На крыльях

Неспешные ласковые прикосновения, иногда почти невесомые, руки, замершие на плечах друг у друга, неторопливый долгий поцелуй, от которого едва ли не сводило мышцы.

Им обоим казалось странным, что они могут быть такими: аккуратными, нежными, заботливыми. Но еще более странным казалось то, что такой поцелуй – без разлетающихся в разные стороны искр, летящих во все стороны, может задевать за живое куда сильнее, глубже. И что желание – это не только ослепительные вспышки сжигающей страсти. Это еще и безудержная нежность, в которой кроется нечто незнакомо-чувственное, яркое, незабываемое. И любовь – это не слабость или безумие, это уверенность. Безмятежность. Невесомость.

Любовь – не только огонь, сжигающий все на своем пути. Это и то самое пламя, которое греет среди снегов и холода.

Они отстранились друг от друга только тогда, когда в комнату кто-то вошел.

То, что было в спа, оказалось лишь этаким саундчеком, проверкой – но не звуков, а чувств, разумеется.

По дороге в пансионат они не разговаривали, будто бы боялись невзначай поругаться и растерять все то волшебство, которое только что собрали по крупицам. Келла за руку ввел Нину в номер, решительно послав все свои предубеждения, которые то и дело нашептывали ему на ухо, что он ведет себя, как ванильный мальчишка, и что Журавль обманет его, или кинет, или изощренно поиздевается, и что крутые мужики – а ведь он именно такой! – не должны вести себя так по-глупому. Так влюблено.

Но он пересилил себя.

Включив свет, Келла шагнул к Нине, обнимая за талию и вновь целуя – неспешно, дразнящее, но уже требовательно, и она чувственно отвечала ему, то гладя по волосам, то запуская озябшие руки под свитер, чувствуя, как напрягаются мышцы его живота, когда она кладет на него ладонь. И от того, как бурно реагировал не такие прикосновения Келла, Нина сама получала удовольствие. Чем больше нравилось ему, тем больше ей хотелось продолжить их странную нежную игру.

Объятия стали откровеннее, и одежда мешала, казалась лишней.

Келла усадил Нину себе на колени, не видя, что где-то там, под ногами, валяется снятое в спешке платье, и ее руки обвивались вокруг его плеч. Девушка откидывала голову назад, разрешая целовать себя в шею, обнаженные плечи, еще ниже. И когда Келла угадывал, как ей нравится больше всего, она крепче сжимала свои пальцы и прижималась к нему теснее.

Их прикосновения все еще были ласковыми, но теперь не едва заметными, а напористыми, и с каждой минутой становились все настойчивее и настойчивее, заставляя терять голову от переполнявших чувств.

В какой момент они оказались на кровати, никто из них не помнил. И Келла пришел в себя только тогда, когда Нина нехотя встала с него, сев на коленки. Голова у нее слегка кружилась. А желание быть здесь и сейчас с этим человеком завладело полностью.

– Куда? – прошептал Келла раздраженно, приподнимаясь на локтях. Если даже сейчас она сказала ему, что ей надоело, он бы не отпустил ее просто так.

– Подожди, – туманно отвечала девушка. Она нагнулась, изящно, как кошка, поцеловала его в живот, заставив стиснуть зубы, и поднялась.

Нина подошла к бару, достала бутылку красного сухого вина, лед и нетвердой от переполняющих чувств походкой вернулась к Келле.

«Тебе понравится» – говорил ему ее взгляд.

«Я не сомневаюсь» – отвечали его глаза.

– Иди ко мне, – потянул за руку Ниночку парень, и она вновь уселась на него, запрокинув чуть голову и отпив прямо из горла холодный терпкий напиток.

– А мне? – с усмешкой спросил Келла.

– Конечно, и тебе, – улыбнулась лукаво Ниночка, поцеловала его коротко влажными от вина губами, а после склонила над ним бутылку, оставляя на загорелой коже рубиновые дорожки, которые потекли под ремень, что Келлу, правда, не слишком-то и смущало.

Каждое касание было откровением.

Глотки холодного вина чередовались с жаркими поцелуями.

Кубики льда жгли кожу на животе и груди – и если сначала Келла смеялся тихо над такими глупостями, то потом, когда Нина склонилась над ним, держа лед, которым она, дразня, проводила по его коже, в губах, замолчал, притягивая ее к себе за волосы. Казалось, девушка точно знает, что ей сделать, чтобы свести его с ума. И какие звезды зажечь прикосновениями, а какие – потушить теплым частым дыханием.

