Мы начинаем в конце

Подлипалы заржали хором.

Дачесс резко подняла взгляд.

Нейт не стушевался.

— Чего вылупилась?

Она все смотрела ему в глаза. Потом отчеканила:

— Я — Дачесс Дэй Рэдли, и я вне закона. А ты, Нейт Дормен, — трусливый койот.

— Психопатка.

Дачесс сделала шаг вперед. Заметила, как судорожно сглотнул Нейт.

— Еще слово о моей семье вякнешь — башку тебе оторву, ублюдок.

Нейт попытался рассмеяться. Не очень-то у него получилось. О Дачесс он всякого наслушался. Субтильная, со смазливой мордашкой — это верно. Зато если разъярится — знай держись. Тогда и приятели не вступятся.

Дачесс проследовала в открытую школьную дверь. До нее донесся шумный выдох Нейта Дормена. Дачесс не оглянулась — Нейт мог заметить, что у нее глаза красные после очередной мучительной ночи.





3




Целую милю продолжалась застывшая пляска утесов, обреченных эрозии. Далее шоссе выныривало к бухте, огибало ее по самому краю, чтобы скрыться в дубовой роще на Клируотер-Коув. Уок удерживал скорость — тридцать миль в час, не больше.

Простившись с Дачесс и Робином, он поехал к дому Кинга. Сгреб листву с дорожек, собрал мусор во дворе. Обычное его еженедельное занятие в последние тридцать лет.

Оттуда направился в полицейский участок. Отметился у Лии Тэллоу, диспетчерши. Собственно, только они двое и работали. Уок за всю жизнь ни дня не пропустил. Готов был сорваться по первому звонку. За сменой времен года, за приездом-отъездом курортников наблюдал из окна. Периодически ему оставляли объемистые корзины — на добрую память. Вино, сыр, шоколад… Тем не менее что ни год, в брючном ремне приходилось буравить новую дырку.

Правда, была еще одна сотрудница, на полставки — Лу-Энн. Являлась, если в ней возникала нужда, — например, когда в их краях проходили парады, шоу всякие. Или просто когда домашние хлопоты до воя опротивеют.

— Ну что, готов? В смысле, к возвращению Кинга?

— Я лично еще тридцать лет назад подготовился; с тех пор — как штык. — Уок старался контролировать свою улыбку. — Сейчас у меня обход; на обратном пути слоек куплю, пирожков…

Каждое утро он прохаживался по Мейн-стрит. Этакий полицейский ритуал — уверенный шаг, деловитое выражение лица. Учился по сериалам. Одно время носил усы, как Томас Салливан Магнум[5]; «Медицинский детектив»[6] с блокнотом и ручкой смотрел. Даже купил бежевый плащ. Вот подвернется настоящее дело — а он, Уок, во всеоружии.

На Мейн-стрит фонарные столбы щеголяли флажками, сверкающие внедорожники плотно стояли у тротуара, практически по всей длине затененного зелеными маркизами. Кертис Паттерсонс загородил выезд своим «мерсом». Уок не стал выписывать штраф. При встрече он по-дружески посоветует Кертису впредь быть внимательнее.

Мясная лавка. Миновать ее, избегнуть разговора с Милтоном. Уок ускорил шаг, но Милтон уже вышел, подпер притолоку. Белый фартук в красных пятнах, пальцы тискают полотенце — будто вся эта кровища вот так вот запросто стирается.

— Доброе утро, Уок.

Зверообразный Милтон. Ни дюйма на теле не найдется, где не курчавились бы жесткие волосы. Тип из тех, кому надо бриться трижды в день, причем по скулы включительно — иначе какой-нибудь заезжий владелец зоопарка стрельнет в него дротиком со снотворным.

В окно был виден олень, подвешенный на крюк. Может, еще вчера бродил по хвойным лесам Мендосино, и вот — убит Милтоном и вздернут. Милтон — заядлый охотник. Как сезон начинается — он мясную лавку закрывает, нахлобучивает войлочную шляпу, загружает в свой «Джип Команч» ружья, одеяла и сумку-холодильник с баночным пивом… Уок однажды не придумал внятной отмазки — и пришлось ехать охотиться с Милтоном.

— Ты Брендона Рока уже допрашивал? — Слова, особенно имя «Брендон Рок», были практически выплюнуты. Будто Милтону дыхания не хватило на нормальную фразу, будто он запыхался неизвестно с чего.

— Еще нет, но он в списке.

Брендоновский «Мустанг» имел проблемы с системой зажигания. Пыхал выхлопами, чихал и громыхал, да так, что, когда это случилось впервые, половина соседей кинулась звонить в полицию. Брендон так ничего и не предпринял, и улица задыхалась.

— Я уже в курсе. Насчет Стар. Опять ее угораздило. — Кровавой тряпкой Милтон отер пот со лба. Поговаривали, что он питается исключительно мясом. Если так — понятно насчет волосатости.

— Стар в порядке. На этот раз ей просто стало нехорошо.

— Я все видел. Безобразие. Еще и при детях.

Милтон жил аккурат напротив Рэдли; Стар и детьми интересовался скорее от одиночества, а не по должности (возглавляемый им Соседский дозор давно уже не котировался на Айви-Ранч-роуд).

— А ты всегда все видишь, Милтон… Тебе бы в полиции работать.

Милтон только рукой махнул.

— Мне и Дозора хватает. Вон, «десять — пятьдесят один» передали на днях.


— «Необходим эвакуатор», — расшифровал Уок.

Тен-кодами[7] Милтон швырялся направо и налево.

