Муж понарошку
Часть 36 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Первые несколько дней дались Алексею нелегко, и долгая дорога отнюдь не способствовала его успокоению – наоборот, от нечего делать он без конца крутил в голове события той ночи и все глубже погружался в невыносимое чувство вины и раскаяния. Самое ужасное было даже не то, что он нарушил слово, данное полковнику Енисееву, и... чуть не совратил влюблённую девушку, а то, что он сделал ей больно – буквально разбил сердце, да к тому же умудрился сделать это несколько раз за вечер.
Он понимал, что его отъезд тоже будет болезненным для неё, но не видел иного выхода из сложившейся ситуации. Ну как им сейчас находиться рядом, жить в одном доме, сидеть за одним столом? Ведь это будет то же самое, что ежеминутно задевать кровоточащую рану, причем рана эта у них обоих прямо на сердце.
Ни разу Алексей не позволил себе подумать: "А может, черт с ними, с этими муками совести? А что, если так для всех будет лучше? Мы ведь... любим друг друга..." Это казалось ему малодушием. Романтическая любовь – понятие из лексикона молодежи, вроде Наденьки и ее подружек. А он – взрослый мужчина и должен мыслить иными категориями. Долг, благо, будущее. Ну какое у них будущее? Принцесса и телохранитель. А через двадцать лет она будет в самом соку – всего 41, а он – уже почти старик – целых 53! Нет-нет, он не вправе испортить ей жизнь, поддавшись эгоистическим желаниям и эмоциям.
Друг-пермяк, майор в отставке Федор Константинович поначалу не обращал внимания на Алексеевы душевные терзания, предоставляя ему страдать молча и лишь время от времени отвлекая ностальгическими разговорами о прежних днях. Федор был уже дедом, и его первая внучка, трехлетняя Олечка, как раз гостила у прародителей. Это был настоящий ангел с золотистыми кудряшками, завораживающе огромными глазищами, нежным голоском и такими крохотными мягкими ладошками, что в Алексее все нутро переворачивалось, когда девочка прикасалась к его щеке или руке. Он баррикадировался изо всех сил, но в голову все равно прорывались предательские мысли о том, что у них с Надей могло бы родиться примерно такое же сокровище, и он обожал бы его до умопомрачения. Так же, как и саму супругу. Черт возьми, кажется, только теперь он до конца осознал, насколько его поглотило чувство к этой юной девочке... всего, без остатка. В его душе не осталось уголка, не занятого Надей. В его мозгу не было места, которым бы он не думал о ней. Но, как и множество раз в прошлом, он твердо решил направить это чувство на достижение максимально счастливой жизни для Нади. И в этой жизни нет места для него.
Алексей очень понравился Оленьке – она практически не слезала с его коленей, постоянно лопотала своим сбивчивым, шепелявым говорком, заглядывала ему в глаза своими невыносимо прекрасными, чистыми голубыми озерами. Пробует свои чары, – думал он с усмешкой, но не испытывал ни малейшего неприятного чувства. Жена Федора – Елизавета Даниловна – постоянно отгоняла внучку от гостя, твердя, что она не дает ему спокойно вздохнуть, а Алексей мягко и вежливо отгонял заботливую бабушку и получал истинное удовольствие от общения с девочкой. Через пару дней ее все же забрали родители, и дом погрузился в тишину. Непонятно почему, она показалась Алексею гнетущей.
– Вы тоскуете по внучке? – спросил он у друга.
– Да, еще как! Дети придают смысл жизни. Лиза еще пару дней отдыхает да порядок наводит, а на третий мы уж с ней вместе вздыхаем: где там наша Оленька, скучно без нее. Ну, мы надеемся, что скоро у младшего тоже малыш появится – и будет у нас весело дольше и чаще.
Алексей покивал понимающе. Мысль об этом так глубоко засела в его голову, что не проходило и дня, когда бы он не вспоминал о ней. "Дети придают жизни смысл"... это правда. Какие из своих достижений Алексей сможет продлить в веках? Что он сделал хорошего для вечности? А подарить кому-то жизнь – вот это достойное дело. И не просто жизнь, абы какую, а хорошую, в достатке, в любящей семье, с должным воспитанием и образованием. У него пока еще есть на это силы...
Когда они остались в доме втроем, Федор стал замечать, как печален и задумчив его бывший боевой товарищ, и принялся потихоньку выспрашивать, что его гложет. Алексей отнекивался и отшучивался, но как-то после бани гостеприимный хозяин налил ему клюквенной настойки, они слегка накатили, и язык у гостя развязался.
