На крыльях

Неужели это закончилось? И я смогла? Смогла отстоять свою любовь?

А сколько раз мне еще предстоит это делать?

Я закрыла лицо ладонями и заплакала беззвучно – не от того, что мне было так плохо – где-то за слоем тревоги моя душа ликовала, а от того, что эмоции во мне требовали выхода, и они покидали меня вместе со слезами: и гнев, и обида, и страх.

Девушка-официант, увидев, что я плачу, принесла мне фарфоровый симпатичный чайник с ягодно-травяным напитком.

– Успокаивающий. За счет заведения, – улыбнулась она мне, ставя рядом тарелочку с пирожным – корзиночку с воздушным кремом и кусочками фруктов.

– Спасибо, но я заплачу, – твердо сказала я.

– Вы молодец, – только и сказала официант. – Ловко вы ее.

Чай оказался душистым, корзиночка – вкусной, и мои слезы вскоре высохли. Я сидела, не веря, что выдержала это, написала сообщения Нинке, ответила на сообщение Кирилла, который вновь написал мне, думала об Антоне – сейчас он еще спал после ночи, проведенной в репетиционной.

Из кафе я вышла в умиротворенном состоянии, решив, что позвоню Антону и все ему расскажу. Он должен знать обо всем, хоть речь пойдет о его маме. Это будет справедливо. Надо только дождаться, когда мой мальчик проснется.

Едва я подумала об этом, как мой телефон отчаянно затрезвонил – звонила Нинка. Оказалось, она звонила много раз – и вчера, и сегодня. Но вчера вечером я не слышала звонков, лежа в кровати без сил, а сегодня все мое внимание забрала Адольская.

– Радова! – прорычала Ниночка. – Где тебя черти носят?!

Когда я осталась в Москве с Антоном, мы почти не общались – изредка перебрасывались сообщениями. И я даже успела соскучиться по этой сумасбродке.

– До тебя, как до президента, не дозвониться, – выговаривала мне Журавль, очень злая и возбужденная одновременно.

– Вообще-то я тебе вчера писала! Что случилось? – насторожилась я. Голос у подруги был странный.

– Что-что! Я выхожу замуж! – огорошила меня Нинка, и я, не вовремя споткнувшись, чуть не упала прямо в лужу, в которой гордыми корабликами плавали листья. Только чудо не дало мне грохнуться вниз.

– Как?! – так громко воскликнула я, что на меня обернулись люди.

– Вот так. Раком об косяк, – заявила, нервно расхохотавшись, подруга и спросила с огромным любопытством: – У вас-то что-нибудь с Блонди было? Если да, хочу все знать с самыми грязными подробностями!

– Какие подробности! – возмутилась я. – За кого ты выходишь замуж?! Ты шутишь, да?

– Не шучу, – отозвалась она легкомысленно.

– Да ладно тебе, ты меня разводишь! – не верила я.

– Ой, Радова, какие разводы. Мне не до шуточек! Расскажи лучше, как там твой Тропино…

– И за кого ты выходишь?! – громко воскликнула я, перебивая подругу. Чего-чего, а такой новости я не ожидала.

– Не скажу, – заупрямилась Нина.

– Что значит – не скажу?! – от возмущения я встала, как вкопанная, посредине дороги.

– Это было внезапно, словно ураган, – призналась Журавль.

– У тебя всегда в голове ураган бушует, – отозвалась я, не в силах поверить в услышанное. – Ты все-таки шутишь, да? – спросила я с надеждой.

– Такими вещами не шутят, – заявила Нинка. – Я сейчас к тебе приду и все-все расскажу!

– Я еще не дома, – отозвалась я.

– А где шатаешься?

– С мамой Антона встречалась, – вздохнула я. – Это Матвей, да?

Но подруга меня словно не слышала.

– И что его мамане от тебя надо было? – жутко удивилась трубка голосом Журавля.

– Не скажу, – спародировала я ее.

– Через час я прихожу к тебе, и мы обмениваемся новостями, – почти с угрозой в голосе сказала Ниночка.

– Так за кого ты выходишь? – попыталась еще раз узнать я ответ на столь шокирующий вопрос, однако подруга отключилась.

Домой я приехала с непонятно-взволнованным настроем. С одной стороны, я все еще отходила от встречи с госпожой Адольской, а с другой, мне было жутко непонятно и любопытно – что там за эти несчастные несколько дней произошло с Ниночкой, что она аж решила выскочить замуж и скрывает, за кого.

Смею предположить: за дряхлого миллионера, стоящего на пороге перехода на новую ступень существования, куда бы она его милостиво и подтолкнула.


Ниночке бы очень подошло быть вдовой-миллионершей.

Однако, как оказалось, Журавль жениха вовсе и не скрывала. Скрывали от нее.

Когда я вернулась домой, Ниночка уже приехала и сидела на кухне в компании Алексея, Киры и Эдгара. Томас до сих пор работал в студии, в поте лица трудясь над новым шедевром, и Нелька поехала отвозить ему обед.

Родственники и подруга за обе щеки уплетали солянку, весело о чем-то разговаривая.

– Всем привет, – поздоровалась я.

– А вот и наша депрессивно-компульсивная, – понабрался Леша слов от новой пассии – психотерапевта.

