Мы - силы
Часть 86 из 90 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Сочувствуем. А вы им спойте. Хором… может, не выдержат и свалят?
– Скорее подпевать будут…
Ханин, не разделяя странно-нервно-веселого настроения ополченцев, просто выключил рацию и откинулся на стуле. Михаил, поглядев на его слишком спокойное лицо, спросил:
– Может, чайку? В третьем корпусе, непонятно почему, еще электричество есть. Я вскипячу. Барбулятор за две минуты сделаю.
Ханин посмотрел на Михаила и просто кивнул.
– Увидишь кого чужого на территории – прячься. И даже не рискуй, – сказал он вслед.
Оставшись один, Ханин закрыл глаза и, думая об Антоне и об Алине, как он ей скажет, если свидятся, только крепче сжимал зубы. За окном опять загромыхали взрывы. Опять по тому же кварталу. Неужели они еще держатся? Неужели их так и не смогли одолеть, что опять перед ночью, так сказать, решили задолбить минометами. М-да… Антон решил дорого достаться товарищам оккупантам.
– Господи, помоги ему, чем можешь… – сказал вслух Ханин.
Он слушал взрывы в городе, но совершенно не хотел открывать глаза и видеть зарево пожаров по нему. Он уже привык к такой канонаде и устал так за эти дни, что не стоит осуждать его за беспокойный сон, что он с радостью принял.
Около часу ночи в полной темноте его разбудил голос и рука Михаила на плече.
– Господин старший лейтенант. Пора. Вы чаю попейте, и пойдем. Я вот принес.
Поглядев в подсвеченные бордовым стекла, Ханин спросил:
– Никого не было? Никто не шарился по фабрике?
– Нет вроде… – неуверенно сказал Михаил. – Полчаса назад еще один обстрел был… тех, кто там с Антоном.
– Неужели держатся?
– Вроде как. С улицы точно слышно стрельбу в том районе. Попейте чаю.
Глаза Ханина, привыкшие к темноте, увидели, во что налит чай, и он усмехнулся. Не имея чашек, Михаил просто поотрезал верхи у пластиковых бутылок.
– А не расплавится? – с сомнением посмотрел Ханин на «кружку» перед ним.
– Не-а, я так пил уже.
– А сахар откуда?
– Сахара нет. Только заварка и то та, которую я с собой таскаю как НЗ.
– Понятно, – сказал Ханин и наклонился к «кружке». Придерживая ее руками, он отпил один глоток, второй… в горле и в теле потеплело, и даже чувство голода перестало так резать желудок. Поднявшись и без трости дойдя до окна, он сказал:
– Темно-то как.
– Это тут… – ответил Михаил. – На улице светлее значительно. Дождь кончился. Небо светлое. Звезды. Да и пожары…
– Значит, пойдем…
– Да, господин старший лейтенант.
– Ты почему меня так называешь-то. Зови как все, по фамилии.
– Нет, я уж лучше так, как привык, – сказал Михаил и, закинув на плечи вещмешок, в ожидании посмотрел на Ханина. Тот не заставил себя долго ждать. Поставил пустой пластиковый «стаканчик» на карту города и, подобрав трость, направился к выходу.
8
Алина сказала детям, чтобы не шумели, и поспешила наружу за водителем. Будто само собой разумеющееся, Денис подобрал автомат и, повторив всем, чтобы молчали, вышел следом за Алиной.
– Ничего страшного, – сказал водитель Алине, указывая на колесо. – Сейчас заменим – дальше поедем.
Денис, проскочив между идущими мимо грузовиками колонны, спустился в кювет и, не особо прячась за оголенными кустами, облегчил мочевой пузырь. Поправил деловито штаны и автомат на плече, поднялся обратно на дорогу. Снова проскочил между идущими автомашинами и спрятался от дождя в салоне автобуса. Следом за ним вошла Алина и спросила детей, кто хочет в туалет. Пришлось Денису снова выходить и вести мальчиков через небольшое поле в лесок, чтобы они не так стеснялись. Сам он их стеснительности не понимал уже, но Алина сказала, и он вел. Она же повела девочек на другую сторону дороги, колонна, уже никого не ожидая, прошла дальше, и только крытый грузовик охранения стоял на обочине, ожидая, когда автобус тронется в путь. Даже когда дети вернулись мокрые от дождя, но довольные (после стольких часов езды им удалось побегать и размяться), водитель все так же возился с колесом. Алина быстро утихомирила детей и заставила всех рассесться по своим местам.