От того, что вытворяла девушка, у Келлы срывало крышу, и он, вскоре, не вытерпев, перевернул ее на спину, оказавшись сверху с твердой уверенностью подарить в ответ ровно столько же, сколько отдала ему она.

– Ты – мой? – спросила вдруг Нина, задыхаясь от ощущений, которые дарили ей чужие руки и губы. Каждая мышца в ее теле была напряжена. Каждый нерв – оголился. От каждого прикосновения хотелось кричать, и она уже не сдерживала себя.

– Ты – моя, – отвечал парень, прикусывая мочку уха. – Поняла?

Больше они не разговаривали, полностью отдавшись захватившим их с головой чувствам. Теперь это снова была борьба – но не за то, чтобы казаться лучше друг друга и сильнее, а борьба за то, кто и кому доставит большее наслаждение.

В какой-то момент Келла вновь оказался на спине, и пальцы его переплелись с пальцами Нины, а взгляды скрестились. Его сердце стучало, как метроном, в темпе двести двадцать – даже когда она, выгнувшись, упала ему на грудь, и светлые волосы разметались по его лицу.

Он лишь прижимал ее к себе, не желая отпускать, и целуя в шею, обжигая тяжелым дыханием.

Этой ночью они сделали много удивительных открытий. И утомленная Нина заснула в одно мгновение, а Келла, убрав руку из-под ее лица, встал и подошел к окну, не веря в то, что между ними произошло и как горячо это происходило. Если бы Нина проснулась вдруг и поцеловала его вновь, он бы опять не выдержал и заключил ее в объятия.

Потому что она – его.

И он может делать с ней все, что захочет.

И, может быть, захочет даже любить.

Или уже любит.

Неважно.

Важно, что она с ним, рядом и сопит уютно, уткнувшись в подушку, и длинные ноги выглядывают из-под одеяла – так и хочется прикоснуться к ним вновь.

…А ночь была снежной и звездной. И россыпь блестящих осколков сверкала на черном бархате мягко и ласково.


Келла долго курил, сидя на подоконнике и глядя в пахнущее снегом небо, на эти самые звезды, лишь чуть приоткрыв окно в номере, чтобы спящая на кровати Ниночка не замерзла.

Звезды манили, и Келла засмотрелся на них.

– Вернись, – потребовала проснувшаяся Нина и лениво похлопала по его стороне кровати. – А то не пущу, – пригрозила она, и едва синеволосый оказался с ней под одним одеялом, нагло закинула на него ногу и сладко уснула.

Проснулись они поздно, уставшие, но довольные, снова делали вид, что ничего не произошло и со вкусом, уже по привычке, переругиваясь. Но когда Нинка достала его, Келла просто-напросто заткнул ей рот поцелуем. Она, конечно, возмутилась такой наглости, попыталась укусить его за язык, поцарапать, но он все же взял вверх, прижав к стене и сумев сделать так, чтобы она требовала продолжения.

– С тебя желание, – заявил он, видя, что Ниночка уже не в силах разговаривать.

– Заткнись, – с трудом выдавила она и укусила за плечо от переизбытка эмоций. Но легкая боль только лишь подстегивала Келлу.

Он легко срывал с ее губ поцелуи, и когда замирал, она перехватывала его движения, ни о чем не переживая и ничего не боясь.

У Келлы было много девушек – разных, и он знал, как с ними обращаться, однако именно с этой в нем вдруг возникало странное желание смотреть на звезды, выпуская в темный воздух терпкий дым. И желание повторить вновь все то, что они делали.

А когда Журавль была в душе, в котором могла сидеть, не вылезая, часами и громко напевая, Келла нашел в своем рюкзаке пистолет, перевязанный кокетливой бирюзовой ленточкой. Настоящий.

Келла удивленно покрутил его, пытаясь понять, что чужое оружие делает в его вещах, и вдруг рассмеялся – не сразу заметил, что это зажигалка: нажми на курок, и из дула вылетит огонь, а не пуля. Точная копия «Беретты» – и не из пластика, а из алюминия, и сделана так, что и не отличишь от оригинала.

Нина умела выбирать подарки – такая игрушка Ефиму была весьма по душе. Однако развлекался он со своеобразным подарком не долго – в дверь студии постучали, и Келла удивился даже, поскольку ни с кем они с Ниной и не общались, а горничные убирали номер тогда, когда он был пуст.

В дверь постучали второй раз – более настойчиво, громко. И синеволосый отправился открывать, подумав лениво, что сейчас просто пошлет смельчака, который им мешает.

