Мы начинаем в конце

* * *


Дачесс взяла Робина за ручку; вместе они прошли через воротца к лошадям, что паслись бок о бок.

— Можешь хоть разок с нами поесть? — спросил Робин.

Дачесс приложила ладонь к влажному, нежному носу вороного.

— Нет.

Она хотела и серую так же приласкать, но ее любимица не далась, отвернулась.

Дачесс вела вороного и серую за недоуздки; Робин семенил сильно поодаль. Закрыл ворота, как она учила, и убежал.

Дачесс закончила с лошадьми, пожелала им доброй ночи. Робина она нашла возле пруда, на траве. Послушный, он к воде не приближался, хотя плавал очень неплохо. Не зря Дачесс почти целый год возила его по субботам в Окмонт — в тамошнем открытом бассейне малышей учили плаванию бесплатно. А ехать, между прочим, надо было тремя автобусами.

Стоило ей шагнуть к Робину, как тот весь сжался и отпрянул.

— Ты на меня обиделся?

— Да.

Дачесс заметила, что он стиснул ладошку в кулачок и держит, будто наготове, между тощеньких исцарапанных коленок.

— Зачем ты угрожала Тайлеру?

— А зачем он тебя толкнул?

Ночь опустилась, точно колокол. Вот только что были сумерки — и уже тьма, и тепло из земли высосано небом, и заменено прохладой.

— Всё в порядке, — бросила Дачесс.

— Нет, не всё! — Робин стукнул по земле кулачком. — Тут, в Монтане, хорошо. Я люблю дедушку, и коровок, и курочек. И мисс Чайлд мне нравится, и школа тоже. И мне не надо…

— Чего?

За нарочито ровным тоном скрывался вызов. Всего месяц назад Робин промолчал бы.

— Тебя. У меня дедушка есть, он — взрослый. Он о нас заботится. А ты мне еду больше не готовь.

Робин тихонько заплакал. Сидел, обняв голые свои коленки, уткнувшись в них подбородком; раскачивался взад-вперед и всхлипывал. Дачесс знала, каким образом формируется человек. Душа — она вроде сырой глины; от событий и воспоминаний остаются оттиски, потом застывают — и пожалуйста, вот вам готовая личность. Для Дачесс главное — чтобы с Робином все было в порядке, а прочее — как получится. Робин по-прежнему еженедельно общался с психиатром, только содержание бесед уже не пересказывал. «Я не обязан. Это личное» — так он говорил.

— Ты — вне закона, Дачесс, но я-то нет. Я хочу быть обычным мальчиком.

Она встала коленями прямо на холодную землю, вся подалась к Робину.

— Только не забывай, что ты — принц. Так мама говорила, и это правда.

— Отстань.

Дачесс протянула было руку, хотела волосы взъерошить — а он дернулся в сторону, вскочил и бегом припустил к дому. Целое мгновение Дачесс казалось, что и она сейчас заплачет, что последние пара месяцев и предшествовавшие им несколько лет выльются из нее, или даже не так — что она сама сойдет на нет, растает, увлажнив монтанскую почву, что кожа слезет с костей, ибо в ней, в Дачесс, не кровь пульсирует, а слезы, одни только слезы.

Послышался шум мотора. Дачесс напряглась на секунду и выдохнула, увидев за рулем Долли. Дальний свет распорол пространство над водой, но та и не подумала выключить фары.

— Не возражаешь, если я тут чуток посижу?

Долли приезжала время от времени — ей здесь нравилось. Сегодня она щеголяла в кремовом платье и в туфлях на красной подошве. Каблуки, разумеется, как всегда, высоченные. Нормальной повседневной одежды у Долли, наверное, просто не было.

— Что-то я вас не видела в воскресенье в церкви, — сказала Дачесс.

— Билл хворает.

— Вот как.

— Он болен уже давно. В иные дни чувствует себя терпимо, а в иные — совсем плохо.

— Понимаю.

— Знаешь, я соскучилась по твоему платью.

Дачесс вырезала очередную прореху — на сей раз в районе пупка.


— Заглянула бы ко мне, Дачесс, поболтали бы — типа, между нами, девочками… Сестер и братьев у меня нет, и матери тоже. Самой о себе пришлось заботиться.

— И результат — очень даже.

— Это только с фасада. Когда надо создать видимость, мне нет равных. Короче, надумаешь — скажи Хэлу, уж он знает, где меня найти.

— Я с Хэлом разговариваю, только когда без слов никак не обойтись.

— Почему?

— Если б я его раньше знала… Если б моя мама…

Тихий, причмокивающий плеск воды.

— Хэл — он ведь к вам ездил.

Дачесс повернула голову.

— В Кейп-Хейвен, — пояснила Долли. Она говорила шепотом, будто раскрывала Дачесс чужую тайну. — По-моему, тебе надо знать.

— Когда?

— Ежегодно в один и тот же день, второго июня.

— В мой день рождения.

Улыбка, пусть еле заметная.

— Всегда с подарком, — продолжала Долли. — Мы вместе выбирали, Дачесс. Хэл меня просил помочь — ну как женщину. Вроде я лучше соображу, что тебе может понравиться. Когда родился Робин, он стал ездить дважды в год. Это Хэл-то, при его-то занятости на ранчо… Ему ведь и на день отлучиться — целая история.

Дачесс оглянулась на дом.

— Как он узнал? Стар клялась, что бойкотирует его.

— Она и бойкотировала. Упрямой была мама твоя… И кое-кто здорово мне ее напоминает.

— Ближе к делу, Долли.

— У Хэла в Кейп-Хейвене есть знакомый. Они перезваниваются. Тот человек — полицейский, если я ничего не путаю.

Дачесс закрыла глаза. Уок.

— Никаких подарков я не получала.

— Знаю, знаю. Хэл всегда возвращался несолоно хлебавши. Из года в год, представляешь? Но это его не останавливало. Он не терял надежды, хотя ни за что не стал бы искать встречи с тобой или Робином без разрешения вашей мамы.

— Мама говорила, это он во всем виноват, он один.

Долли погладила Дачесс по плечу.

Про бабушку, про вольный и неприкаянный ее дух Дачесс знала. Сама себе присвоила бабушкину девичью фамилию — Дэй; представлялась «Дачесс Дэй Рэдли», и не иначе. Стар было семнадцать. В то утро она ушла в колледж, но ее как грызло что-то. Она сбежала с занятий, дома оказалась раньше обычного. Только порог переступила — вот она, записка.

«Я тебя люблю. Прости. Позвони папе и ни в коем случае не ходи на кухню».

Послушанием Стар никогда не отличалась.

— Я привезла пирог для Робина — называется «Грязь в две мили глубиной»[32]. Робин, поди, расстроится, что она не настоящая…

Дачесс шагнула к фургону, взяла пирог.

— Дедушка твой старый уже.

— Знаю.

— Ты когда-нибудь совершала ошибку, Дачесс?

Вспомнился Кейп-Хейвен: пожар, и драки, и глубокая царапина на «Мустанге» Брендона Рока.

— Нет, никогда.

Долли вдруг сгребла Дачесс в охапку, прижала к себе. Пахло от нее сладко и душно. Дачесс задергалась, но вырваться не сумела.

— Смотри не заиграйся в самостоятельность, девочка.