Мы вернемся!

Осторожно раздвинув полог офицерского шатра, внутрь заглянул ротный вестовой.

— Ваше благородие! Рядовой Куз…

— Да обожди ты! — рявкнул капитан, перебивая привычный доклад солдата. — Не трынди пока, а послушай! Ступай-ка ты быстро к Антипке да скажи ему, обалдую, что я приказал уже в шатёр всё подносить. Передай, что уже заждались его, остолопа, господа! И ротных офицеров тоже сюда зови! Да они-то уж, чай, все рядом, недалече. Знают ведь, что сегодня угощение у их командира будет.

Вскоре в шатре стало тесно. За импровизированным походным столиком сидело четыре офицера из роты Троекурова, да плюс ещё двое приглашённых из полка. На ужин был запеченный на вертеле барашек из отбитого у турок обоза, овощи, фрукты и свежий хлеб. Всё это выглядело и пахло так аппетитно после того привычного и опостылевшего уже в крепости армейского порциона.

— За матушку императрицу, Екатерину Алексеевну! — провозгласил свой первый традиционный тост хозяин. — Пей, Лёшка, пей давай! Ты что это филонишь?! Нашу всемилостивую самодержицу не любишь и не уважаешь, что ли, а-а?! — и он с улыбкой кивнул на полную кружку вина у егеря. — Давай, давай уже, ну-у! Когда это мы вот так вот ещё с тобой посидим, зятёк, скажи? Вы вон, я знаю, скоро уже уходите от нас. Так что давай!





* * *


Видя тяжёлое положение в своих войсках, разбитых русскими, великий визирь Османской империи Мехмед-паша, дабы потянуть время и укрепиться, попытался было втянуть Румянцева в пустые переговоры, как это и было год назад. Но видя их бессмысленность, Пётр Александрович отдал приказ к началу наступления. По его плану, чтобы отвлечь основные силы неприятеля, которые находились к началу октября в Силистрии и Рущуке, Потёмкин и Салтыков организовали их блокирование с бомбардировкой крепостей. В это самое время войска русской армии начали переправу через Дунай на его правый берег. Первая дивизия под началом генерал-поручика Глебова с четырьмя с половиной тысячами солдат высаживалась под Гуробалами. Вторая дивизия князя Долгорукова с шестью тысячами и третья дивизия генерал-поручика фон Унгерна с семью тысячами пехоты и кавалерии совершали марш к Карасу, где стоял османский корпус, состоящий из пятнадцати тысяч воинов. Сам Румянцев в это время сильно захворал, был вынужден остаться в Браилове и не смог лично руководить наступлением.

Семнадцатого октября объединившиеся вторая и третья русские дивизии прямо с марша, развернувшись, атаковали неприятеля под Карасу. Отдельная рота капитан-поручика Егорова и три егерских батальона бежали в рассыпном строю перед основными пехотными порядками. Шла привычная отлаженная боевая работа. Тройки из двух фузейщиков и штуцерника роты вели беспрерывную стрельбу по противнику. Стремительный маневр русских был настолько неожиданным, что турки даже не успели применить свой излюбленный приём — удар кавалерии с охватом флангов и последующим ударом пехоты. Именно их конница первая, бросив своих пехотинцев перед русскими, припустила на юг.

С ретраншементов в это время шла беспорядочная пальба. В одном месте на укреплениях защитников было меньше всего, как видно, часть их уже отступила вслед за своей доблестной кавалерией, а на месте оставался лишь заслон.

— Рота! За мной! — отдал команду Егоров. — Гренадами бей!

Трое умельцев во главе со здоровяком Афанасьевым крутанули ременные пращи на своих специальных гренадах, и чугунные шары улетели за шесть и даже за семь десятков шагов, разрываясь уже внутри укреплений. Приблизившись к ним вплотную, метнули затем их и все остальные.

— Вперёд! — крикнул Егоров, взлетая на небольшой земляной вал. Турки, бросив две пушки и всех посечённых осколками раненых, убегали теперь прочь.

