Мы умели верить

Он спросил Джейка, и тот, слава богу, отказался. С бутылкой в руке он бы выглядел далеко не так внушительно. Курт сходил на кухню и вернулся с бутылкой.

– Она остыла. Я к ним всегда довольно ровно относился, но я был влюблен.

– Причем тут влюбленность, если ты вступил в секту?

– Она этого хотела! Она… поначалу ее больше волновали они, чем я – это было очевидно. Если бы я поставил ее перед выбором, я понимал, что выбор будет не в мою пользу.

Фиона взглянула на Джейка, но он стоял на том же месте. Услышанное не укладывалось у нее в голове.

– Это же ты жил в Болдере, – сказала Фиона. – Это ведь ты… ты нашел эту секту.

– Неа. Не-не-не. Она встретила этого типа на кухне ресторана, где работала, и я понял как минимум, что это не было романтическим увлечением, потому что у него была эта жуткая кожа и он был весь такой изможденный, но он пригласил ее на тусовку в их лагерь, и она взяла меня с собой. Мне все это показалось полной чушью. Все эти тамбурины и барабаны. И эта девица по имени Рыба, которая, богом клянусь, просто повисла на Клэр и всю ночь говорила с ней. Они дали мне этот чай, в котором что-то намешано. Выпивку они не признают, но, блин, чаек у них забористый. И в итоге мы повалились на пол. Там все было на вид таким непринужденным, пока они не стали выпускать когти. А Клэр у них понравилось, она стала все чаще оставаться у них на ночь. Под конец месяца она практически осталась без квартиры, и я предложил ей переехать ко мне, но Рыба ей сказала, что у них есть комната, где мы можем жить. Это правда… То есть они и ко мне подобрались, через какое-то время, не поймите неправильно, они умеют это делать, но это Клэр потащила меня за собой в кроличью нору. Я тут не пытаюсь как-то выгораживать себя.

Фиона поняла, что верит Курту, но все равно ей хотелось закричать, что он врет, что ее дочь никогда не запала бы на что-то подобное, потому что люди, которых втягивают секты, по большому счету вообще не имеют семьи, как и те, кто при других обстоятельствах вступают в бандитские шайки. Или она просто привыкла так думать, когда слышала, что чей-то ребенок вляпался в историю, не сомневаясь при этом, что ее это не коснется. Но, как женщина, побитая жизнью, она могла это понять. Женщина, бывшая настолько под пятой властного мужчины, что ей не оставалось ничего другого, кроме как смириться. И хотя она никогда не желала такого Клэр, разве это не снимало с нее ответственности?

– И ты отдал им все твои сбережения? – сказала Фиона.

– У меня не было особых сбережений. На самом деле, они помогли мне закрыть кредитки. Я был должен всего пару тысяч долларов, но они списали все мои долги, так что я смог их закрыть. Что на тот момент… Я типа такой: ну, по рукам.

На почту Фионе продолжали приходить счета за годовое обслуживание карты Клэр, и она продолжала оплачивать их, все это время надеясь, что рано или поздно Клэр что-нибудь купит и тем самым даст подсказку, где ее искать. Но этого ни разу не случилось.

Фиона наконец решилась задать следующий вопрос.

– Почему они выбрали ее? Как они знали, что это сработает? Ведь из сотни людей девяносто девять откажутся.

Курт пожал плечами.

– Полагаю, у них опыт. Слушай, если мы посмотрим на это в плане психологии, ее ведь уже тянуло к мужчине старше себя, так? Она искала родительские фигуры.

Фиона хотела услышать от него это, чтобы иметь основание ненавидеть его.

– Дэмиан занимал большое место в ее жизни, – сказала она. – В конце концов, ты сам вырос в неполной семье, и в то время это считалось менее нормальным, чем сейчас. Но это не значит, что ты ходишь весь такой покореженный.

Курт встал. Он потянулся и приложил ладонь к потолку.

– Не мне судить, – сказал он, – но еще в самом начале, в Болдере, она призналась, что день, когда она родилась, стал худшим днем в твоей жизни. Она уверяла, ты сама ей так сказала.

– Это неправда.

Возможно ли, что это и есть больная мозоль Клэр? И дело совсем не в том, что Фиона изменила ее отцу, что они развелись? Ее рука мучительно пульсировала, принимая на себя всю боль, что должна была ударить ей в голову, скрутить нутро.

– Она росла, зная, что испортила тебе жизнь, – сказал Курт. – Как думаешь, что это делает с человеком?

Фиона тоже встала, и Джейк шагнул в ее сторону, словно собираясь разнимать их с Куртом.

– Во-первых, я никогда не говорила ей такого. Это Дэмиан сказал ей что-то, посреди развода, чтобы натравить ее на меня. Во-вторых, да, это был один из худших дней в моей жизни, хотя, бог свидетель, у меня их было предостаточно, но Клэр тут ни при чем. Это не какой-то большой секрет. Это был ужасный день, говняное говно. Это не значит, что я не хотела ее, и это не отражалось на том, как я растила ее.

– Эй. Я не говорю… Я тоже помню тот день. Я был…

– Ты не думаешь, что это, мягко говоря, трындец – помнить день, когда родилась твоя девушка?

– Она не моя девушка, – он поднял руки с раскрытыми ладонями, точно Будда-миротворец. – Я пытаюсь помочь тебе найти выход. Ты хочешь поладить с ней – это болото, которое тебе нужно преодолеть, окей? Клэр… она несчастный человек. Не думаю, что она хоть когда-то могла быть счастливой, что бы ты ни сделала. Это вроде плохой астрологии или типа того. Она просто по природе своей злой человек. Ты не была плохой матерью.

