Мудрость палача

– Хороший снимок, – вежливо согласился банкир, возвращая фотографию, – но он ни о чем не говорит. Мы можем завтра оказаться с вами за одним столом. Я меня масса знакомых. Это еще не доказательство наших преступных связей.

– Я хотел только уточнить сам факт вашего знакомства, – заметил Потапов.

– Считайте, что уточнили, – у банкира явно испортилось настроение. – Я вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?

– Есть, – ответил Потапов, – в машине погибшего была обнаружена крупная сумма денег. Шестьсот тысяч долларов. Я нас есть подозрения, что деньги погибший получил за посредничество между заказчиком и исполнителем некой конкретной акции устранения. И я приехал к вам, чтобы узнать об этих деньгах более подробно.

– А почему вы думаете, что я что-то знаю об этом? – банкир нахмурился еще больше.

– Мы проверили поступление наличных денег через Нью-Йорк и Варшаву, – с удовольствием сообщил Потапов, – аналогичная сумма валюты была заказана через ваш банк.

– Ну и что? Мы заказываем ежемесячно около двадцати пяти миллионов долларов наличными. Мы же не можем отвечать за каждую сотню тысяч. Вы проверили, где именно были получены деньги?

– Да, проверили. Деньги были переведены из Польши на Кипр и получены там в филиале английского «Ллойд-банка».

– Ну вот, видите. Я же говорил, что мы не можем отвечать за каждый полученный доллар. Но если хотите, мы можем проследить движение денег.

– Это нам ничего не даст, – возразил Потапов, – на Кипре получено около восьми миллионов долларов наличными. И мы не можем пока сказать, какие конкретно деньги попали в Москву, это очень сложно, но мы продолжаем работать.

– Желаю вам успеха, – улыбнулся Тальковский. – Вы хотели меня видеть только по этому вопросу? Я полагаю, вы не собираетесь обвинить меня в гибели вашего коллеги? На основании этой фотографии? – в голосе банкира слышалась легкая издевка.

– Экспертиза доказала, что авария была случайной и виноват в ней был сам Кирилл Сергеевич. Он выехал на встречную полосу.

– Тогда не понимаю, что вы хотите от меня?

– Возникли некоторые новые версии, связанные со смертью Лосякина, и мы должны все проверить.

– Вы имеете в виду магнитофонную запись? – вдруг спросил Тальковский. Потапов замер на месте. Об этой записи не должен был знать никто. Никто. И уж тем более Тальковский. Генерал даже не знал, как реагировать на подобный вопрос. Впервые в жизни он растерялся. Тальковский не стал наслаждаться произведенным эффектом. Он кивнул и продолжал говорить дальше:

– Я понимаю, что у вас могут быть свои методы расследования, но согласитесь, что на основании фотографии, гипотетического перевода денег и еще каких-то неясных подозрений нельзя строить версию случившегося.

– Откуда вы знаете про пленку? – спросил вместо ответа Потапов. Ему действительно было неприятно. Получалось, что утечка информации произошла из аппарата ФСБ. Ведь о пленке знал только очень ограниченный круг людей. Каким образом Тальковский мог узнать о записи, хранившейся в контрразведке?

– Я вас свои методы, у меня – свои, – улыбнулся Тальковский. – Я узнал об этом, в общем-то, случайно, но сразу понял, что вы попытаетесь встретиться со мной, чтобы уточнить некоторые подробности. Я не был близко знаком с покойным, но всегда считал его толковым и достойным человеком. Вы меня понимаете? В той ожесточенной схватке, которая сейчас началась, значение каждого человека вырастает до гигантских размеров.

Потапов мрачно слушал. Его интересовала только пленка, а не разглагольствования банкира. Но тот продолжал говорить:

– По некоторым специфическим вопросам вы обладаете гораздо большей информацией, чем остальные. И наверняка имеете достаточно точное представление о том, что происходит сейчас в стране. После того как у Президента случился инсульт, у нас фактически нет власти. Образно говоря, она валяется под ногами, и любой может ее подобрать. Все зависит от того, кто первым сумеет это сделать. В этой связи значение вашего ведомства трудно переоценить.

Потапов по-прежнему молчал.

– Когда идет такая схватка, нельзя долго сохранять нейтралитет, – продолжал Тальковский, – рано или поздно вам придется выбирать. Либо вы на одной стороне, либо на другой. Иначе вас сомнут. Делать вид, что вас интересует только закон и не волнуют все другие обстоятельства, по меньшей, мере наивно. А вы ведь не наивный человек, генерал. Во всяком случае, в вашем ведомстве таких не держат.

– Мне нужно знать, с кем говорил Лосякин перед своей смертью, – неожиданно откровенно сказал Потапов.

– Я этого не знаю, – ответил Тальковский, – и не хочу знать. Я генерала контрразведки могло быть сколько угодно своих информаторов и своих агентов. Меня такие подробности абсолютно не интересуют. И вообще я далек от методов, принятых в вашем ведомстве.