Преследование неприятеля велось на протяжении двадцати вёрст. На укреплениях было найдено около двух сотен трупов. В ходе бегства турками было потеряно ещё полторы тысячи убитыми и семьсот семьдесят два человека пленными. Основная масса пленных была захвачена в двенадцати верстах южнее Карасу у деревни Магмутай, где турки в качестве заслона засели в ямах, надеясь отбиться от русской кавалерии. Разгром здесь довершили спешенные карабинеры под начальством секунд-майора Бульфа и батальон егерей Мекноба. Противник не стал испытывать судьбу и после небольшой перестрелки сдался в плен в своём полном составе. В качестве трофеев второй и третьей дивизиями было захвачено одиннадцать пушек и восемнадцать знамён. Общие потери русских: девять убитыми и шесть десятков человек ранеными.

Объединённые дивизии продолжили наступление к Базарджику. Высланная из него навстречу русским конница Черкес-паши после произведённых по ней нескольких залпов отступила в южном направлении. Двадцать третьего октября город Базарджик был занят войсками с ходу. Добыча — одно знамя и двадцать три пушки.

По словам допрошенных пленных, силы визиря в основных опорных крепостях перед Балканами — Варне и Шумле — были незначительными. В каждой из них было по три тысячи защитников. Но по морю и по суше с юга, со стороны Бургаса, к ним постоянно подходили свежие подкрепления.

Командующие дивизиями дали своим войскам четырехдневный отдых и после долгих препирательств друг с другом решили продолжать дальнейшие боевые действия уже самостоятельно. Барон фон Унгерн направился для взятия Варны, а князь Долгорукий — к Шумле. Рота Егорова была приписана к дивизии барона. Тридцатого октября под накрапывающий мелкий дождик колонны третьей дивизии пошли на штурм укреплений Варны.

Расположение крепости было чрезвычайно удобным для обороны. Имея с запада солёное Варенское озеро, впадающее протокой южнее в Чёрное море и прикрытое им же с востока, эта крепость обладала подступами по суше только лишь с северной стороны. Турками вокруг города был насыпан высокий вал с установленными на нём многочисленными орудиями и укрытиями для стрелков. Перед глубоким шестиметровым рвом, заполненным водой, ими был возведён контрэскарп — срезанный под большим уклоном край склона, обращённый передней своей частью к обороняющимся. Любой приближающийся с севера попадал здесь под фронтальный убойный огонь крепостных стрелков и артиллерии.

Генерал-поручик фон Унгерн, уверенный в своих силах, решил действовать здесь так же, как и ранее при Карасу и Базарджике. Без должной разведки и подготовки к штурму его дивизия разбилась в три колонны и под прикрытием цепи стрелков пошла на приступ. Пушки сразу же застряли в грязи и отстали от колонн, не сумев поддержать свою пехоту огнём.

— Худо, вашбродь, ох и худо! Не нравится мне всё это, — качал головой умудрённый воинским опытом Карпыч. — Как будто бы в первый год той войны с Фридрихом я ноне попал. Вот так же нас гнали сломя голову на пруссаков, да по ихней грязи, а они со стен и с валов нас расстреливали внизу, словно тетёрок, на выбор. Скоро пороховой припас наш подмокнет — и ага!

— Порох беречь! — рявкнул Лешка, оглядывая стрелковую цепь. — Беречь патроны как зеницу ока!

На сапогах у егерей были налеплены комья грязи, и они еле-еле перебегали, подступая всё ближе к валу. Одежда на людях была вся сырая и тяжёлая. Влага оседала на ружьях и на амуниции. Вот уже второй раз Егорову приходилось менять порох на полке своего штуцера и чистить затравочное отверстие. Ударно-кремневый замок ружья давал осечки.

«Бан!» — они с Карпычем аж невольно присели. Большое ядро с гулом и шипеньем плюхнулось в шаге от егерей в грязь и, обдавая их брызгами, пропороло по земле длинную борозду. Бан! Ещё одно, попав в большую лужу, подняло столб воды вверх.

«А скоро они ещё картечью дадут, и стрелки из ружей добавят! — с какой-то тоской от всей этой безнадёги подумал Алексей. — Точно ведь, как тетёрок нас здесь перестреляют! Запаздывает, затягивается этот штурм».