Присев у переднего колеса автобуса, мальчик подумал, что они уже далеко отъехали от города и что скоро будет та самая большая вода, через которую еще никто не придумал как перебраться. Он вообще последнее время мало говорил и больше произносил слова у себя в голове. Вот и сейчас, чувствуя спиной удары капель, он рассуждал о тех, кто плелся под дождем пешком. Он жалел их, но, став мудрее за последнее время, ни за что не поменялся бы с ними местами ни из какой жалости. В этом он упрекал себя, но ему не было стыдно. Тогда он представлял стариков, идущих пешком, которых поддерживают женщины, чьи дети едут в колонне. И все равно у него не проснулось того жгучего стыда, который, бывало, охватывал его в детстве, если он видел, как мама несла тяжелые авоськи, а он, бездельник, дома в это время чем-то занимался. Даже испуг Дениса по поводу потери им стыда был каким-то тусклым. Неправильным. Формальным. Мальчику пришлось признать, что он очень сильно изменился не только внешне. Но и внутренне. Он был готов стрелять и драться за эту мелюзгу в салоне автобуса. Он чувствовал себя чуть ли не их старшим братом после наставлений Алины. Он был готов умереть за саму Алину. Но те, кто не входил в круг его «близких», которых он сам признал, стали ему не просто безразличны… они словно перестали существовать для него.
Вопрос, который возник в голове и стал настойчиво требовать решения, выглядел приблизительно так: ЭТО надолго, навсегда или временное помутнение?
От самокопания его отвлек странный шум, что сквозь дождь сначала был незаметен, потом хоть и был слышим, но его никак и ни с чем нельзя было сравнить. А уж когда встревоженный Денис отошел от автобуса, пытаясь высмотреть в пелене дождя что-то, что может издавать такие звуки, они превратились во вполне узнаваемый шум винтов вертолета.
Дальше он не рассуждал. Скинул с плеча автомат, снял его с предохранителя. Патрон и так уже находился где надо… поднял оружие к плечу. Из машины охранения его заметили и удивленно стали выглядывать из-под тента. Дальше и у бойцов сопровождения сработал обычный инстинкт самосохранения. Они повыскакивали из кузова в дождь и врассыпную разбежались по насыпям дороги.
Не обращая ни на кого внимания, Денис стоял с автоматом, прижатым к плечу, и целился в только ему понятное место над лесом. Его замершие пальцы, сжимающие цевье и лежащие на курке, казалось, стали белыми от холода и напряжения. На лице мальчика не отображалось ничего. Он просто стоял и ждал.
Он нисколько не изменился в лице, когда над близким лесом заметил идущий на него большой корпус вертолета, он просто плавно нажал на курок. Один выстрел. Еще один. Еще один. Он стрелял так, как учили его ребята из роты Ханина. Выстрелил, прицелился, выстрелил. Не тратя лишние патроны на крутость шумного и бесполезного огня. Не стараясь запугать противника, чтобы он голов не показывал… сейчас была одна цель и один стрелок. И потому выстрел, прицел, выстрел. Вот звонко зашумели очереди автоматов сопровождения. Вот раздались крики командира, чтобы кто-нибудь выстрелил из гранатомета. Не попасть так, напугать пилота. А вертолет все надвигался на две машины, замершие на обочине. Одна из подвесок вертолета окуталась дымом, и все у Дениса внутри сжалось до боли. Сердце буквально сбилось с ритма, когда разум осознал, что вертолет пустил ракету. Но мальчик не двинулся с места, он все так же прицельно стрелял по лупоглазой кабине вертолета. Ракета пролетела всего в трех метрах над головой Дениса, чуть оглушив его. В следующий миг она взорвалась метров за пятьдесят сзади него, не причинив ни мальчику, ни автобусу никакого вреда. А Денис продолжал стрелять, уже не обращая внимания, почему он стреляет так, а не иначе. Почему должно слиться перекрестье. Почему надо сдерживать дыхание. Почему надо плавно давить на курок. Он стал словно автомат, что имел только одну задачу – качественно класть пулю за пулей, разбивая плексиглас кабины. Вертолет так никуда и не свернул. Он пролетел над дорогой с машинами и вломился в тот лес, в который еще недавно Денис водил мальчиков по их нужде. Сломав несколько сосен, вертолет взорвался и опал пылающим шаром в подлесок. Денис опустил автомат, но так и не отводил жесткого взгляда от места, где, казалось, сам ад вырвался из земли, поджигая мокрые сосны и кустарник.