На пороге стоял смутно знакомый, довольно мощный тип – из тех, которые не вылезают из качалки, чтобы сделать потом селфи в майке, и смотрел на Келлу так, как будто бы тот, как минимум, поджег его дом.

– Что надо? – весьма нелюбезно поинтересовался барабанщик.

Гость ответить не успел. В это же время шум воды прекратился, и в прихожей, куда выходила дверь ванной комнаты, появилась Ниночка в одном лишь полотенце, обернутом вокруг тела, причем таком коротком, что Келла занервничал – ладно он, видел уже, все, что надо, но этот-то тип чего пялится так откровенно?

– Чувак, не туда смотришь, – тронул его за плечо Келла. В твердом голосе его звучало предостережение.

– Убери руку, – предостерегающе произнес Матвей – а это был именно он.

– А ты что тут делаешь? – поинтересовалась Ниночка, ничуть не стесняясь и вытирая влажные волосы полотенцем. Появление Помойки ее взбесило втрое меньше обычного, ибо настроение сегодня у нее было великолепным.

– Приехал тебя навестить, дорогая, – смотрел на нее, не отрываясь, молодой человек.

– Навестил? А теперь закрой дверь с той стороны, – почти миролюбиво посоветовала Нина. Ее начало бесить, что какой-то кусок Матвея портил ей настрой. Только Келла приручился, а тут…

– Поехали, – попытался схватить ее за руку Матвей, сам не понимая, что с ним происходит, когда он видит Нину. Особенно когда он видит ее такой – почти без одежды, без мейка и прически. Домашней. Беззащитной.

– Пошел ты! – возмутилась такой наглости девушка.

– Я сказал – поехали, собирайся, – сцепил зубы Матвей. Он с ума сходил, понимая, что эти двое тут делали.

Нинка сузила глаза. Он не был похож на прежнего ее безумного поклонника – Валерия. И если Баба Яга, хоть и пугал народ, но относился к ней, как рыцарь к священной деве, то у Матвея явно были другие приоритеты.

– А меня с собой взять не хочешь? – оскалился Келла, который никогда и никому просто так не отдавал то, что принадлежало ему. – Ты вообще кто такой?

– Ее – парень, – сверкнули глаза Матвея.

– Какой ты мне парень, чмо? – возмутилась Нинка такой постановке вопроса. Да, она была вынуждена ходить с ним на свидания и перед его друзьями они пару раз целовались, и забавы ради она даже поиграла с ним, но быстро охладела, но парень?! Так даже Баба Яга ее не злил своим скудоумием!

– А вот кто ты – вопрос, – продолжал Матвей и, не выдержав, схватил Ниночку за запястье – та едва выдернула руку, шипя ругательства.

– Муж, – ласково улыбнулся ему Келла и без слов ударил в лицо.

Матвей, не ожидавший этого, едва не потерял равновесие. Из носа потекла тонкая струйка крови. Матвей удивленно поднес к лицу испачканные в красном пальцы.

– Проваливай, чувак. У меня нет настроения на разборки с тобой, – лениво проговорил Келла, стоя на пороге. – Не отсвечивай рядом с ней, – имел он в виду Журавля, – и не трону. Увижу рядом – тебе не жить.

– Тебе – не жить, – тихо сказал Матвей и, глядя в глаза Ниночке, добавил тихо, но с такой затаенной злостью:

– Я запомнил.

– Я – тоже, – ничуть не испугалась Нина, хотя выражение его глаз ей не нравилось.

Матвей не стал устраивать сцен – просто ушел.

Он долго сидел в своем автомобиле, и перед глазами его стояла Ниночка в своем этом одном полотенце и с влажными волосами. Он хотел провести с ней Новый год, но она упорно отказывалась и, в конце концов, заявила, что уезжает из города. Случайно узнав от дяди, где находится девушка, Матвей поехал за ней. Он подозревал, что она будет вместе с каким-то уродом, и его подозрения подтвердились.

В последнее время эта девчонка стала его наваждением. Даже снилась – мозг раз за разом прокручивал ту сценку из детства, когда она полезла к нему целоваться. Только во сне она была уже не подростком, а взрослой, вполне оформившейся девушкой.

Нет, если бы они провели ночь вместе, он бы отстал от нее, возможно, но сейчас, когда она становилась все недоступнее и недоступнее, унижая его отказами, он чувствовал все больше и больше охотничий азарт. Как там, около ринга с бойцами.