. – Она замолкает, потом спрашивает: – Вчера вечером, когда приходила ко мне… Ты правда считала, что ты Сэди?
– Да, – отвечаю (я искренне в это верила, пусть даже одна на всем белом свете). – Но ты знала, что ее нет в живых.
Я размышляла о том моем эпизоде потери памяти, состоянии фуги. Должно быть, я сама выдумала большую часть своих якобы вернувшихся воспоминаний, в которых разрозненные обрывки реальности переплелись с моими собственными фантазиями и представлениями о жизни Сэди. А самые важные факты – что она мертва и что это я ее убила – начисто стерла из памяти.
– Моя психика… В какой-то момент она просто не выдержала. Я верила, что я – Сэди… Все эти годы.
Не выдержала и расщепилась надвое, думаю я. Наполовину Сэди, наполовину Дейзи.
И тут на меня обрушивается осознание: я понятия не имею, кто я такая.
Вот только это неправда. Я Алекс. Я снимаю фильмы. Я успешный режиссер, ну или была им когда-то.
– Ты пойдешь в полицию? – спрашиваю я.
Она смотрит в пол. Ей, разумеется, не хочется.
– Наверное, – произносит она наконец. – Расскажу, что здесь произошло. Мне придется.
– И о том, что я сделала.
– Это не твоя вина, – качает она головой. – Ты была совсем девочкой.
– Но уже и не ребенком.
– Не вини себя, Дейзи. Ты никак не могла ее спасти.
– Но это не отменяет того факта, что именно я ее убила.
Она открывает рот, чтобы возразить, но тут сверху раздается голос:
– Да, Дейзи. Ее убила ты.
Он доносится от входа в подвал. Поддерживая друг друга, мы пытаемся подняться, но я обессилена, и прежде чем хотя бы одна из нас успевает твердо встать на ноги, Брайан уже бежит вниз по лестнице. В руке у него что-то металлическое, он с размаху бьет Монику в висок. Она ахает, оседает и, цепляясь за все подряд, едва не увлекает за собой меня. Но я все же удерживаюсь на ногах, в то время как она с тошнотворным хрустом валится на землю.
Я бросаюсь на Брайана, но он слишком силен, плюс на его стороне эффект неожиданности; он толкает меня, и я падаю навзничь, больно ударившись головой о стену. Однако от удара во мне словно что-то прорывает. Как он смеет? Как он смеет считать, что может меня убить? Он жалок. Тогда я была ребенком, но теперь-то нет; я скорее умру, чем позволю ему снова хоть пальцем меня тронуть. Чувствуя, как подступают слезы, я вскидываю на него глаза и вижу нацеленный на меня пистолет. Ствол у него короткий и широкий, как у игрушечного. Ракетница.
– Брайан, – произношу я, ощущая, как рот наполняется кровью. – Не надо.
Он со смехом надвигается на меня. Я кошусь на Монику, но она не поднимается. Шевелится, но ее глаза закрыты.
– Черт. Вот она! Сэди!
В его голосе слышится невыразимое облегчение.
– Ты здесь! – выдыхает он, потом обращается к Монике: – Она здесь!
Неужели и он во всем этом замешан? Надо спасаться. Оскальзываясь на влажных камнях, я вступаю обратно в воду и погружаюсь с головой. Она, ледяная, смыкается надо мной, и я понимаю, что не могу даже пошевелиться. Нужно бежать, но куда?
Вариант только один. Обратно в темноту, в пещеру, а оттуда в море.
Впрочем, нерешительность дорого мне обходится. Гэвин дотягивается до меня и хватает за локоть.
– Стой! – кричит он. – Что ты делаешь?
Я вырываюсь, но он держит крепко. Чуть позади него Моника с фонарем в руках пытается перебраться через камни.
– Пусти меня!
Взмахиваю рукой, и, хотя удается высвободиться, я поскальзываюсь на ослизлых камнях и падаю лицом в воду. Черная глубина летит мне навстречу, я не могу дышать. Гэвин вновь хватает меня и пытается поставить на ноги.
– Дейзи! – кричит Моника. – Подожди!