– Я, вот, Лех, все ж не пойму. Вроде и ты, но что-то не так... Ходишь угрюмый какой-то, как в воду опущенный. И не ври, что мне показалось – я обман за версту чую. Говори, влюбился, что ли?
Алексей молчал, не мог выдавить из себя ни слова, но смотрел на Федора так, что тот и сам все понял.
– Ну, эт дело хорошее. Это давно пора... – пробормотал с улыбкой хозяин, подливая гостю настойки щедрою рукой.
– Ничего хорошего, – наконец хрипло выдавил из себя Алексей, опрокинув стопку в рот целиком и заев ее лимоном.
– Да как так? В чем проблема-то? Замужем она, что ли?
Алексей решил, что это отличный выход из затруднительной для объяснений ситуации и кивнул. Тем более, что это правда.
– Ну, брат, такое бывает... А сама-то она того... любит тебя, что ли?
– Да какая разница, Федь? Разве это что-нибудь значит? Если есть непреодолимое препятствие. Непреодолимое, с точки зрения порядочного человека. Какая разница, любит она меня или нет?
– Ну, если у них детей нет, то, может...
– Нет, – Алексей покачал головой. – Это тоже неважно. Не стану я женщину уводить из семьи. На чужой беде счастья не построишь. Ничего. Перетерплю как-нибудь. Да мне, может, поздно уже жениться-то, я ведь старый...
– Ну ты скажешь, старый! – фыркнул Фёдор. – Чай, в Европах-то раньше и не женятся.
– Ну и что? Они там и на площади перед храмом с голой ж*пой ходят – нам с них пример, что ли, брать?
Федор усмехнулся в пышные седые усы:
– Ты, брат, не передергивай. Жениться тебе надо обязательно. Не на этой, так на другой. Кому ж и продолжать род русский, как не тебе и таким, как ты?
– И чем это я таким заслужил?
– Ты на комплименты не напрашивайся, чай, не барышня. А старому товарищу на слово поверь. Даю тебе год. Не женишься – приеду и такого леща тебе выпишу – полетишь до самого Дальнего востока, – и добродушно рассмеялся.
Но гораздо больше, чем в делах сердечных, Алексей хотел получить от него совет по поводу работы в полиции, потому что Фёдор работал там несколько лет.
– Да, грязная работенка, – прокряхтел тот. – Там, конечно, особый склад личности нужен. Жесткий, безжалостный. С другой стороны, если с бумагами сидеть, но... Я тебе так скажу: если альтернативы нет, как у меня не было, можно и поработать – не сломаешься. Ты ж не барышня какая. Но если есть альтернатива, то лучше, конечно, избежать. Я, чесслово, еле пенсии дождался.
Все это подтверждало мысли Алексея. Он и сам не знал, что хотел услышать от товарища по службе. С одной стороны, было очевидно, что ему надо перестать сидеть дома и созерцать свою молодую супругу целыми днями. Обедать с ней, читать, вести приятные беседы на лавочке по вечерам – все это сбивает его с намеченного пути, приучает к ее обществу, дарит иллюзию, что так будет всегда. Из-за этого они и сблизились настолько, что теперь тяжело отрываться друг от друга. Приходится резать ножом, да что там, еще немного – и понадобится пила. Вот сейчас он в тысячах километров от нее – и от этого ноет сердце. Она же там одна – маленькая, беззащитная, глупенькая девочка. Алексей, конечно, наказал отцу присматривать за ней, но из него тот еще защитник. А еще – очень не хватает ее голоса. И улыбки. И нежных рук. Про поцелуи он запрещал себе думать, хотя и чувствовал до сих пор ее опухшие губы на своих губах, как будто их там огнем выжгло и навсегда останутся шрамы. Наденька..!
Она часто снилась ему. Непозволительно часто. Практически каждую ночь. Не всякий раз они целовались, но нередко. И столь сладко от этого замирало сердце, что по пробуждении хотелось вырвать его, чтобы оно не болело так сильно и безнадежно. Во сне Надя опять и опять умоляла его отбросить предрассудки. Плакала и твердила, что любит его, что не сможет быть счастлива ни с кем другим. Он не верил ей: она молода, конечно, влюбится еще не раз. А вот сам он, конечно, пропал безвозвратно. Потому что никогда раньше не встречал он такой девушки и уже никогда не встретит. Его судьба – быть вечно преданным ей, без надежды на счастье, кроме счастья видеть её счастливой.