«Бум, бум, бум! Бум, бум, бум!» — колонны дивизии подходили под глухой барабанный бой к валу. Их путь шёл под наклон по контрэскарпу, превращённому сейчас в сплошное грязевое поле, а в самом низу их ждал ещё глубокий ров с водой и с оплывшими болотистыми откосами.

— Огонь россыпью! Выбивать в первую очередь орудийную прислугу и пехотных командиров! — крикнул Алексей, перезаряжая свой штуцер сухим порохом.

По прямой до вала было шагов триста. Пули егерей сбивали с него то одного, то другого артиллериста или же турецкого стрелка. Но на его место тут же вставал новый, и огонь противника не прекращался ни на секунду.

Русские колонны подошли шагов на триста, и по ним в упор ударили картечью. Артиллеристы дивизии наконец-то подтащили залепленные грязью орудия к егерям и заработали возле них, заряжая. Тщетно! Порох в большинстве картузов, будучи сам по себе очень гигроскопичным, оказался подмокшим. Чтобы подготовить пушку к выстрелу, на её зарядку сейчас приходилось затрачивать втрое, а то и вчетверо больше времени. Нужно было вначале отсортировать непригодный заряд и только потом уже начинать стрельбу. С большим интервалом русские пушкари всё же начали вести свой ответный огонь. Но дивизии это уже помочь не могло. Увязнув во рву перед валом и понеся большие потери, пехотные колонны начали откатываться назад.

Алексей посмотрел на вершину вала. Там торжествовали турки, они все высыпали на бровку и теперь с восторгом били из всех ружей по уходящим. Около их пушки, напротив, суетился крепкий, коренастый топчу-наводчик. Он чуть довернул орудие вправо, немного поднял его прицел, и ствол направился в сторону русских пушек. Ба-ам! Вжи-и-иу! Дальняя картечь ударила по расчёту ближайшей, убив и покалечив там большую его часть.

— Ну, гад! — Алексей прицелился и спустил курок. Коренастого наводчика отбросило пулей назад, и он свалился кулём под лафет.

— Вашбродь! Двоих сильно ранило, и Касьяна с третьего плутонга картечью убило, — доложился ротный лекарь. — Выносить их надобно, а не то кровью они тут в грязи изойдут!

Алексей осмотрелся. Штурм крепости натуральным образом захлебнулся. Отходящие выносили на себе своих раненых товарищей и пытались вытащить завязшие в грязи орудия. А по ним всё гвоздили и гвоздили из всех орудий и ружей обороняющиеся.

«Ещё немного здесь замедлимся — и точно хана!» — совершенно отчётливо понял Егоров. Они уже оказались приоритетной целью, и всё чаще сюда стали долетать пули с вала. Хоть это и большое расстояние — в три сотни шагов — для гладкого ствола, однако ведь пулям не объяснишь того, что они уже на излёте и не должны быть опасными. Вполне ещё могут хорошенько так покалечить или убить.

Было желание помочь артиллеристам. Но вот уже третий картечный заряд лёг среди них, и они сами, бросив шесть увязших в грязи пушек, наскоро их заклепав и подхватив своих раненых, уходили теперь вслед за пехотой.

Ба-ам! Вжиу! Влупилась в егерскую цепь россыпь дальней картечи.

— Вашбродь, у нас ещё один убитый и раненый! — донёсся крик лекаря.


— Рота, отходим! Дымовые гренады бросай! Раненых вперёд! Бего-ом!

В этом неудачном для русской армии сражении особая рота егерей потеряла двух своих рядовых убитыми и ещё шесть ранеными. Потери же всей дивизии были двести двенадцать человек убитыми и свыше пяти сотен ранеными, из которых половина позже умрёт. Дивизия генерал-поручика фон Унгерна отошла на десять вёрст к северу и, измождённая тяжёлым маршем, заняла оборону.

Неудача третьей дивизии под Варной напугала князя Долгорукова. К тому же он принял разведку со стороны Шумлы за всю армию визиря и поспешил оставить Базарджик без боя.

Румянцев письменно ободрил Унгерна и приказал обоим генералам объединить свои силы для взятия Шумлы. Тем более что уже к тридцатому октября первая дивизия генерал-поручика Глебова полностью переправилась на османский берег и прошла Гуробалы, готовясь поддержать общее наступление.