От созерцания подбитого вертолета его оторвали только радостные крики чуть ли не ему в ухо и чьи-то жесткие, даже болезненные объятия. Потом он увидел перед собой счастливое, но со слезами лицо Алины, что попеременно оборачивалась то на пламя, то на него, Дениса, и только тогда он пришел в себя. Командир взвода охранения разжал объятия и опустил мальчика на землю. Теперь уже Алина обняла его и сказала, чтобы все слышали:
– Наверное, Антон просто знал, что тебя надо с нами отправить.
Начальник сопровождения сказал, тоже радуясь:
– Да, пацан, если бы не ты, этот… бы нас с двух залпов тут бы и похоронил.
Денис механически поставил автомат на предохранитель и, закинув его на плечо, хлопая часто ресницами, словно собирался заплакать, посмотрел в мокрое лицо Алины.
– Нам надо ехать… – тихо сказал он. – Нам надо очень быстро ехать.
И путь, длиною в жизнь, мы проходили за мгновенье.
Часть десятая
1
На удивление яркое и солнечное утро встретило всех, кто выжил в вечерней и ночной мясорубке. Антону и другим дали выспаться до одиннадцати утра. Их не трогали, не будили, старались рядом не ходить. И они спали. Двенадцать человек, что ранеными и изувеченными вытащили из-под завалов окончательно обрушенных домов.
У Антона была перебита рука, и арматурой ему прошило ногу, повредив артерию. Он должен был умереть от потери крови, но его вытащили, перетянули ногу, плотно перебинтовали руку, вкололи обезболивающее и после отправили на койку, где он окончательно провалился в беспамятство. Остальным тоже оказали скорую помощь. И их под охраной так же оставили в палатке дожидаться своей участи.
Но все хорошее заканчивается, и в одиннадцать часов их разбудили толчками и окриками. Антон еле разлепил опухшие глаза, но о том, чтобы подняться, не могло быть и речи. Ему помогли двое боевиков. Они вынесли его из палатки и усадили на осколок бетонной плиты. Скоро палатка опустела, и все измученные ополченцы сидели на строительном мусоре, наслаждаясь странно ярким солнцем. Было холодно. Но свет, льющийся с неба, как-то странно компенсировал сырость и промозглость земли. Думая о том, что Алина уже должна быть далеко, Антон с усмешкой вспоминал молчание Ханина и его признание, что он не придет на помощь. Нет, Антон не злился. Это было правильно. Он никогда не понимал тех, кто ради горстки народа рисковал дивизиями. Морально оправдано, да… но логикой нет. Антон, как и многие в то время, стал рассуждать, уже только опираясь на рациональность. И, следуя этой логике, он понял, что их не оставят в живых. Их наскоро зашпаклевали и дали выспаться, только чтобы устроить показательную казнь. Хотели бы оставить в живых, дали бы настоящих хирургов, что их зашили бы по-человечески. А так… просто, чтобы концы не отдали раньше времени. Антон единственное о чем жалел, что не сможет стоять, когда его будут расстреливать. Перетянутая нога не гнулась и вообще не чувствовалась. Опираясь на нее, он даже боли-то не чувствовал. Но и стоять не мог. Сразу валился обратно на осколок бетонного блока.