Если это неправда, то почему же ей сейчас так больно?

– Слушайте, я должен попросить вас на выход, пока не пришла жена. Она не поклонница Клэр и всей этой драмы.

– Она знакома с Клэр? – спросила Фиона.

Курт открыл было рот, но ничего не сказал. Он понял план Фионы.

– Ты можешь хотя бы передать ей просьбу? – спросила она.

Он медленно покачал головой. Фиона была совершенно уверена, что он согласится.

– Я легко могу впасть у нее в немилость. Я выложу ей это – и мне же попадет. Если она узнает, что я говорил с вами, пустил вас в дом…

– А как насчет электронного адреса? – сказал Джейк.

Фиона не возражала, что он заговорил; пора было сплачивать усилия.

Курт подошел к двери и открыл ее для них, хотя Фиона оставалась на месте.

– Вот что я могу вам сообщить: все в порядке, все в безопасности. Хочешь, оставь свой номер. Могу обещать, что позвоню, если случится что-то плохое.


– Ты скажешь мне, если она умрет? Какой заботливый.

– Я не это…

– Слушай, а эта девочка – она твоя?

Курт положил свою лапищу на плечо не Фионы, а Джейка, и легко выпроводил его за дверь. Словно игрушечный кораблик. Фиона быстро выудила из сумочки ручку и старый посадочный талон и записала свой номер.

Прежде чем выйти за дверь, она сказала:

– Ты отец. Подумай, каково это. Включи воображение. Я знаю, у тебя оно было.



На улице Джейк крепко обнял Фиону, прижавшись губами и бородой к ее лбу.

– Я вижу, ты хорошая мама.

Фиона боялась, он спросит, куда она пойдет, и увяжется за ней, так что она сказала, что хочет побыть одна – отшивать мужчин она умела – и, поймав такси, попросила водителя везти ее на Монпарнас. Она не хотела возвращаться к Ричарду, это она знала точно, хотя ее рука горела так, словно держалась за оголенный провод, а обезболивающие она забыла. «Обещайте, что будете практиковать заботу о себе», – сказала ей перед отъездом психотерапевт, и Фиона подозревала, что Елена не имела в виду трахаться с бродячими бывшими пилотами. Но она сможет душевно поужинать; в этом можно не сомневаться.

Она зашла в «La Rotonde», то заведение, о котором рассказывала тетя Нора, то самое, где, если Фиона ничего не путала, Ранко Новак сошел с ума. Или это был Модильяни? Так или иначе, она села внутри, в тепле, и заказала soupe à l’oignon gratinée[96], отметив с досадой, как много слышит английской речи. Здесь не было ни потрепанных, нетрезвых художников, ни моделей, пьющих абсент, ни великих поэтов-изгнанников.

Хотя, откуда ей знать? Может, они роились вон за тем столиком в углу.

Как-то раз она спросила Нору, встречала ли она Хемингуэя, и Нора сказала: «Если и встречала, он не произвел на меня впечатления».

Впрочем, она полагала, что за прошедшие десятилетия авангард сменил место тусовки.

Было странно представить, что это то самое место, где Ранко Новак лишился рассудка. Все здесь было таким теплым, красным и волшебным, и суп так хорош.

Но если ты страдаешь, ты будешь страдать всюду. Она знала это по себе: как можно умирать с голоду на застолье, как можно рыдать на самой смешной комедии.

Официант спросил, не желает ли она десерта. Но вместо десерта она заказала вторую тарелку супа, того же самого.





1986




Когда галерея закрылась, Йель почистил зубы в туалете. Он снова побрился, чтобы иметь с утра нормальный вид, и сменил рубашку. Свои вещи он оставил под столом.

Эванстон был не такой городок, где заведения открыты до утра, и Йель подумал, что у него больше шансов в Чикаго, так что он сел в надземку и поехал в город. Он решил зависнуть где-нибудь в южной части Кларк-стрит, где меньше вероятность наткнуться на Чарли. Он начал с «Ближнего круга», который не подавал признаков жизни, а затем направился в «Щечки», проверить, на месте ли смазливый лысый бармен. Не дойдя одного квартала, он увидел перед собой спину Билла Линдси, шагавшего по тротуару своей размашистой походкой. Йель замер и решил дать задний ход, но Билл оглянулся и, увидев Йеля, окликнул его, так сильно замахав рукой, что Йель не мог сделать вид, что не заметил.

Когда Йель поравнялся с ним, Билл сказал:

– Ты живешь неподалеку, да? Я не очень ориентируюсь в этом районе.

– Чуть севернее.

– Что ж, это счастливое совпадение! У меня кое-что в машине, что я забыл принести на работу сегодня. Тебя это приведет в восторг.

И Йель пошел за Биллом к его «бьюику», к тому, в котором они, втроем с Романом, триумфально вернулись из Висконсина. Билл припарковался перед самыми «Щечками». Он совсем не выглядел смущенным, только говорил более бегло.

– Смотри! – сказал он, сунув Йелю большущую книгу.

Йель положил ее на капот.

«Pascin: Catalogue raisonné: Peintures, aquarelles, pastels, dessins»[97]. Второй том.

– Страница шестьдесят, – сказал Билл. – Скажи, что видишь.

– Ох.

Женщина на стуле, светлые волосы, разделенные пробором набок, с плеч спадает ночнушка, ложбинка на коленях. Поза была точно такой же, как у Норы на предполагаемом этюде Паскина. И то же лицо. Единственное отличие состояло в том, что здесь она была одета.

– Это потрясающе, – сказал Йель.

Он чуть не рассмеялся. От того, что его удача улыбалась ему только на работе.

– Я могу спросить ее об этом, – сказал Йель. – Я могу взять это к ней.