Имя смыкается вокруг меня точно тиски. Желание сбежать пропадает; я прекращаю сопротивляться. Я обмякаю – должно быть, от шока. Гэвин крепко держит меня, и я слышу его изумленный голос:
– Дейзи?
Время останавливается. Я не знаю на сколько, но молчание нарушает Моника.
– Да, – подтверждает она. – Так, ладно.
Гэвин колеблется, у него явно масса вопросов, но она подхватывает меня под вторую руку:
– Помоги ей.
Они вытягивают меня из ледяной воды на узенький карниз и склоняются надо мной. Я закашливаюсь, и из ноздрей вытекает теплая соленая вода вперемешку с соплями. Гэвин придерживает мою голову, Моника тоже. Ее пальцы лежат на моем горле, и мне кажется, что сейчас она сожмет их и будет сжимать до тех пор, пока не выдавит из меня жизнь.
– Дейзи, – произносит она, наклоняясь к самому моему лицу, – ты должна пойти с нами.
Я мотаю головой. Мое тело отключается. Я не могу вернуться туда, в Блэквуд-Бей. Теперь, когда я знаю, что сделала с Сэди, не могу.
– Дейзи, идем! Здесь небезопасно, поверь мне.
Похоже, она имеет в виду Брайана. Он бросит катер у лодочного спуска и поспешит сюда. Но почему она мне помогает?
Нет ни сил, ни желания спрашивать. Теперь, когда я узнала, что сделала, все потеряло смысл. Мне плевать, что со мной будет.
Подождав секунду, Моника поворачивается к Гэвину:
– Помоги поднять ее наверх, а потом беги в деревню и приведи кого-нибудь.
Он стоит у нее за спиной и смотрит на нас обеих. Кажется, он растерян, не может понять, что происходит и стоит ли оставлять меня здесь наедине с Моникой.
– Я пытаюсь ей помочь! – кричит она, и Гэвин наконец стряхивает с себя оцепенение.
Вместе они поднимают меня на ноги, и мы карабкаемся по туннелю в подвал Дэвида. В темном углу скрывается выход – рассохшаяся дверца, заставленная старыми коробками. Над головой висит одинокая лампочка, оплетенная паутиной.
Моника поворачивается к Гэвину:
– Бога ради, скорее приведи помощь.
Я пытаюсь выдавить что-то сквозь клацающие зубы, но Моника мне не дает.
– Поверь, я хочу все исправить. – Она снова смотрит на Гэвина. – Иди! Что стоишь?
Он наконец решается и бежит вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Мы с Моникой приваливаемся к пыльной стене, слишком уставшие, чтобы говорить. Меня бьет дрожь, промокшая одежда липнет к телу, руки и ноги болят. Я могла бы умереть тут, в этом подвале, просто уснуть и больше не проснуться. И по заслугам. Но в глубине души я понимаю, что не имею права погибнуть. У меня есть важное дело: не допустить, чтобы все сошло Брайану с рук.
– Моника?
Поначалу кажется, она не слышит меня, но потом все же нарушает молчание:
– Ты была права. А я, идиотка, не желала замечать, что происходит у меня под носом. Он убеждал, что ничего такого нет. Девочки ходят на вечеринки, потому что им нравится. Они соблазняли мужчин, делали фото, а он потом их шантажировал. Девочки были в доле. Так он говорил.
Ее подбородок дрожит, и она закрывает лицо руками, чтобы я не видела, как ей стыдно, но не может сдержать слез.
– Я любила его, – рыдает она. – Всю жизнь. И верила каждому его слову. А он просто меня использовал.
Она все говорит, теперь уже шепотом:
– Он догадался, что ты вернулась. Сказал, ему бросилось в глаза, как странно ты держала сигарету – точно Дейзи. Сказал, нужно разрулить ситуацию. Он заставил меня заснять Блафф-хаус и потребовать, чтобы ты пришла туда одна. Но потом… Добавил, что единственный способ тебя заткнуть, – это убить. Тогда-то я все и поняла. Тогда-то я и поняла, что смерть Сэди не была случайной. Что он и ее убил.
Я смотрю на Монику, и меня сжигает стыд за наше общее прошлое.
– Нет. Это я ее убила, – вырывается у меня рыдание.