Разговаривать им не давали. При попытке обратиться к мальчику, что с перевязанной головой сидел недалеко от него, Антон получил увесистый удар в затылок рукой. Клацнула челюсть, и он только улыбнулся этому идиотизму. Судя по остальным, только он и сосед с перевязанной головой, странно аутично уставившийся в одну точку, серьезно были ранены. Остальные кто с пулевым навылет, кто с ушибами, кто просто легкоконтуженные. Многие сидели, закрыв глаза и подставив лица солнцу. Это походило за странную молчаливую молитву каких-то сектантов. Они словно смотрели на солнце своими закрытыми глазами. Антон не мог позволить себе такой роскоши, как последние мгновения провести зажмурившись. Он оглядывался, рассматривая руины, всматривался в лица боевиков, изучал палатки, разбитые посреди развалин. Он заметил серо-белого голубя, что разгуливал по мусору и что-то выискивал среди него. Еще он заметил вдалеке разбитой артиллерией улицы, как коптящий экскаватор копает ров…
Вдруг все вокруг изменилось. Боевики напряглись, выпрямляясь. Раненые открыли глаза. Голубь вспорхнул и улетел. Шум экскаватора показался громче.
Не торопясь, к ним приближались три человека, среди которых Антон узнал неуловимого Кондрата. При виде этой уголовной рожи Антон не смог сдержать усмешки. Да и Кондрат был чересчур рад увиденному Рухлову.
– Это вот Рухлов. Кореш Ханина, – сказал он своим двоим спутникам весело. Те внимательно посмотрели на Антона, но ничего не сказали. Оглядев других раненых, Кондрат заявил: – Это шушера. Никого из них не знаю.
Один из молодых ребят, что рядом с Кондратом казались даже моложе, чем были на самом деле, сказал жестко:
– Хорошо. Иди. Мы сами тут разберемся.
Кондрат, не споря, ушел, и, когда он скрылся, эти двое перед Антоном представились:
– Ринат. Я командую этой толпой.
– Роман. Я командир отдельной роты снайперов.
Попросив охрану отойти на десяток шагов, Роман обратился к Антону:
– Я бывший ученик Ханина. Его курсант. Мне надо его найти. Мы обыскали весь город, но не нашли его. Ни среди живых, ни среди мертвых. Если мы его найдем, ему гарантирована жизнь. Гарантирована не нами, а Улемом. Нашим хм… командующим. Помогите нам его найти.
– Ага, – усмехнулся Антон. – И если я вам помогу, то вы, конечно, отпустите и нас заодно.
Роман скривился как от зубной боли и сказал:
– Нет. Я не буду вам врать. Вы вполне достойны знать, что с вами будет…
– В том рву закопаете? – перебил Антон, кивая на делающий свое дело экскаватор.
– Скорее подпевать будут…
Ханин, не разделяя странно-нервно-веселого настроения ополченцев, просто выключил рацию и откинулся на стуле. Михаил, поглядев на его слишком спокойное лицо, спросил:
– Может, чайку? В третьем корпусе, непонятно почему, еще электричество есть. Я вскипячу. Барбулятор за две минуты сделаю.
Ханин посмотрел на Михаила и просто кивнул.
– Увидишь кого чужого на территории – прячься. И даже не рискуй, – сказал он вслед.
Оставшись один, Ханин закрыл глаза и, думая об Антоне и об Алине, как он ей скажет, если свидятся, только крепче сжимал зубы. За окном опять загромыхали взрывы. Опять по тому же кварталу. Неужели они еще держатся? Неужели их так и не смогли одолеть, что опять перед ночью, так сказать, решили задолбить минометами. М-да… Антон решил дорого достаться товарищам оккупантам.
– Господи, помоги ему, чем можешь… – сказал вслух Ханин.
Он слушал взрывы в городе, но совершенно не хотел открывать глаза и видеть зарево пожаров по нему. Он уже привык к такой канонаде и устал так за эти дни, что не стоит осуждать его за беспокойный сон, что он с радостью принял.
Около часу ночи в полной темноте его разбудил голос и рука Михаила на плече.
– Господин старший лейтенант. Пора. Вы чаю попейте, и пойдем. Я вот принес.
Поглядев в подсвеченные бордовым стекла, Ханин спросил:
– Никого не было? Никто не шарился по фабрике?
– Нет вроде… – неуверенно сказал Михаил. – Полчаса назад еще один обстрел был… тех, кто там с Антоном.
– Неужели держатся?
– Вроде как. С улицы точно слышно стрельбу в том районе. Попейте чаю.
Глаза Ханина, привыкшие к темноте, увидели, во что налит чай, и он усмехнулся. Не имея чашек, Михаил просто поотрезал верхи у пластиковых бутылок.
– А не расплавится? – с сомнением посмотрел Ханин на «кружку» перед ним.