В общем, ему необходимо отлепиться от своей возлюбленной супруги и заняться чем-то, что сможет хорошо отвлечь его от мыслей о ней. Самый простой путь – обратиться к майору Шехонину. Там Алексей быстро разберется, что к чему: полиция от армии мало чем отличается – и сможет основательно погрузиться в новую деятельность. Но и минусы очевидны. Заслышав их с Федором разговоры, Елизавета Даниловна тоже подключилась к обсуждению, принявшись охать:
– Ужасная работа! Тяжелый график! Бумаг писать без меры, Федя постоянно уставший был, злой. А про командировки в горячие точки я вообще молчу...
Все это не особенно воодушевляло Алексея, но другого пути он пока не нашел. Федор предлагал ему открыть какую-нибудь лавку: скажем, рыболовный магазин или ларек с пирожками, но Родин совсем ничего не смыслил в торговле и боялся вкладывать в это накопленные деньги, на которые они всей семьей смогут еще долго жить, ни в чем себе не отказывая.
Алексей рассказал другу про свою встречу с полковником Енисеевым в Москве, разумеется, не упомянув о его просьбе и дальнейшей совместной жизни с его дочерью, которая похитила у своего фиктивного мужа и душу, и сердце. Иначе как объяснить то, что он вроде бы и здесь, но чувствует себя опустошенным? Будто самая главная, самая лучшая его часть осталась дома, и от этой разлуки болит и ноет все тело и сознание.
– Да, я слыхал, что после отставки Енисеев как никогда вошел в силу, – качал головой Федор. – Но ты знаешь, чем больше денег, тем больше проблем. Там кому-то перешел дорогу, здесь тебе кто-то позавидовал, тут кто-то решил отщипнуть от тебя кусочек, решив, что от тебя не убудет... Да и кто из нас безгрешен? Но я никогда не стремился обладать большими деньгами именно потому, что они создают большие трудности. А потом из-за этого страдают родные. Я даже слышал такое, что с женой его случился вовсе не несчастный случай. Впрочем, это только сплетни, а не факт. И девочку жалко – такая хорошая девочка у Володи была – да ты ее видел, наверное?
Алексей кивнул, чувствуя, как против воли заливается краской. Федор, однако, не обратил на это никакого внимания:
– Вот уж кому не позавидуешь... Быть богатой невестой – это, брат, та еще морока. Сколько стервятников захотят ограбить, сколько альфонсов – пожить за ее счет...
Родин подумал, что уж этого он не позволит, об этом он позаботится... выберет Наде хорошего человека – при деньгах и совести – если только её отец не сможет сам этим заняться.
В подарок хозяевам Алексей привез несколько килограммов Алтайского горного меда в пластиковых контейнерах, и он так им понравился, что они взяли с него обещание прислать еще, когда он вернётся, транспортной компанией.
На каждые последующие выходные, что он провел у Федора, к ним привозили внучку Оленьку, и Родин с удовольствием общался с ней, читая книги, бегая в догонялки, а иногда даже не брезгуя игрой в куклы. Эта теплая семейная атмосфера исцеляла его душу, а безудержная тоска по Наденьке постепенно превращалась в светлую, мудрую печаль. И по истечении намеченных трех недель он почувствовал в себе силы взглянуть ей в лицо.
Глава 34. Он вернулся
Надя жила без мужа почти как обычно – это удавалось ей, потому что она до отказа заполнила свой день разнообразными делами и заботами. Прилежно училась, общалась с Таней, помогала бабе Зине по хозяйству, возобновила занятия скрипкой с Адрианом. Она теперь сама ходила к нему на студию – чтобы поменьше обременять его и побольше двигаться. Адриан хотел было отказаться от оплаты, но все, на что согласилась Надя – это скидка в 100 рублей.
Печаль ее отступила, спряталась в потайные уголки сознания, ожидая своего времени. Ее время наступало вечером после ужина. Вымыв посуду, Надя отправлялась в рейд по памятным местам, где они проводили время вместе с Алёшей. Сначала лавочка за сараем. Подолгу находиться там было уже холодновато, но Надя каждый вечер присаживалась на минутку и, прикрыв глаза, представляла, что ее муж и повелитель сердца сидит рядом, рассказывает ей что-нибудь своим мягким рокочущим баритоном. Может быть, даже говорит комплименты или признается в любви – в своей манере, так что нельзя понять: это он всерьез, по-взрослому, или просто дразнится и имеет в виду свои дурацкие дружеские чувства. Да пусть хоть бы и так – все же какая-то надежда. А теперь – одна тоска. Ирония судьбы: Надежда без надежды...