– Нормальная, – буркнула я, присаживаясь за стол. Нинка поймала мой взгляд и тотчас заиграла бровями. Выглядела она не как человек, который ошарашен внезапной свадьбой, а вполне довольно. Так, как будто бы у нее исполнилась мечта.

– Опять пойдешь в свою комнату сидеть и куковать или соизволишь пообщаться с родственниками? – поинтересовался дядя.

– Соизволю, – отвечала я, хотя мне хотелось быстрее уединиться с подругой в своей спальне. Однако сначала пришлось обедать, хотя кусок в горло не лез, а затем за чаем слушать рассказ громогласной Киры о том, как она училась водить машину – Эд при этом смотрел на нее крайне рассеянно и, держу пари, мечтал оказаться около любимого компа. Алексей зато не мог наумиляться – никак не мог поверить, что нашлась ненормальная, которая позарилась на его племянника.

В конце концов, я не выдержала, встала и взяла Нинку за руку.

– Нам нужно посекретничать, – объявила я и утащила упирающуюся подругу в свою комнату под удивленные взгляды родственников.

В спальне мы уселись с ногами на мою кровать друг напротив друга.

– Ну, – уставилась я на подругу вопросительно.

– Нравится мне ваша мужланка, – поделилась со мной Нинель. – Я супы терпеть не могу, а тут прям объедение. Всю кастрюлю бы сожрала. Удобно такую домработницу держать. И платить не надо.

– Рассказывай! – не выдержала я. – Что ты на сей раз удумала?!

– Ты первая! – заявила она, изнывая от нетерпения. – Что хотела от тебя мамаша, и что было с Блонди? Подробно и по порядку. Очень подробно. Показал он тебе мачизм экстра-класса?!

– Какая тебе разница? Говори, за кого собралась! – хлопнула я рукой по постели.

– Как – какая?! – возмутилась до глубины души Журавль. – Я за тебя волнуюсь, между прочим. Ты же не алло! Что там тебе мадам Тропинина наговорила? С сыночком запретила общаться? – оказалась Нинка прозорливой.

– Она Адольская, – поправила я ее устало.

– Да хоть Свиньина-Подмышкина, – рубанула воздух ребром ладони Нина. – Мне все равно. Говори, что его мамаша от тебя хотела, – явно относилась к Алле без особого уважения Журавль.

Противостоять упорной Нинке – все равно, что поднять глыбу. Легче подчиниться. И я, без утайки, рассказала ей все. Реакция подруги была бурной: сначала она внимательно выслушала меня, а затем долго и ненормативно высказывала свою точку зрения, называя вслух все как существующие, так и выдуманные недостатки Аллы Георгиевны Адольской, которые принимали все более и более гипертрофированные качества. «Свинья бездарная» и «перхоть позорная» были самыми теплыми словами.

– Кул, что ты пошла к папаше Тропинина, хороший ход, подруга. Но почему ты не сказала все сразу мне?! – завершающим аккордом своей тирады возмутилась Журавль. – Я нашла бы, как сообщить этой даме, в какое место ей идти, как там быть и что там делать. Мерзавка, – прошипела она.

– Нин, – мягко осадила я ее. – Эту проблему я должна была решить сама. Я не побежала тебе жаловаться не потому, что не доверяю, а потому, что есть вещи, которые не может решить никто, кроме меня. Понимаешь?

– Понимаю, – раздраженно отмахнулась подруга. – Но это еще больше бесит. Ладно, мамашу ты устранила. А что с Тропино? – хищно улыбнулась она. – Уложила мальчика?

Я скромно кивнула.

Кто кого…

Перед глазами замелькали обрывки воспоминаний, и я почувствовала ту упоительную болезненную нежность, которую дарили мне его губы и руки.

Нинка радостно взвизгнула.

– И как? – впился в меня ее внимательный взгляд. – Понравилось? Или заперлась в ванной и драматично рыдала?

– Я была счастлива, – тихо сказала я, цепляясь пальцами в покрывало.

– Так информативно! – закатила глаза Нинка. – Попробуем с другой стороны.

И она задала новый вопрос:

– И как он?

И выразительно поиграла бровями.

Я покраснела.

– Говори мне все! – велела подруга тоном искушенного человека.

Пришлось рассказывать. Я пыталась отделаться общими фразами, но Журавль впилась в меня, словно клещ, вытягивая слово за словом. И я, смущаясь, рассказывала, что тонула в Антоне, как в океане. И что мне не было страшно, и я не чувствовала себя – как бы верно это сказать? – грязной или испорченной, и все, что происходило – казалось мне правильным и естественным. Светлым, как солнце, таким же ярким и теплым. И что после той ночи, безудержной и наполненной искренним желанием, я стала любить его еще больше, а Антон стал еще ближе, еще дороже. Подруга внимательно слушала, хихикала, то и дело вставляла что-нибудь колкое и ехидное, а потом схватила свой телефон и, клацая по экрану длинными ногтями цвета фуксии, написала кому-то сообщение, а после показала мне.

«Поздравляю, Антоша, ты стал мужчиной!» – значилось в нем. После восклицательного знака стоял злобно скалящийся смайлик с рожками.