– Не-а, я так пил уже.
– А сахар откуда?
– Сахара нет. Только заварка и то та, которую я с собой таскаю как НЗ.
– Понятно, – сказал Ханин и наклонился к «кружке». Придерживая ее руками, он отпил один глоток, второй… в горле и в теле потеплело, и даже чувство голода перестало так резать желудок. Поднявшись и без трости дойдя до окна, он сказал:
– Темно-то как.
– Это тут… – ответил Михаил. – На улице светлее значительно. Дождь кончился. Небо светлое. Звезды. Да и пожары…
– Значит, пойдем…
– Да, господин старший лейтенант.
– Ты почему меня так называешь-то. Зови как все, по фамилии.
– Нет, я уж лучше так, как привык, – сказал Михаил и, закинув на плечи вещмешок, в ожидании посмотрел на Ханина. Тот не заставил себя долго ждать. Поставил пустой пластиковый «стаканчик» на карту города и, подобрав трость, направился к выходу.
8
Алина сказала детям, чтобы не шумели, и поспешила наружу за водителем. Будто само собой разумеющееся, Денис подобрал автомат и, повторив всем, чтобы молчали, вышел следом за Алиной.
– Ничего страшного, – сказал водитель Алине, указывая на колесо. – Сейчас заменим – дальше поедем.
Денис, проскочив между идущими мимо грузовиками колонны, спустился в кювет и, не особо прячась за оголенными кустами, облегчил мочевой пузырь. Поправил деловито штаны и автомат на плече, поднялся обратно на дорогу. Снова проскочил между идущими автомашинами и спрятался от дождя в салоне автобуса. Следом за ним вошла Алина и спросила детей, кто хочет в туалет. Пришлось Денису снова выходить и вести мальчиков через небольшое поле в лесок, чтобы они не так стеснялись. Сам он их стеснительности не понимал уже, но Алина сказала, и он вел. Она же повела девочек на другую сторону дороги, колонна, уже никого не ожидая, прошла дальше, и только крытый грузовик охранения стоял на обочине, ожидая, когда автобус тронется в путь. Даже когда дети вернулись мокрые от дождя, но довольные (после стольких часов езды им удалось побегать и размяться), водитель все так же возился с колесом. Алина быстро утихомирила детей и заставила всех рассесться по своим местам.
Присев у переднего колеса автобуса, мальчик подумал, что они уже далеко отъехали от города и что скоро будет та самая большая вода, через которую еще никто не придумал как перебраться. Он вообще последнее время мало говорил и больше произносил слова у себя в голове. Вот и сейчас, чувствуя спиной удары капель, он рассуждал о тех, кто плелся под дождем пешком. Он жалел их, но, став мудрее за последнее время, ни за что не поменялся бы с ними местами ни из какой жалости. В этом он упрекал себя, но ему не было стыдно. Тогда он представлял стариков, идущих пешком, которых поддерживают женщины, чьи дети едут в колонне. И все равно у него не проснулось того жгучего стыда, который, бывало, охватывал его в детстве, если он видел, как мама несла тяжелые авоськи, а он, бездельник, дома в это время чем-то занимался. Даже испуг Дениса по поводу потери им стыда был каким-то тусклым. Неправильным. Формальным. Мальчику пришлось признать, что он очень сильно изменился не только внешне. Но и внутренне. Он был готов стрелять и драться за эту мелюзгу в салоне автобуса. Он чувствовал себя чуть ли не их старшим братом после наставлений Алины. Он был готов умереть за саму Алину. Но те, кто не входил в круг его «близких», которых он сам признал, стали ему не просто безразличны… они словно перестали существовать для него.
Вопрос, который возник в голове и стал настойчиво требовать решения, выглядел приблизительно так: ЭТО надолго, навсегда или временное помутнение?
От самокопания его отвлек странный шум, что сквозь дождь сначала был незаметен, потом хоть и был слышим, но его никак и ни с чем нельзя было сравнить. А уж когда встревоженный Денис отошел от автобуса, пытаясь высмотреть в пелене дождя что-то, что может издавать такие звуки, они превратились во вполне узнаваемый шум винтов вертолета.