Потапову захотелось сбить собеседника с мысли, привести его в замешательство, заставить нервничать, суетиться. Поэтому неожиданно даже для самого себя он сказал:

– Наши аналитики полагают, что погибшего генерала Лосякина кто-то активно втягивал в грязную игру. И если наши предположения верны, то на пленке, которая была найдена в салоне автомобиля, записан разговор Кирилла Сергеевича с нанятым им исполнителем. Очевидно, наш коллега опасался за свою судьбу, если решил подстраховаться таким образом.

– Вполне разумно, – продолжал улыбаться Тальковский. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу.

– Но если существует эта пленка, то вполне вероятно, что Кирилл Сергеевич успел сделать и другую запись, – отчеканил Потапов, глядя в глаза своему собеседнику, – на которой был записан его разговор с нанявшим его заказчиком. В таком случае наша задача – найти эту пленку.

Тальковский все понял. Улыбка исчезла с его лица. Он поерзал в кресле, изменил позу. И метнул в своего собеседника жесткий, ненавидящий взгляд.

– Зачем вы мне это говорите?

– Просто хотел вас предупредить, – с удовольствием сказал Потапов, видя, как занервничал его собеседник, – ведь если мы найдем вторую пленку, то сумеем определить, кто говорил с покойным Кириллом Сергеевичем. При существующих технических возможностях нашей лаборатории мы можем идентифицировать любой голос, как бы его ни пытались изменить, и тогда вы сами понимаете, что нам останется только найти этого человека.

Банкир промолчал. Впервые за все время разговора он почувствовал, что не владеет ситуацией. И поэтому после недолгого размышления сказал:

– Вы умный человек, генерал, и должны все понимать. Если к власти в стране придут другие люди, вы не удержитесь на своем месте. Нет, даже не так. Вы совершенно определенно не удержитесь на своем месте, если победят люди, находящиеся в оппозиции к нынешней власти.

– А если победите вы? – спросил Потапов.

– Я вас появятся шансы, – быстро ответил банкир.

– Потапов поднялся, давая понять, что разговор закончен. Тальковский сразу вскочил. Он был, видимо, смущен.

– Подумайте над моими словами, – обратился он на прощание к своему гостю.


– А вы над моими, – ответил Потапов и, не подавая руки банкиру, повернулся и пошел к выходу.

Тальковский проводил его долгим взглядом. Из соседней комнаты вышел Вигунов. Тальковский все еще стоял на месте, глядя в ту сторону, куда вышел Потапов, когда Вигунов осторожно сказал:

– Он всегда был немного чокнутым.

– Он очень опасен, – повернулся к нему банкир, – очень опасен, – задумчиво повторил он.

Тальковский уселся обратно в свое кресло. Вигунов сел напротив, терпеливо ожидая решения хозяина.

– Узнали что-нибудь новое? – спросил Тальковский.

– Они провели обыски на квартире и на даче Лосякина. На даче нашли тайник. Кажется, сто или сто двадцать тысяч долларов. Какие-то фотографии, бумаги. Но ничего конкретного.

– Одну фотографию я уже видел, – сказал Тальковский, – значит, они не нашли другой пленки. Как вы думаете, он мог записать наш разговор?

– Они все бывшие кагэбэшники, – ответил бывший полковник Вигунов, не любивший, как и многие милицейские, сотрудников КГБ. Истоки взаимной вражды уходили корнями в семидесятые годы, когда между ведомствами Андропова и Щелокова шла настоящая война. – От него можно было ожидать чего угодно, – пояснил он.

– Я тоже так думаю, – согласился банкир, – но если пленки нет ни у него дома, ни на даче, и если она вообще существует, где тогда он ее мог прятать? Наверняка не на работе.

– На другой квартире, – напомнил Вигунов, – на той, куда я отвозил деньги.

– На другой квартире, – вспомнил Тальковский, – как же я мог забыть? Игнат Данилович, поезжайте туда и проверьте все. Возможно, покойный Лосякин действительно хранил там какие-нибудь документы или записи.

– Сделаю, – сразу поднялся Вигунов, – проверю каждую щель.

– Вы сможете попасть в квартиру без ключа? – вспомнил Тальковский. – Вы ведь, кажется, должны были оставить ключ на столике. Или вы не вернули ключ?

– Вернул, – усмехнулся Вигунов, – не волнуйтесь, я думаю, там несложный замок.

– Хорошо, – кивнул Тальковский, – и еще... – Вигунов обернулся. – Я думаю, что вы поедете туда не один. Но пленку, если таковая действительно существует и вы ее найдете, привезите мне лично. Вы меня понимаете, Игнат Данилович?

– Привезу, – кивнул Вигунов, – я все понимаю.

Он вышел в ту же дверь, в какую несколько минут назад вышел Потапов. Тальковский поднялся, прошел в другую комнату, поднял трубку телефона, набрал номер. И не поздоровавшись, сказал:

– Вы были правы. Он действительно сообразительный и упрямый человек. И мне кажется, что очень опасно держать его на такой должности перед выборами. Вы со мной согласны?