Но пока приказы всё ещё болевшего командующего армией дошли до задунайских дивизий, шанс окончить войну одним ударом в этом году был уже безнадёжно упущен. Стремительно отступающий на север Долгоруков седьмого ноября был уже у Карасу. В тыл третьей дивизии, оставленной без прикрытия, зашла османская конница. Барон фон Унгерн начал прорыв к основным русским силам.

Два егерских батальона и особая рота квартирмейстерства армии следовали в арьергарде вместе с приданным им полком конных карабинеров. Вот уже третий раз вставали они заслоном на пути преследующей их конницы. У озера Татладжак выбрали удобное место, где можно было бы её вновь задержать.

— Здесь с востока лиман, там дальше море, вот тут уже начинается залив солёного озера. Вокруг сплошная топь. Всё раскисло. В обход османам идти далеко, все окрестности превратились в болота. Только по этому тракту они будут бить, — доказывал командовавшему арьергардом подполковнику Мекнобу Алексей.

— А если они всем скопом навалятся на нас и сомнут? — всё сомневался старший заслонной группы. — У нас ведь прикрытия здесь нет, что там четыре сотни карабинеров с ними сделают? Раздавят всех как кутят, и пару выстрелов даже не успеет ведь каждый по супротивнику дать.

— Зато если мы им вот тут вот кровавую баню устроим, то они уже точно больше не станут на нас лезть! — доказывал подполковнику Егоров. — Что там им те прошлые две стычки, где они от силы только лишь полсотни потеряли? Нам здесь нужно ударить жёстко! Я вот что предлагаю: видите вон тот мост через узкую протоку лимана? Прошу вас, Фёдор Иванович, пройдемте за мной! — и офицеры отошли оглядеть подступы.

Через час передовая сотня сипахов выскочила с юга из перелеска и, миновав открытое место, достигла моста. За ним к северу на расстоянии двух сотен шагов был виден длинный завал из стволов деревьев, гужевых повозок, камней и всякого другого хлама, у которого сейчас суетились русские. Проскакав с ходу мост, сипахи вступили с ними в перестрелку и, потеряв несколько всадников, убрались через него же обратно.

— Разведали! Значит, теперь жди их главные силы! — пробормотал Егоров.

Его рота занимала сейчас скрытные позиции в кустарнике западнее моста. А возле него, за обочиной дороги, в вырытых и замаскированных сверху окопчиках сидели егеря-пионеры. Именно на них, на их сноровку и на хладнокровие была сейчас вся надежда у командира. Восемь фугасов были установлены и на мосту, и перед ним по большому полукругу. Основная трудность была сейчас в том, что для подрыва зарядов было нужно воспламенение огнепроводного шнура. Других способов в этом веке у Алексея пока просто не было. Горел этот английский огнепроводный менее аршина в минуту, или, как уже рассчитали его оружейники опытным путём, три удара спокойного сердца на его дюйм. Главный оружейник Курт с рыжим Василием и другими пионерами роты хорошо поломали голову, закладывая мины, и теперь оставалось лишь только надеяться на их личное хладнокровие и на правильность всех расчётов.

— Едут, едут, вашбродь! — Федька махнул рукой, показывая вдаль. Алексей припал к окуляру своей зрительной трубы. Вот они, голубчики! Оптика услужливо приблизила выходящую на прямую видимость турецкую конницу. Было её очень много!

Как видно, оглядев все подступы с седла, самый главный из всадников наконец махнул рукой, и поток османской кавалерии устремился в сторону моста.

Первая сотня, за ней вторая растянутой змеёй стремительно проскакали через мост и уже после него, на северной стороне, разворачивались для атаки на русские временные укрепления. От занятого батальонными егерями завала послышалась команда, а потом грянули ружейные залпы.