Дальше он не рассуждал. Скинул с плеча автомат, снял его с предохранителя. Патрон и так уже находился где надо… поднял оружие к плечу. Из машины охранения его заметили и удивленно стали выглядывать из-под тента. Дальше и у бойцов сопровождения сработал обычный инстинкт самосохранения. Они повыскакивали из кузова в дождь и врассыпную разбежались по насыпям дороги.
Не обращая ни на кого внимания, Денис стоял с автоматом, прижатым к плечу, и целился в только ему понятное место над лесом. Его замершие пальцы, сжимающие цевье и лежащие на курке, казалось, стали белыми от холода и напряжения. На лице мальчика не отображалось ничего. Он просто стоял и ждал.
Он нисколько не изменился в лице, когда над близким лесом заметил идущий на него большой корпус вертолета, он просто плавно нажал на курок. Один выстрел. Еще один. Еще один. Он стрелял так, как учили его ребята из роты Ханина. Выстрелил, прицелился, выстрелил. Не тратя лишние патроны на крутость шумного и бесполезного огня. Не стараясь запугать противника, чтобы он голов не показывал… сейчас была одна цель и один стрелок. И потому выстрел, прицел, выстрел. Вот звонко зашумели очереди автоматов сопровождения. Вот раздались крики командира, чтобы кто-нибудь выстрелил из гранатомета. Не попасть так, напугать пилота. А вертолет все надвигался на две машины, замершие на обочине. Одна из подвесок вертолета окуталась дымом, и все у Дениса внутри сжалось до боли. Сердце буквально сбилось с ритма, когда разум осознал, что вертолет пустил ракету. Но мальчик не двинулся с места, он все так же прицельно стрелял по лупоглазой кабине вертолета. Ракета пролетела всего в трех метрах над головой Дениса, чуть оглушив его. В следующий миг она взорвалась метров за пятьдесят сзади него, не причинив ни мальчику, ни автобусу никакого вреда. А Денис продолжал стрелять, уже не обращая внимания, почему он стреляет так, а не иначе. Почему должно слиться перекрестье. Почему надо сдерживать дыхание. Почему надо плавно давить на курок. Он стал словно автомат, что имел только одну задачу – качественно класть пулю за пулей, разбивая плексиглас кабины. Вертолет так никуда и не свернул. Он пролетел над дорогой с машинами и вломился в тот лес, в который еще недавно Денис водил мальчиков по их нужде. Сломав несколько сосен, вертолет взорвался и опал пылающим шаром в подлесок. Денис опустил автомат, но так и не отводил жесткого взгляда от места, где, казалось, сам ад вырвался из земли, поджигая мокрые сосны и кустарник.
От созерцания подбитого вертолета его оторвали только радостные крики чуть ли не ему в ухо и чьи-то жесткие, даже болезненные объятия. Потом он увидел перед собой счастливое, но со слезами лицо Алины, что попеременно оборачивалась то на пламя, то на него, Дениса, и только тогда он пришел в себя. Командир взвода охранения разжал объятия и опустил мальчика на землю. Теперь уже Алина обняла его и сказала, чтобы все слышали:
– Наверное, Антон просто знал, что тебя надо с нами отправить.
Начальник сопровождения сказал, тоже радуясь:
– Да, пацан, если бы не ты, этот… бы нас с двух залпов тут бы и похоронил.
Денис механически поставил автомат на предохранитель и, закинув его на плечо, хлопая часто ресницами, словно собирался заплакать, посмотрел в мокрое лицо Алины.
– Нам надо ехать… – тихо сказал он. – Нам надо очень быстро ехать.
И путь, длиною в жизнь, мы проходили за мгновенье.
Часть десятая
1
На удивление яркое и солнечное утро встретило всех, кто выжил в вечерней и ночной мясорубке. Антону и другим дали выспаться до одиннадцати утра. Их не трогали, не будили, старались рядом не ходить. И они спали. Двенадцать человек, что ранеными и изувеченными вытащили из-под завалов окончательно обрушенных домов.
У Антона была перебита рука, и арматурой ему прошило ногу, повредив артерию. Он должен был умереть от потери крови, но его вытащили, перетянули ногу, плотно перебинтовали руку, вкололи обезболивающее и после отправили на койку, где он окончательно провалился в беспамятство. Остальным тоже оказали скорую помощь. И их под охраной так же оставили в палатке дожидаться своей участи.