Мне хочется со всей силы вжаться в пол, провалиться сквозь землю.
– Дейзи, милая, он заставил тебя. У тебя не было выбора.
Я пытаюсь ей поверить. Ничего не выходит, но звучание моего настоящего имени действует странным образом – выводит меня из ступора. Я снова испытываю какие-то чувства. Острую жалость к Сэди и к остальным девочкам. К Монике.
– Ты все еще его любишь.
Она качает головой, но я вижу ответ в ее глазах.
– Как можно быть такой дурой?! – восклицает Моника. – Я думала, он меня спас.
– Спас тебя?
– От моего отца.
Она выдавливает эти слова еле слышно, но я понимаю, что она имеет в виду. Насилие описывает круг за кругом, как говорила доктор Олсен. Но, может, сейчас у Моники появился шанс разорвать этот порочный круг.
Впрочем, как и у меня. Мало-помалу я чувствую, как оживаю, просыпаюсь, очухиваюсь, точно мой старенький ноутбук.
– Как ты узнала, где меня искать?
– Мы с Гэвином вместе сообразили. Если ты спрыгнула со скалы и осталась жива, значит должен быть способ попасть обратно в дом. Он читал про контрабандистов и догадался. – Она замолкает, потом спрашивает: – Вчера вечером, когда приходила ко мне… Ты правда считала, что ты Сэди?
– Да, – отвечаю (я искренне в это верила, пусть даже одна на всем белом свете). – Но ты знала, что ее нет в живых.
Я размышляла о том моем эпизоде потери памяти, состоянии фуги. Должно быть, я сама выдумала большую часть своих якобы вернувшихся воспоминаний, в которых разрозненные обрывки реальности переплелись с моими собственными фантазиями и представлениями о жизни Сэди. А самые важные факты – что она мертва и что это я ее убила – начисто стерла из памяти.
– Моя психика… В какой-то момент она просто не выдержала. Я верила, что я – Сэди… Все эти годы.
Не выдержала и расщепилась надвое, думаю я. Наполовину Сэди, наполовину Дейзи.
И тут на меня обрушивается осознание: я понятия не имею, кто я такая.
Вот только это неправда. Я Алекс. Я снимаю фильмы. Я успешный режиссер, ну или была им когда-то.
– Ты пойдешь в полицию? – спрашиваю я.
Она смотрит в пол. Ей, разумеется, не хочется.
– Наверное, – произносит она наконец. – Расскажу, что здесь произошло. Мне придется.
– И о том, что я сделала.
– Это не твоя вина, – качает она головой. – Ты была совсем девочкой.
– Но уже и не ребенком.
– Не вини себя, Дейзи. Ты никак не могла ее спасти.
– Но это не отменяет того факта, что именно я ее убила.
Она открывает рот, чтобы возразить, но тут сверху раздается голос:
– Да, Дейзи. Ее убила ты.
Он доносится от входа в подвал. Поддерживая друг друга, мы пытаемся подняться, но я обессилена, и прежде чем хотя бы одна из нас успевает твердо встать на ноги, Брайан уже бежит вниз по лестнице. В руке у него что-то металлическое, он с размаху бьет Монику в висок. Она ахает, оседает и, цепляясь за все подряд, едва не увлекает за собой меня. Но я все же удерживаюсь на ногах, в то время как она с тошнотворным хрустом валится на землю.
Я бросаюсь на Брайана, но он слишком силен, плюс на его стороне эффект неожиданности; он толкает меня, и я падаю навзничь, больно ударившись головой о стену. Однако от удара во мне словно что-то прорывает. Как он смеет? Как он смеет считать, что может меня убить? Он жалок. Тогда я была ребенком, но теперь-то нет; я скорее умру, чем позволю ему снова хоть пальцем меня тронуть. Чувствуя, как подступают слезы, я вскидываю на него глаза и вижу нацеленный на меня пистолет. Ствол у него короткий и широкий, как у игрушечного. Ракетница.
– Брайан, – произношу я, ощущая, как рот наполняется кровью. – Не надо.
Он со смехом надвигается на меня. Я кошусь на Монику, но она не поднимается. Шевелится, но ее глаза закрыты.