Ну же, пора! Вот уже третья сотня сипахов проходила через мост. Вдруг, как видно, по сигналу своего старшего, серая тень выскочила из-под мостовых балок и стремительно понеслась в сторону роты. За ней от дорожной обочины, из скрытных окопчиков выскочила следом вторая, третья, четвёртая фигура в лохматках, и все они стремглав понеслись в сторону ротной егерской цепи. У них было меньше минуты. Два фута, или двадцать четыре дюйма, горящего огнепроводного шнура лежало сейчас на противоположной чаше весов их жизни, и ещё сто пятьдесят шагов им было до товарищей.

Конечно, их сразу же заметили с той проносящейся через мост третьей турецкой сотни. И проскакивающие на противоположный берег сипахи уже разворачивали с криками своих коней.

— Ждё-ём! Ждё-ём! — Лёшка поднял вверх руку. — Огонь! — Он резко бросил её вниз и сам же припал к прицелу.

Сотня ружейных пуль надёжно выбила эти три десятка преследователей. А возле моста произошла сутолока. У османской конницы теперь было уже два направления для атаки. Основное, в двухстах шагах впереди, на ту баррикаду, что перекрывала дорогу на север. А теперь появилось ещё одно — на вот эту ближнюю цель, сбоку, где вот только что лёг замертво их небольшой отряд.

Около двух сотен врагов находилось сейчас в зоне поражения фугасов. Часть сил турок, миновав мост, начала разворот налево. И тут рванул первый заряд, тот, что был ближе к мосту. Баба-ах! Сотни осколков широким веером ударили во все стороны, пробивая и разрывая всё на своём пути! Баба-а-ах! Балки, брёвна, доски, кони, люди, свинцовые шарики и металлическая обрезь — всё взметнуло мощнейшим взрывом вверх, а потом, перемешивая, дробя и разрывая остатки моста и того, что на нём в тот момент было, всё это рухнуло сверху на землю. Сотню османской кавалерии, выходящую на линию атаки, разметало чередой взрывов.

— Огонь без команды! — крикнул Егоров, осматривая свою поднявшуюся цепь. Все пионеры были на месте. Запыхавшиеся егеря заскочили в общий строй и, выравнивая дыхание, взяли ружья наизготовку.

Прорвавшуюся до уничтожения моста конницу добили на берегу конные карабинеры. Скрыться посчастливилось немногим. Понеся существенные потери, более преследовать отходящую русскую дивизию турки уже не решились, и она, не встречая сопротивления, вышла к Карасу, вновь заняв его у неприятеля без боя.

Всё вернулось на круги своя. Именно отсюда три недели назад вторая и третья дивизии развивали своё наступление в сторону Балкан.

Третьего ноября дивизия Салтыкова численностью около восьми тысяч воинов успешно переправилась через Дунай и блокировала крепость Рущук. Отряды её кавалерии доходили до Туртукая и до Разграда. Практически вся береговая полоса теперь была в руках у русских войск.

Чтобы улучшить управление войсками, несколько запоздалым приказом Румянцев назначил барона Унгерна командующим всеми задунайскими силами. Потёмкин, Долгоруков и Салтыков предлагали атаковать Шумлу, а потом, после её взятия, идти и дальше вглубь турецкой территории. Однако пятнадцатого ноября барон Унгерн, лучше знающий обстановку, доложил командующему армией, что «…из-за сильных проливных дождей, вызвавших абсолютную распутицу на придунайской равнине, обозы и артиллерия никак не смогут достичь Шумлы. В войсках же находится очень много больных, и все люди ослаблены». Только по сводке за шестое ноября в его дивизии умерло пятнадцать, а заболело 447 человек.

После этого доклада Румянцев приказал армии отступать на левый берег Дуная и вставать там на зимние квартиры.

Кровавый 1773 год, год большой славы русского оружия, год побед, потерь и тяжёлых испытаний подходил к концу. Русская армия, разбив в десятках сражений неприятеля, покидала правый болгарский берег.

— Ничего! Мы ещё вернёмся! — прошептал егерский капитан-поручик, оглядываясь с борта галиота в ту сторону, где сейчас с криками торжества скакали турецкие всадники.

— Рулевой, разворот! Правым борт к берегу ставь! — рявкнул команду капитан Кунгурцев. — Канониры, дальней картечью заряжа-ай! Орудия, то-овсь! Отсалютуем османам на прощание! Огонь!



Конец книги



* * *





notes


Примечания