Потом Надя шла к себе, но проходя мимо комнаты мужа – запертой на ключ, как выяснилось в первый же день – прислонялась к ней лбом и горестно шептала что-нибудь вроде:
– Алёша, вернись ко мне, пожалуйста, вернись! Я не могу без тебя, я не живу без тебя, меня словно разрезали на две половины и одну увезли так далеко, что вторая вот-вот умрёт..!
Так больно было ей, так тоскливо... С трудом засыпала она в своей постели и почти всегда в слезах. Надя не позволяла себе реветь, чтобы не быть утром опухшей, чтобы не знали все вокруг, как ей плохо, как одиноко... но одну-две слезинки удержать не могла. Как можно не плакать, когда сердце твое разбито на мелкие осколки?
Однако, постепенно жизнь начала налаживаться. Вася часто заходил по-дружески поддержать её, они даже иногда обсуждали темы из Надиной учёбы, и молодой человек порой высказывал весьма здравые мысли, ничуть не хуже Алёши. Постепенно Надя привыкала к его присутствию в своей жизни и сама иногда расспрашивала Васю о его учёбе и помогала ему по мере сил с непрофильными предметами.
Между ними завязывались настоящие теплые дружеские отношения, и хотя Надя порой замечала на себе весьма двусмысленные взгляды Шехонина-младшего, в остальном ей очень нравилось с ним общаться, принимать от него заботу и самой помогать ему.
Множество тем затрагивали они в разговорах, и эти беседы выгодно отличались от бесед с Алёшей взаимным равенством собеседников, тогда как муж всегда априори считал Надю наивной в силу молодости. В чем-то, конечно, уступала она и Васе, у него было больше опыта в некоторых сферах жизни, зато в других вопросах превосходила его значительно.
Васе нравилось слушать, как Надя играет на скрипке – по крайней мере, он так утверждал и на ее предложение помузицировать всегда отвечал согласием. Сам он не играл на музыкальных инструментах и не очень-то жаловал мужчин-музыкантов, особенно Адриана.
– Этот хлыщ мне не нравится! – сказал как-то Вася, узнав, что Надя берет у него уроки. – Выглядит, как п*р, и при этом смотрит на тебя... плотоядно. Сразу ясно, извращенец какой-то...
Надя не смогла удержать смеха, как и всегда, когда слышала, как ее друг высказывается о ее учителе музыки.
– Вась, ну ты сам себя послушай! Ну где тут логика?
– Логика-шмогика... говорю тебе, не нравится он мне и все тут. Давай договоримся, что если он начнет себя как-то странно вести, ты сбросишь мне экстренный вызов. Я хоть с работы сбегу, но тебя спасу!
Надя снова хихикнула:
– Спасибо, ты настоящий друг! Но беспокоишься понапрасну. Если бы Адриан был извращенцем, я бы это уже знала – он бы столько не продержался.
– Много ты понимаешь в извращенцах!
– А ты?
– Уж побольше твоего!
Вася так близко подошел к Наде, так низко склонился над ней, так заблестели его глаза, что ей захотелось отшатнуться, но она боялась обидеть его и пришлось придумать повод, чтобы отойти.
Иногда Надя приглашала на эти посиделки третьей Таню, и тогда все происходило более мирно, но парень становился угрюмее, а подруга отчего-то не любила эти встречи.
Зато было очень весело ходить на горку, которую в середине ноября установили на площади. Снег лег уже основательно – ночью так подмораживало, что утром даже щипало нос. Надя не привыкла к таким морозам в ноябре, но ей все равно нравилась эта погода – ясная, холодная и сверкающая.
В субботу она была там с Таней, а в воскресенье – с Васей. Целая ватага детишек, закутанных в пуховики и тулупчики, носилась по площади, скатывалась с горки и устраивала кучу-малу, выбрасывая в воздух тучи мелких сухих снежинок, ослепительно сиявших в солнечном свете.
– Какая красота! – вздохнула Надя, глядя на то, как малыши весело барахтаются в снегу, хохоча и вереща от радости.
– Неужто в Москве не так красиво? – недоверчиво поинтересовался Вася, смахивая снежинки с воротника ее зимнего пальто.
Она пожала плечами:
– Многие думают, что столица – это какой-то абсолютный образец всего. Но везде есть свои преимущества, свои неповторимые красоты, свои радости.
– И ты смогла бы прожить всю жизнь в таком захолустье, как Кокса? – совсем уж скептически осведомился парень.