День тринадцатый. Москва. Четверг. 5 июля.




Она медленно приходила в себя. Как будто все плыло перед глазами. Элла попыталась поднять голову, но слабость была такой сильной, что ей не удалось этого сделать.

– Она приходит в себя! – крикнул кому-то незнакомый мужской голос.

Элла снова закрыла глаза. Непонятное ощущение подступающей тошноты было самым неприятным. Кто-то подошел к ней. Нет, кажется, подошли сразу двое. Один из них поднял ее руку.

– Она еще спит, – сказал неизвестный мужчина, – проснется через полчаса. Наверное, для нее доза была слишком большой.

– Я сделала ей обычную дозу, – услышала Элла женский голос. – Почему они не могли узнать имя у этого врача? Неужели так трудно было с ним договориться?

– Самедов предлагал ему сто тысяч, – сказал мужчина, державший руку Эллы, и она подумала, что сто тысяч – очень большие деньги. Кажется, по нынешнему курсу это около четырех тысяч долларов. Господи, кому они предлагали такие большие деньги?

– Подполковник готов был заплатить сто тысяч долларов, – продолжал незнакомец, – но врач не взял этих денег.

Ах, речь шла о долларах, поняла Элла. Кто же мог отказаться от таких денег? Какой врач и какое имя он должен был сказать? Имя. Деньги. Сто тысяч долларов. Почему она лежит здесь и слушает все это? Кто эта женщина? Кажется, у нее знакомый голос. Элла, не открывая глаз, попыталась сосредоточиться, вспомнить, как она здесь оказалась.

Знакомый женский голос. Сначала ей позвонили. Кажется, они говорили о тараканах. О каких тараканах? Они говорили, что придут из санэпидемстанции. Они говорили, что придут, и пришли... Да, они пришли. Их было двое. Мужчина и женщина. Они пришли, чтобы узнать... они хотели узнать... они должны были узнать… Она чуть не вскрикнула. Они должны были выяснить, где находится Саид. Элла наконец почувствовала, как сознание возвращается к ней.

«Доктор», – говорили незнакомцы. Доктор, которому предложили сто тысяч рублей. Нет, сто тысяч долларов. Только Борис Макарович мог отказаться от таких денег. Они давали ему сто тысяч долларов, чтобы узнать имя, под которым в больнице лежал Саид. Они давали сто тысяч долларов, а Тимакин не взял этих денег. Теперь сознание окончательно вернулось к ней.

Они вкатили ей какую-то гадость. Очевидно, женщина пользовалась авторитетом у этих типов. Нужно будет подождать, пока они уйдут, и попытаться позвонить в милицию. Хотя нет, Саид говорил, что в милицию ему лучше не попадать. Они все равно его выдадут. Значит, нужно помочь Саиду, не прибегая к помощи милиции. Она чуть приоткрыла глаза. Элла лежала в спальне на своей кровати. Они бросили ее на кровать, даже не сняв покрывала, недовольно подумала она. Она никому не позволяла валяться на ее покрывале, и тем более сама никогда этого не делала. А эти типы бросили ее, и не подумав убрать покрывало.

Женщина и мужчина вышли из спальни, где остался дежурить еще один человек. Он сидел в углу и смотрел какой-то журнал. Это он крикнул, что она просыпается. Элла снова закрыла глаза. Нужно что-то придумать. Нужно сделать так, чтобы он отвлекся на минуту. А что потом? Убежать отсюда она не сможет. Остальные находятся в соседней комнате. Значит, нужно попытаться закрыть дверь изнутри и позвонить по телефону. Но дверь очень легкая. Они быстро вышибут ее и ворвутся сюда. Я нее не будет времени, чтобы набрать номер нужного ей телефона. Как звонить в милицию? Кажется, ноль один. Или ноль два. Или ноль три. Хотя нет, кажется, ноль три это телефон «Скорой помощи». Она не могла точно вспомнить другие номера. Впрочем, какая разница, кто приедет – пожарные или милиция?

Ей нужно сначала выгнать этого типа, сидевшего в углу, затем закрыть дверь. И потом попытаться позвонить. Набрать две цифры и крикнуть свой адрес. Из окна спальни кричать было глупо. Сначала нужно откинуть занавеску, потом открыть окно и крикнуть. Но какой смысл? С одиннадцатого этажа никто ничего не услышит. Что же ей делать? Как позвонить Тимакину? Нужно что-то придумать. В любой ситуации всегда должен быть выход. Должен быть выход.

Она чуть не заплакала от бессилия. Ведь она так глупо открыла им дверь. Ведь она так глупо поверила, что эта женщина действительно из санэпидемстанции. Теперь ей нужно было что-то придумать, чтобы спасти Саида и Бориса Макаровича. Очевидно, они захватили Тимакина, решив, что он может выдать им Саида. Может, они его сейчас пытают. От этой мысли ей стало совсем плохо.