— Повезло ей, что ты ее опекаешь… — Милтон извлек из кармана зубочистку и занялся мясной ниткой, что застряла у него меж передних зубов. — Я тут про Винсента Кинга думал. Говорят, он сегодня выходит — это правда?

— Правда.

Уок нагнулся, подставив солнцу открытый участок шеи; поднял банку из-под пива, бросил в урну.

Милтон присвистнул.

— Тридцать лет, Уок.

Должно было быть десять, и то — в худшем случае. И было бы, если б не драка. Отчета о ней Уок не видел, знал только, что на его друге две смерти. Десять лет переросли в тридцать, непредумышленное убийство — в умышленное с особой жестокостью; пацан вырос в мужчину.

— Тот день из памяти не выкинешь. Так и вижу — идем мы все цепью, ищем… Слушай, а Винсент — он в Кейп-Хейвене будет жить?

— Да, насколько мне известно.

— Ты ему скажи: если что надо, пускай ко мне придет — ага, сюда, в лавку. Или даже вот как: оставлю-ка я для него пару свиных ножек. На гостинец.

Уок не нашелся с ответом.

— Житуха… — Милтон кашлянул, уставился себе под ноги. — Суперлуние нынче. Красотища. А я как раз выписал новый телескоп, и его уже доставили — видишь, как кстати? Короче, сейчас я малость занят, а вот вечером, если тебе интересно, ты, может, зайдешь…

— Нет, у меня дела. В другой раз.

— Ладно. После смены сюда загляни, я для тебя шмат шеи приберегу. — Милтон кивнул на вздернутого оленя.

— Вот этого не надо. — Уок попятился, спохватился, хлопнул себя по животу. — Куда мне лишнее мясо?

— Не волнуйся, оленина — она нежирная совсем. Если грамотно приготовить — потушить, — пальчики оближешь. Я бы тебе сердце предложил, но в него как раз пуля угодила, а это значит, аромат уж не тот…

Уок прикрыл глаза. Подступала тошнота, руки тряслись. Милтон это заметил. По его физиономии стало ясно: сейчас будут вопросы и комментарии. Уок поспешил прочь.

Огляделся — никого. Проглотил две таблетки. Без них уже нельзя. Осознание факта зависимости в очередной раз отозвалось резкой болью.

Он шел мимо кафешек и магазинов, то и дело бросая лаконичные приветствия. Помог миссис Астор погрузить покупки в машину, терпеливо выслушал соображения Феликса Коука относительно трафика на Фуллертон-стрит.

Остановился под вывеской «Деликатесы Бранта». Витрина соблазняла горками печенья, слоек, пирожков, а также всевозможными сырами.

— Здравствуйте, инспектор Уокер.

Элис Оуэн. Волосы гладко причесаны, на лице боевая раскраска, даром что одета как на работу. В руках трясется собачонка непонятной породы; тощая — хоть ребрышки пересчитывай. Уок хотел ее погладить, но жалкое создание вдруг злобно ощерилось.

— Не подержите мою Леди, пока я в «Деликатесы» заскочу? Я на секундочку.

— Давайте. — Уок потянулся за поводком.

— Нет-нет, на землю не ставьте! Мы только что с педикюра, у нас повышенная чувствительность ногтей.

— В смысле, когтей?

Элис молча сунула ему свое сокровище и шмыгнула в магазин.

Через окно Уок наблюдал, как она, сделав заказ, треплется с приезжей бездельницей. Прошло десять минут. Десять минут собачьего влажного дыхания прямо в лицо.

Наконец появилась Элис. Поскольку обе руки у нее были заняты покупками, пришлось топать за ней, нести собачонку к внедорожнику. Уложив покупки в багажник, Элис сказала «спасибо», полезла в бумажный пакет, извлекла и сунула Уоку вафельную трубочку-канноли с начинкой из рикотты. Уок устроил целое шоу — дескать, не надо, не возьму, — но слопал канноли в два укуса, едва только Мейн-стрит осталась позади.

Он прошелся по Кассиди-стрит — но не до конца, а до того места, откуда можно было срезать путь к Айви-Ранч-роуд. Постоял у Стар Рэдли на крыльце. Из дома слышалась музыка.

Стар открыла прежде, чем Уок успел постучать. Улыбнулась по-особенному — именно из-за этой улыбки Уок до сих пор с ней и нянчится. Опустошенная, но прелестная; конченая, но с этим невозможным сиянием в глазах — такова Стар. Уок удивился, увидев на ней розовый передник. Будто она печенья вздумала напечь. Притом что в кухонном шкафу мышь повесилась.

— Добрый день, инспектор Уокер.

Против воли он улыбнулся.

В небыстром темпе крутился потолочный вентилятор. На гипсокартонных стенах местами отошли обои. Шторы держались всего на нескольких кольцах, будто Стар, отчаянно отгораживаясь от дневного света, оборвала их судорожными движениями. Радио было включено на полную громкость, «Линэрд скинэрд» пели о милой Алабаме, и Стар подергивалась в такт, пританцовывая, собирала по кухне пивные банки и коробки из-под «Лаки страйк», набивала мусорный пакет. Успевала еще и улыбаться Уоку — широко и открыто, по-девчоночьи. Годы не изменили ее сути. В юности беззащитная, отчаянная — из «трудных», — она такой и осталась.

Изящный поворот — и в мешок отправилась пепельница из фольги.

Над камином висела фотография — они двое, обоим по четырнадцать. Полная готовность к будущему. Предвкушение будущего.

— Голова болит?