Но все хорошее заканчивается, и в одиннадцать часов их разбудили толчками и окриками. Антон еле разлепил опухшие глаза, но о том, чтобы подняться, не могло быть и речи. Ему помогли двое боевиков. Они вынесли его из палатки и усадили на осколок бетонной плиты. Скоро палатка опустела, и все измученные ополченцы сидели на строительном мусоре, наслаждаясь странно ярким солнцем. Было холодно. Но свет, льющийся с неба, как-то странно компенсировал сырость и промозглость земли. Думая о том, что Алина уже должна быть далеко, Антон с усмешкой вспоминал молчание Ханина и его признание, что он не придет на помощь. Нет, Антон не злился. Это было правильно. Он никогда не понимал тех, кто ради горстки народа рисковал дивизиями. Морально оправдано, да… но логикой нет. Антон, как и многие в то время, стал рассуждать, уже только опираясь на рациональность. И, следуя этой логике, он понял, что их не оставят в живых. Их наскоро зашпаклевали и дали выспаться, только чтобы устроить показательную казнь. Хотели бы оставить в живых, дали бы настоящих хирургов, что их зашили бы по-человечески. А так… просто, чтобы концы не отдали раньше времени. Антон единственное о чем жалел, что не сможет стоять, когда его будут расстреливать. Перетянутая нога не гнулась и вообще не чувствовалась. Опираясь на нее, он даже боли-то не чувствовал. Но и стоять не мог. Сразу валился обратно на осколок бетонного блока.
Разговаривать им не давали. При попытке обратиться к мальчику, что с перевязанной головой сидел недалеко от него, Антон получил увесистый удар в затылок рукой. Клацнула челюсть, и он только улыбнулся этому идиотизму. Судя по остальным, только он и сосед с перевязанной головой, странно аутично уставившийся в одну точку, серьезно были ранены. Остальные кто с пулевым навылет, кто с ушибами, кто просто легкоконтуженные. Многие сидели, закрыв глаза и подставив лица солнцу. Это походило за странную молчаливую молитву каких-то сектантов. Они словно смотрели на солнце своими закрытыми глазами. Антон не мог позволить себе такой роскоши, как последние мгновения провести зажмурившись. Он оглядывался, рассматривая руины, всматривался в лица боевиков, изучал палатки, разбитые посреди развалин. Он заметил серо-белого голубя, что разгуливал по мусору и что-то выискивал среди него. Еще он заметил вдалеке разбитой артиллерией улицы, как коптящий экскаватор копает ров…
Вдруг все вокруг изменилось. Боевики напряглись, выпрямляясь. Раненые открыли глаза. Голубь вспорхнул и улетел. Шум экскаватора показался громче.
Не торопясь, к ним приближались три человека, среди которых Антон узнал неуловимого Кондрата. При виде этой уголовной рожи Антон не смог сдержать усмешки. Да и Кондрат был чересчур рад увиденному Рухлову.
– Это вот Рухлов. Кореш Ханина, – сказал он своим двоим спутникам весело. Те внимательно посмотрели на Антона, но ничего не сказали. Оглядев других раненых, Кондрат заявил: – Это шушера. Никого из них не знаю.
Один из молодых ребят, что рядом с Кондратом казались даже моложе, чем были на самом деле, сказал жестко:
– Хорошо. Иди. Мы сами тут разберемся.
Кондрат, не споря, ушел, и, когда он скрылся, эти двое перед Антоном представились:
– Ринат. Я командую этой толпой.
– Роман. Я командир отдельной роты снайперов.
Попросив охрану отойти на десяток шагов, Роман обратился к Антону:
– Я бывший ученик Ханина. Его курсант. Мне надо его найти. Мы обыскали весь город, но не нашли его. Ни среди живых, ни среди мертвых. Если мы его найдем, ему гарантирована жизнь. Гарантирована не нами, а Улемом. Нашим хм… командующим. Помогите нам его найти.
– Ага, – усмехнулся Антон. – И если я вам помогу, то вы, конечно, отпустите и нас заодно.
Роман скривился как от зубной боли и сказал:
– Нет. Я не буду вам врать. Вы вполне достойны знать, что с вами будет…
– В том рву закопаете? – перебил Антон, кивая на делающий свое дело экскаватор.